Публикации с тегом философия,человек (8)

Кризис середины жизни было бы более ресурсно назвать "поворотом", поскольку слово "кризис" звучит слишком остро, но далеко не все переживают кризис именно так. Для кого-то это апатия и скука, для кого-то - ощущение, будто все возможные пути уже пройдены, потерянность и поиск новых путей. 

Несмотря на то, что в юнгианской психологии кризис среднего возраста описывается как поворот от материальной самореализации к духовной, на практике бывает и наоборот. В любом случае, в кризисе человек поворачивает в другую сторону, выбирает новое направление своей жизни, и часто оно бывает противоположно тому, которое выбиралось раньше. Но куда именно и к чему человек повернёт в кризисе, будет зависеть от того, какие возможности у него не были реализованы и что новое он откроет в себе в этом процессе. 

 

Часто кризис середины жизни сопровождается утратой той открытости новому опыту, которая была в детстве и юности, и утратой ощущения открытости мира. Кем-то человек уже стал, а кем-то уже не станет. Что-то уже реализовалось, что-то в процессе реализации, что-то ещё не реализовано, а от реализации чего-то другого придётся отказаться, поскольку невозможно реализовать всё. Становление ограничивает потенциальность, поэтому в субъективном опыте человек переживает, что у него стало меньше доступных возможностей. Такое переживание приводит к важному для успешного прохождения кризиса осознанию своих ограничений. Какие-то ограничения объективны, и с ними придётся смириться, ведь их осознание - неотъемлемая часть процесса взросления и обретения зрелости. Другие ограничения в процессе терапии могут оказаться когнитивными искажениями, когда, на самом деле, возможности есть, но границы выстроены изнутри, и человек не верит в свои силы. 

 

Одно из самых сложных переживаний такого кризиса - переживание закрытости мира или того, как мир закрывается. Мир становится более очерченным в восприятии, ограниченным. В нём уже не кажется, что возможно всё, открыты все пути. Как будто в жизни всё меньше можно сделать, успеть, изменить. В этом переживании есть потеря контроля. Например, какие-то жизненные программы не реализуются, что-то выстроенное рушится, ожидания не оправдываются. В этом процессе очень важно понять, чего мы хотим на самом деле и действительно ли для нас так важны те самые упущенные возможности. 

 

Согласно многим религиозным и философским концепциям, в кризисе середины жизни приходит смирение. Некоторые упущенные возможности и нереализованные мечты могут оказаться обманкой прошлого - чем-то навязанным извне, что не было нужно нам на самом деле, либо ложными устремлениями к тому, чего мы в глубине своей души и не хотели. Крушения иногда признаются с облегчением, как отказ от ложных стремлений, но иногда с печалью и надеждой, что какую-то жизненную программу ещё можно реализовать. Если таких "подвисших" программ много, человек переживает осложнённый кризис, в котором трудно вернуться к докризисной открытости бытию и вере в свои силы, чтобы рискнуть и начать всё с нуля. И лишь за тем, кто переживает кризис, остаётся этот выбор - смириться и отпустить нереализованное, либо собрать силы и бороться за это дальше. Но можно предпочесть и третий, юнгианский путь - сместить фокус внимания с внешнего мира на внутренний, решиться заглянуть в глубины своей души, переписать и переосмыслить прожитый опыт, т.е. повернуться к самому себе, а лишь затем выбирать, в каком направлении двигаться дальше.

 

Встреча Фрейда и Юнга, как выдающихся научных деятелей своего времени, была неизбежной. Если исходить из причинно-следственного детерминизма психоанализа и воспоминаний К.Г. Юнга, начало их дружбы знаменует собой экзистенциальную, архетипическую встречу потерявших друг друга отца и сына. Фрейд выступает в этих отношениях в роли отца, первопроходца в области психологии бессознательного (первого человека, которому удалось четко и структурированно сформулировать и применить свои идеи о бессознательном в психотерапевтической практике), а Юнг - в роли сына, которому в этих отношениях была уготована роль научного наследника, продолжателя цепи развития психоанализа, однако, который осмелился, несмотря на очевидный риск для поддержания значимых для него взаимоотношений, свернуть с проторенного для него личностью Фрейда пути и сделать выбор в пользу реализации собственного исключительно уникального предназначения...

