Последние новости пользователя Сергей Федоров

Хотите устроить себе шоу? Задайте вопрос психотерапевтам, какой результат своей работы они гарантируют. Я имею ввиду длительную работу, а не разовые ситуативные консультации специалиста. Ответы, как правило, очень полярны. На одном конце будут представители самоуверенной касты, которые гарантируют любой результат, только приходите к ним. Почему-то часто в этом лагере оказываются сторонники быстрых, инновационных, самых современных методов. Возможно, психолог и вовсе единственный представитель нового направления какой-нибудь омегатерапии. Заманчиво, конечно, но меня пугает.

На другом полюсе группа специалистов, которые ни за что не дадут совета, никогда ничего не обещают, сразу нагружают ответственностью и за себя, и за процесс. Мол, психолог за вас ничего делать не будет, и не просите… Тут чаще я вижу представителей уважаемых и многочисленных направлений: психоанализ, гештальт, психодрама.

Можно посмеяться, но что делать, если есть потребность найти специалиста помогающей профессии, чтобы справиться со своими трудностями? Чего ожидать-то от совместной работы? Вообще ничего не требовать и «кушать что дают»? Или самому читать кучу книг и контролировать психолога? Ни то ни другое не выглядит продвигающим, а скорее новой проблемой. Вот люди и сидят, начитавшись интернета, в полной растерянности. И когда уже совсем невыносимо, идут к тому, у кого сайт красивее. Или бесплатно в поликлинике. Или вон соседке помогли какие-то толи установки, толи подстановки, пойду. Или сдаются…

С другой стороны, психотерапию, как процесс длительный, медленный и ненасильственный, на мой взгляд, невозможно формализовать. Бесконечный спор про «доказательную психотерапию» упирается в простой факт, что если кто-то снаружи берется оценивать поведение человека, он волей-неволей делает из него объект исследования, обезличивает. Мне лично совсем не нравится, когда на меня смотрят, как на диковинную обезьянку для исследования. Скажем, заикался человек, а через 5 сеансов– перестал. Профит, аплодисменты, шампанское! Приходите только к нам, мы вас вылечим! А как живется ему дальше? Может быть заикание раньше служило способом, при котором другие его слушают? Мучается собеседник, ему сложно говорить. Помолчите, дайте закончить. И этот застенчивый человек был вполне услышан. А теперь его нерешительность так и осталась с ним, а слушать его перестали. Сомнительный бонус.

 Доказательный подход очень любят родители, которые приводят детей «на исправление». Им нужны гарантии, прайс-лист. Вы платите по счету и получаете обновленную версию своего ребенка с исправленными недостатками. Причем, понятно, что багом эту особенность окрестили именно родители. Скажем, ребенок врет, прогуливает, ничего не хочет, крадет деньги, грубит. Страшновато задуматься, что вообще-то часть из этого – нормальный этап развития, а другая часть – наследие родителей. И разбираться надо именно там. Переучивать программистов, а не программу.

Многие взрослые и к себе относятся, как к объекту исправления и усовершенствования. Также требуют что-нибудь убрать, отрезать. Или быстро сделать хорошо.

 Психотерапия работает с субъективным внутренним миром человека. Через сонастройку (соматический резонанс, зеркальные нейроны, эмпатию, чувствительность) терапевт замечает что-то у себя, что резонирует с миром клиента. И это позволяет клиенту чуть лучше узнать себя.

 И вот тут я вступаю на очень тонкий лед. Потому что есть соблазн в такой «мутной воде» все неудачи, промахи и ошибки совместной работы списать на клиента. Мол, это все он – сопротивляется, тормозит, не кушает мое чудесное снадобье. От того и ничего не меняется.

 Меж тем те, кто рискнул прийти к психологу за помощью, уже вложил время и деньги, сделал очень важный шаг, признав что не справляется сам… И сразу унижать его своим недоверием, мол, «а вдруг вы на самом деле халтурить собираетесь?» не годится. 