Фрейд надеялся увидеть в Юнге своего верного спутника и последователя дела, которому он самозабвенно отдал всю свою жизнь, Юнг же, будучи молодым, но уже известным и щедро одаренным талантами специалистом, нуждался в более старшем и опытном наставнике, который смог бы передать ему свои знания, идеи и свой опыт для последующего переосмысления и интеграции. В столь тесных отношениях закономерен процесс сепарации, следующий за энтузиастическим периодом слияния в совместном пути, ведь каждой личности имманентно присуще стремление к индивидуации, которая невозможна без процесса отделения яблок от яблони, детей - от родителей и учеников - от учителей. Несмотря на окрашенность их отношений переносом, в них, помимо детско-родительского и исторического контекстов, выступает и глубокий духовный смысл. Они встретились, как две родственные души, объединенные общими научными интересами, преданностью психологическому делу и стремящиеся мировоззренчески обогатить друг друга. У каждого из этих выдающихся деятелей психологии была своя история, заложившая предпосылки столь колоссальной разницы в их концепциях. В этой трансформирующей и столь значимой для истории психоанализа, аналитической психологии и мировой психологии, в целом, встрече с самого начала можно было заметить зачатки разрыва, как в каждом восходе виднеется закат, а в каждом начале заложен конец.

Зигмунд Фрейд родился и вырос в многодетной и бедной еврейской семье. Родители Зигмунда очень старались дать сыну хорошее образование, создавали все возможные условия для развития его способностей и успешного обучения, выделяя его среди других своих детей. Решение Зигмунда применить свои таланты в области медицины было отчасти обусловлено его социальными ограничениями (что, впрочем, в смысловом контексте совпадает с материалистической мотивацией Юнга поступить на медицинский факультет, чтобы получать достаточно высокую стипендию деда). В некотором смысле, можно сказать, что профессиональные пути Фрейда и Юнга выходят из одной точки: обоим были предоставлены максимально благоприятные условия для развития интеллектуальных способностей в детстве и юности, оба мечтали реализоваться в области археологии (что, возможно, и явилось одной из бессознательных предпосылок их будущего профессионального становления в психологии бессознательного, в котором также необходимы раскопки, но на другом уровне и в другой плоскости), оба поступили на медицинский факультет без ярко выраженной мотивации заниматься медициной, а исходя из материалистических соображений и соображений социальной адаптации. (Любопытно отметить, что Гёте, внебрачный сын которого являлся дедом Юнга, согласно одному из внутрисемейных мифов Юнгов, повлиял и на окончательное решение выбора медицинской профессии Фрейда, услышавшего, как на одной из лекций профессор читает эссе мыслителя под названием «Природа».) Однако Фрейд видел свою профессиональную действительность сквозь призму выработанного в течение жизни и медицинского обучения материализма, главным образом полагаясь в своей деятельности на логику и эмпирический фундамент, в отличие от Юнга, история жизни которого, начиная как с глубоких родовых корней, так и с его рождения, была пронизана мистицизмом и духовностью.

Юнг воспитывался в семье, предоставившей ему гораздо больше материальных возможностей и возможностей для уединения, чем Фрейду. Его отец был пастором, посвятившим жизнь служению Богу и обладавшим тонкой, но консервативной внутренней духовностью, которая отчетливо проступает на его лице при внимательном изучении его фотографий. Мать же, в противоположность отцу, была очень сильной и заземленной женщиной, обладающей экстрасенсорными способностями и умеющей устанавливать связь с духами предков. Юнг вырос в атмосфере противоречивой духовности, что повлияло на становление его личности и привело его к самостоятельным духовным поискам в попытках разрешить внутрисемейное духовное противоречие, а в итоге вывело его на тропинку качественно нового, глубоко личного духовного пути. Юнг был многосторонне одаренным человеком, унаследовавшим от матери ее мистические способности и интуитивное восприятие мира. Эти предпосылки и привели к тому, что Юнгу, в отличие от Фрейда, полностью нашедшего себя во врачебной практике, не хватало связующего звена между естественнонаучным и эзотерическим знаниями, которое он впоследствии обнаружил в психиатрии. Мировоззрение Юнга, благодаря тому, что его корни уходят в философию и оккультизм, обладало большей целостностью, сложностью и многогранностью, чем мировоззрение Фрейда, избравшего для себя исключительно узкую, материалистическую, одностороннюю, фрагментарную область знаний и сферу деятельности, что в дальнейшем повлияло на формирование диаметрально различающихся подходов - психоанализа (анализирующей, «разбирающей» психологии) и психосинтеза (аналитико-синтетической, «собирающей» психологии), сходство которых заключается в аналогично признаваемой обоими этими подходами важностью бессознательного материала, рассматриваемого ими, однако, с акцентированием внимания на разных его пластах (фрейдистский подход сфокусирован на плоскости личного бессознательного, юнгианский же - на плоскости коллективного бессознательного).

Мировоззренческая разница между двумя этими великими психологами, с одной стороны, привела к противоположным, но дополняющим друг друга на начальных этапах их общения взглядах на контекст, подход, методы и цели терапевтического процесса, но с другой стороны, явилась основной возникшего между ними методологического конфликта.