 Для себя я выделяю те результаты, которые мне говорят о продуктивной совместной работе. Я не могу их гарантировать, но если они не появляются, значит скорее всего я бесполезен для данного клиента. Честнее будет в этом признаться. Вот то, на что я опираюсь

 Человек начинает меньше бояться себя. Поначалу я наблюдаю скорее взрагивание, замирание, а потом и отрицание чего-то нового, не очень приятного. Скажем, клиент заметил, что он плачет. А с детства он усвоил, что плачут только слабаки и девчонки. Для меня это прорыв, а для клиента – ужас! Он напряжен и все отрицает. С течением времени реакция сменяется скорее грустью, появляются паузы на осознание и принятие этого факта. Тело становится менее напряженным, дыхание глубже, голос – мягче. Напряжение вдруг уходит. Как-будто давно хранимая СТРАШНАЯ ТАЙНА оказалась пустяком, из-за которого можно теперь улыбнуться. Лицо удивительно преображается, в нем появляется какой-то свет и мудрость.

 Клиент начинает больше себе позволять в нашем контакте. Начинает немного «рисковать» нашей связью, дергать за веревочку. Перестает выслуживаться и играть в хорошего. Начинает больше доверять своих «плохих» чувств. Для меня это отличный результат. В любом случае поначалу терапевт играет метафорически роль родителя. И если клиенту становится свободнее, значит он получает что-то важное и может доращивать какие-то свои части, которые в детстве не получили нужной поддержки. Либо наоборот, он перестает играть в плохого, а вдруг проявляет тепло и симпатию ко мне.

 Человек потихоньку начинает видеть во мне обычного человека. Это происходит в мелочах. Вдруг становится интересно, что у меня происходит. Как я справляюсь со своими трудностями. Поначалу снять с меня воображаемый «халат умного доктора» очень страшно. Потому что страшно доверять. Обычно этот один из самых грандиозных результатов совместной работы, проходит почти незамеченным.

 У клиента появляются некоторые новые черты, которые становятся частью его личности. Вспоминаю себя. Я очень люблю спорить, не соглашаться. Я вижу в этом некоторую свою силу – иметь свое мнение. Это оказывалось важнее договора и сильно мне вредило – мало кто любит общаться со спорщиками. И тут вдруг я заметил, что легко и без напряжения соглашаюсь с собеседником. Легко киваю и не поднимается привычное желание везде насаждать свое мнение. Или клиентка, которая раньше принимала любые мои эксперименты, а потом маялась головной болью, вдруг понимает, что может без замирания отказаться от моего предложения просто потому что не хочет. А в жизни теперь умеет отказаться от неудобной работы, лишней нагрузки в родительском комитете и не чувствует себя виноватой. Это очень приятный результат. Он осознается вдруг. Оглядываешься назад и понимаешь, что раньше этого не было в твоем багаже.

 Человек становится бережнее и терпимее к себе. Поначалу о себе клиент говорит уничижительно, обвиняюще, зло. За любой промах, настоящий или мнимый, казнит себя. Парадокс в том, что разделяя себя на обвиняющую и провинившуюся часть, не удается присвоить себе тот опыт, который был получен. Постепенно приходит понимание, что все ошибаются. И опыт сам по себе не появляется. Появляется задумчивость. Один брутальный клиент как-то походя заметил, после 7 встреч, что стал иногда себя жалеть. Я чуть на стуле не подпрыгнул! Всего два месяца работы и такой качественный результат! Бывают же талантливые люди. У меня на это ушло гораздо больше времени.

Самое главное для меня, что появляется выбор. Если человек у себя что-то обнаружил, но решил ничего не менять – это его полное право. В конце концов, кто сказал, что после изменений станет жить приятнее и счастливее? Нет метода, гарантирующего счастье. Жила женщина, по ее описанию, с грубым, неразговорчивым мужланом. Ругмя его ругала. А потом постепенно осознала, что он и по морде обидчику настучит, и колесо примчится менять за 100 километров, и всю семью обеспечивает. Все также грубо и молчаливо. И вообще-то она за это благодарна. Стала это подмечать и жизнь, ее личная субъективная жизнь, стала приятнее. Хотя вроде ничего не поменялось. Хотя нет, она чаще стала благодарить его за сделанное, а он вроде как даже стал ее иногда выслушивать. Кстати, мы долго разбирались, почему так сложно чувствовать благодарность. И какой она становится при этом уязвимой, и как теряет рычаги управления при помощи своей обиды, и как на его фоне она чувствует себя нежной и хорошей, но для этого он должен оставаться грубым и плохим. Так что совет из «кухонной» психологии «вы просто начните благодарить» не работает. Если бы это было так просто, терапия была бы не нужна.

Я стремлюсь обеспечить в кабинете такое пространство и взаимодействие, в котором можно делать то, что больше сделать просто негде. Эта свобода позволяет окрепнуть внутренне, стать чувствительнее и внимательнее к себе, вернуть себе внутреннее право выбирать, как жить. На мой взгляд это стоит вложенных усилий. А изменения… Они будут, но возможно совсем не те, которые вначале работы казались такими привлекательными. Они будут внутри. И останутся с вами навсегда. 

 

Я беру в руки гитару, и играю одну из твоих любимых, пронзительно-щемящих песен… Ты знаешь много таких, щемящих душу, рвущихся наружу. На последнем куплете перехватывает дыхание и наворачиваются слезы… До меня вдруг дошло: вот же ты, живой, чувствительный, раненый! Я не видел твоих слез и страданий – ты научился их от нас прятать. Но когда ты брал гитару, будто открывалась дверь к тебе в душу. Я помню, как давным-давно ты с закрытыми глазами пел «Я сорокалетний человекохлам…». Мне сейчас почти сорок. Что ты чувствовал тогда?

Я никогда не интересовался по-настоящему. Папа должен давать.

И ты давал. Вырастить 4 детей в перестройку – дело непростое. Недавно ты рассказал мне, что в 1993 году приходил в голодный дом к жене и детям и хотел повеситься от безнадежности… Спасибо, что выдержал. Ты поделился своим ужасом. Я понимаю теперь, почему я так панически боюсь кризисов. Ты победил. Не знаю, какой ценой. Благодаря тебе я знаю – побеждать можно.

Мне казалось, что ты мало обо мне заботишься. Я обижался, когда ты делал не то, что я хотел. Интересно, что мои дети расскажут обо мне? Боюсь, они вспомнят ежедневное ворчание и ругань перед сном… А я вспоминаю, что ты дома или спал, или болел…

Папа, если честно, без уверток и подростковой резкости, я очень хочу быть на тебя похожим. Сложно признать мне, успешному и самостоятельному, что я бережно храню в сердце моменты, когда ты гордился мной. Как я не верил своим ушам и ликовал, когда ты на мою статью сказал: «Как здорово, что ты так умеешь любить своих детей! Я так не умею…». Это такой подарок от тебя – признать меня равным!

Ты обещал, что когда я выучусь, ты мне поможешь встать на ноги. Я верил. Как пятилетний – безоговорочно и восторженно. Через неделю после окончания универа я позвонил тебе и сказал: я готов! Я помню дословно, что ты ответил: «Сиди дома и жди, я позвоню». Сейчас мне смешно и нелепо – я сидел дома до вечера, а ты так и не позвонил. Я помню, что обиделся. Я правда ждал, что ты все сделаешь за день. Ты сдержал слово – на работу я вышел через 2 месяца.

Седьмой класс. Я ругаюсь матом на учителей и прогуливаю уроки. Помню, мы покупали в хозяйственном машинное масло в баночках, поджигали и брызгались им. 90-й год. Черт, мне было всего 12 лет! Я помню, что сделал ты: в моем дневнике, в котором в третьей четверти стояло 12 троек и двойка, ты нарисовал карандашом то, что я должен получить в четвертой. Мне было страшно. И одновременно с этим как-будто спокойнее. Кажется, я старался. Для тебя. Ты был там, зашифрован карандашом в дневнике.

Папа. С тобой было весело. Я помню, как участвовал в спектакле, который вы своими «Гусарами» делали для детского дома. Я был обезьянкой в дурацком костюме, дети пищали от восторга, а я лопался от гордости. Я думаю, ты не случайно делал это для детей из детского дома…  В универе я играл в театре «Студенческие театральные мастерские». Там можно было плакать и смеяться.

Я завидую тебе. Я подсознательно равняюсь на тебя. Почему так сложно признаться в этом даже себе? Что будет, если я вслух скажу: «Папа, я горжусь тобой»! Это такое незнакомое чувство – благодарность отцу…

В конце 2014 я пришел к тебе и сказал, что я не справляюсь… Было стыдно, было страшно. А ты поддержал меня! Ты рассказал, сколько всего ты не смог. И мы разговаривали. Долго. И ты сказал, что не бросишь меня. Спасибо! Я обнял тебя так искренне, как не обнимал давным-давно. Оказывается, с тобой можно разговаривать. И ты услышишь.

Так невыносимо тяжело писать! Как спазм в горле не дает вырваться крику. Перехватывает дыхание… Хочется захлопнуть этот чертов ноутбук и никому не показывать это. Мне кажется, что я пишу акт о безоговорочной капитуляции, а ты посмеешься надо мной… Я заранее сжимаюсь от своей ничтожности и слабости.

Папа, я люблю тебя и горжусь тобой!

Я боюсь говорить это вслух тебе. Смогу ли когда-нибудь? Но вдруг ты прочитаешь и снова услышишь меня…

 

====

Статья написана и опубликована на портале Матроны.ру: http://www.matrony.ru/samoe-nevyinosimoe-pokazat-chto-lyubish/

«Я поругался с учителем, он заставляет меня звонить…», «Мне надо рассказать тебе неприятную новость…», «Я рассказал психологу про себя, она зовет тебя на разговор…»

Всякий раз меня дергает, как током. Надо бежать, спасать, защищать. А он не сахар. Говорит дерзко, любой намек на несправедливость вызывает бурю ярости. Но он — мой. Весь, какой есть.

«Здравствуйте, ваш ребенок делает такие вещи! Повлияйте на него…», «У меня нет с ним конфликта, просто он…», «Ему просто не хватает родительской любви и ласки!..»

Мальчику 14 лет. Лучший друг не пригласил его в гости на день рождения. Они дружат  с первого класса… Я понял не сразу — тихие непонятные завывания не давали работать дома. Я нашел звук, он раздавался из платяного шкафа в его комнате. Давно, надрывно и тихо…

— Тебя пожалеть?

— Нет, не надо!.. Да, давай! Хорошо, что ты пришел.

— Я тебя еле нашел.

— Да, я специально спрятался в шкаф, но надеялся, что ты меня найдешь.

Что творится у него в голове? В школе его болтает от пятерок до колов, 12 подряд двоек за домашние задания по физике. «Он умный мальчик, но …» Репетитор пожимает плечами: «Я не знаю, чему его учить, он все знает, половину решает в уме!»

Он рыдает мне в плечо, свернувшись на коленях, такой маленький, тяжелый, несчастный. Его всего крутит и корежит. «Это все из-за меня, это я такой урод, что со мной невозможно дружить!» Долго. Мучительно. Я глажу его по спине, вспоминаю и рассказываю, как в 17 лет двое друзей из богатых семей пообещали взять меня на дискотеку. Они были на машине, белая пятерка «жигулей» — как «лимузин». Дискотека, девчонки, недоступные и манящие приключения. 1994 год — мы жили впроголодь. Я ждал их около окна два часа, и с каждой минутой становилось все горше и невыносимее. Меня кинули! Как они могли! Наверное, я такой ужасный, что со мной так и надо.

Мой внутренний раненый подросток слышит боль сына напрямую. Но надо не свалиться в яму, не позволить своей тоске накатить в полную силу — сейчас помощь нужна ему, моему маленькому мальчику со взрослым предательством.

— Я был в школе, надо поговорить…

— А может не надо?

— Увы, придется.

— Ты веришь им?

— Я верю своим глазам. Я видел видеозапись…

Поникшие плечи, красноречивый молчаливый взгляд, мол, давай, мочи… Но я же родитель, я же должен, если я не воспитаю, то кто воспитает. Во мне вскипает праведный, разрушительный, ядовитый гнев.

— Да ты что, не понимаешь, что ли?! Да ты…

— … (немая мольба). Да, я обещаю. Только перестань.

Я уже не слышу своих слов — текст идет откуда-то из глубин сознания, про позор, про дворника, про хамло недостойное… Красиво льется, как из канализации.

Знаю, потом будет стыдно, потом буду ненавидеть себя, но на волне праведного гнева это кажется таким правильным, единственно возможным.

Бессилие. Ужасное, липкое, тяжелое состояние. Я бессилен поменять другого человека. Избить до полусмерти могу, задавить эмоционально — могу. Я ведь сильный, а он без меня не выживет. И научится он тому, что сильный прав, что любить — это бить, что его мнение ничего не стоит…

От бессилия я впадаю в ярость. Я топаю ногами и стучу по столу, а в голове: «Я ужасно боюсь за тебя! Мне невыносимо видеть, что ты страдаешь. Я не могу тебе помочь прожить это». Но «автокорректор» выдает какой-то другой текст, про: «Вранье! Как ты можешь, значит, не уважаешь! Я не буду тебе больше помогать…»

Как совместить в одной моей голове несовместимое? Как поддерживать его тогда, когда больше всего хочется отвернуться? Как ставить рамки и выдерживать их, когда он рыдает и молит о своем? Как не потерять себя, свой родительский авторитет? Как не затоптать его любовь?

Младший пятилетний сын требует у сестры мороженое. Громко. Она отказывает. Она сама его себе сделала. «Мое, не дам!» Уже открываю рот, чтобы сказать противное: «Ну дай ты ему, жалко, что ли! Видишь — ноет!». Она даст. В свои 10 лет она еще хорошая девочка. И ее сгорбленная спина будет мне упреком. И брата будет ненавидеть. Я решил свою проблему. За чей счет?

Удержался, наблюдаю. Громкость нарастает, сын со злости бьет сестру в лоб ложкой. Тут бы и врезать ему, мол, нельзя драться! А что дальше? Я влез, не дал им возможности вести себя так, как им кажется правильным. Высокомерно прервал течение их жизни.

Детские психотерапевты меня научили, что если взрослый вмешивается в разборки детей, то вспыхнет злость на чужое вмешательство. Такое прерывание рушит возможность прямого разрешения конфликта. Но проявить эту злость нет никакой возможности, она под запретом. И всю злость дети обрушат друг на друга. Последствия в этом случае могут быть гораздо разрушительнее.

Одно дело — знать, и совсем другое — наблюдать, как разгорается конфликт. Я чувствую себя отвратительным папой — позволяю, не разнимаю. Говорю им: «Только вы сами можете построить отношения друг с другом». Оказывается, это сложно дать детям решать. Снять с себя корону всемогущества.

Снова бессилие. Я не могу им помочь построить отношения. Как писал многодетный Валерий Панюшкин: «Я слежу, чтобы они не убились». Не лезть, когда не просят, не нравоучать, не нудеть, обманывая себя, что делаешь полезное. Признать свою беспомощность.

А делать-то что? Я умею умничать, умею громко ругаться и отказывать в поддержке, если дети не делают, как мне нужно. И все это не то. Все это не про них, а про меня. Это я не могу признаться себе, что не понимаю, как лучше поступить. Как соблюсти и свои, и их интересы. И остаться папой, к которому можно прийти, обнять. И написать эсэмэску: «Пап, у меня проблемы…»

ЗЫ. Уложил детей спать. Слышу, как младший нежным голосом говорит сестре: «Спокойной ночи!» И она ему желает сладких снов. От ссоры не осталось и следа. Улыбаюсь. На сей раз удалось. И старший липнет, все не отходит. «Пап, я выложил решение трудной задачи во «Вконтакте», и меня сразу трое поблагодарили. Впервые!» Мое бессилие — это их возможности. Дай Бог мудрости это помнить всегда.

Лень. Такое знакомое и такое непривлекательное для других состояние. Осуждаемое.

В нашей стране особенно подзапретное. У нас в фаворе вечный бег к совершенству, обязательная целеустремленность.

А меж тем лень – прекрасное, ресурсное состояние! Если себя не ругать. Есть позволить себе «пустое время», бесцельность, позволить себе принять свою ленивую сторону и не пугаться ее.

Но отдых тела – это еще не все. Бывало ли у вас, что проснулся, но пребываешь в подавленном, бессильном ментальном состоянии?

У меня есть мысль, что надо сознательно давать мозгу отдых. Этому надо учиться. Бесцельность, с моей точки зрения, и есть такой отдых. Ментальный.

Для меня есть разница: убираюсь я потому что такую цель поставил, или иду по квартире бесцельно и убрал то, что мешает. Или не убрал – как захотелось именно сейчас. Дать себе право не делать, если это напрягает.

Отдохнувший мозг выдает великолепные результаты! Это очень творческая энергия, она прямо будоражит изнутри. Я имею ввиду не только картины и музыку. Даже рутинные вещи могут быть раскрашены творческим подъемом.

Моя опыт такой: я боюсь «упасть глубоко в лень» гораздо сильнее, чем реально требуется для ментального отдыха! 1-2-3 часа мне достаточно, чтобы восстановить силы и почувствовать, чего я на самом деле хочу!

Для себя я нарисовал вот такую картинку.

По одной шкале – ментальные силы, а по другой – время.

В ней есть три важные для меня точки

Точка А – там, где мы определяем, что мозг устал. Чем она выше по шкале, тем лучше – легче восстановить силы.

Точка В – очень опасная. Там, где мне кажется (из страха, виноваченья, социальной неприемлемости) что я все, уже отдохнул. И есть желание срочно себя насильно выдернуть из состояния лени. Тут мозг сопротивляется, он еще не отдохнул. Именно тут мне кажется, что если я дам себе еще, то провалюсь в какую-то черную яму, откуда нет возврата.

Точка С – самая приятная для меня :) Дно пройдено и мозг начинает «просыпаться». У меня это проявляется как некоторый «зуд» изнутри что-нибудь сделать, сотворить, скреативить, придумать. Энергия растет сама, без насилия. Здесь удается поймать, чего на самом деле я хочу. Или не хочу :) В этом состоянии, например, я понял что точно не хочу пока продолжать заниматься на танго-терапии – слишком много «надо» и слишком мало удовольствия. Решение было твердым, ясным и принесло радость.

Участники группы "Лентяй-клуб" вспоминали похожее состояние в полусне или состоянии транса после холотропного дыхания или медитаций.

 

Еще идеи: если постоянно себя выдергивать в точке В, то так толком и не даешь себе ментально отдохнуть. И тогда необходимы всякие ухищрения: алкоголь, сигареты, наркотики. Секс как отключатель мозга.

Если в процессе отдыха занимать себя чем-нибудь полезным – чтением статей, нужных книг, да даже фейсбука, то так тоже толком мозг не отдыхает! И тогда состояние и правда может затянуться. Также сильно мешает тревога о несделанном. В этом состоянии мозг тоже постоянно пытается решить задачу, тревожится и не отдыхает.

Я выступаю за то, чтобы дать себе ментальный отдых. Мне здесь помогают неспешные беседы с приятными людьми ни о чем. Телесная нега – баня без напряга, валянье, обнимашки. Все то, что замедляет время, дает приятные ненапряженые телесные переживания. Возможно, вы накидаете еще идей – я с удовольствие включу их в круг своих проб. И в статью :)