Фрейд в своём подходе к психотерапии ограничивался такими земными целями, как умение любить и работать, что актуально для адаптации к социальной среде, требуемой от человека в первой половине жизни. Юнг же видел процесс и критерии личностного развития гораздо глубже и шире, стремясь в своей деятельности к достижению наивысшей самоцели человеческого существования - индивидуации, раскрытию истинной Самости, что становится более актуальным для человека во второй половине жизни, когда уже пройден этап социальной адаптации, получены определенные успехи деятельности, в которую он вкладывал себя, а философские, вечные, духовные вопросы приобретают особую значимость и остроту.

Необходимо также отметить, что в подходе Фрейда, при всей его самоотверженности в работе, обнаруживается гораздо больше страха перед личностным контактом пациента и врача, подлинной человеческой близостью, чем в подходе Юнга, что выражается в строго и четко выверенной дистанции между психотерапевтом и клиентом в психоанализе, а также в усилиях психоаналитического терапевта, направленных на то, чтобы оставаться чистой доской для проекций клиента.. Возможно, этот страх перед истинной близостью и побуждал Фрейда нарциссически выстраивать поверхностные отношения со своими последователями путем усилий, направленных на популяризацию своей теории (существует предположение, что одним из способов популяризации Фрейдом его открытий явилось преувеличение им агрессивной реакции социума на его идеи; также, изучая историю психоанализа, трудно не обратить внимание на тот факт, что для Фрейда было внутренне приемлемо присваивать себе чужие идеи ради поддержания своего социального статуса, как, например, присвоение идеи существования в психике «влечения к смерти» наряду с «влечением к жизни», принадлежавшей Сабине Шпильрейн).

Карл Густав Юнг же в своей работе отметал готовые шаблоны, с уважительным трепетом относился к первоисточникам, творчески перерабатывая их, но не присваивая себе их авторство, и, в отличие от Фрейда, не стремился собрать вокруг себя публику поклонников и последователей, предпочитая выстраивать уникальный рабочий процесс с каждым из клиентов и утверждая: «Я - Юнг, а не юнгианец». Диаметрально противоположное отношение Зигмунда Фрейда и Карла Густава Юнга к славе явилось одной из внешних причин их разрыва. Фрейд абсолютизировал свою теорию, ревностно относясь к каждому из её положений и не допуская никаких отклонений от неё. Его рьяное отстаивание изначальных, ригидных идей созданной им теории и строго избирательное отношение к выбору учеников и последователей привели к тому, что созданная им идея замкнулась сама в себе, закрылась для притоков свежего воздуха, дальнейшего развертывания и роста в рамках руководимого им общества последователей. Для Фрейда его идеи оказались выше того, ради чего они создавались, т.е. Человека в его многогранности и уникальности. Он пытался уложить в прокрустово ложе своих идей как своих пациентов, так и учеников, включая Юнга. Закономерным явилось множество конфликтов внутри его психологического общества, а также последующий откол многих его учеников от ортодоксального психоанализа, ведь хаосу в закрытых системах свойственно нарастать, а в учениках заложено естественное творческое стремление модифицировать, творчески видоизменить полученное ими знание и перерасти своих учителей, ведь каждой уникальной личности, по-своему воспринимающей мир, предназначено внести в общее человеческое знание нечто новое и неповторимое. Карл Густав Юнг, напротив, поощрял новые идеи и предложения, исходящие от его учеников, способствовал процессу становления индивидуального мировоззрения и подхода к работе каждого из них (вероятно, изначально гуманистически ориентированное восприятие людей Юнгом было обострено и усилено вынужденным разрывом с его тоталитарно и диктаторски настроенным в отношении собственных идей наставником, что и привело к подчеркнутому поощрению им свободолюбия и порывов творчества в своих учениках, а в дальнейшем сформировало человеколюбивую, теплую и благоприятную для индивидуального развития каждого из членов атмосферу юнгианского сообщества). Он гуманно, понимающе и с принятием относился к нововведениям и творчеству, считая, что чрезмерное давление как в процессе психотерапевтической практики, так и в учебном процессе препятствует процессу индивидуации, который являлся ядром его аналитической концепции. Обладая широкой эрудицией в области философии, культурологии, социологии, оккультизма Карл Густав Юнг не мог ограничиваться в своем подходе к человеку исключительно рассмотрением его индивидуального, личного бессознательного. Он стремился познать и понять влияние культурно-исторического наследия человечества на каждую личность. Юнг не стремился к активной популяризации своей теории, что подтверждается тем, что в ответ на просьбы изложить свои идеи в доступной для понимания большинства людей форме он отвечал отказом до тех пор, пока не увидел сон, побуждающий его к распространению собственных открытий и воззрений на человеческую природу, т.е. до тех пор, пока не почувствовал в этом особый смысл для развития человечества (в противовес Фрейду, который был гораздо более заинтересован в своей личной славе и в своём общественном положении, чем в дальнейшем развитии научной психологии).

Именно в этом напряженном и поначалу восторженном столкновении противоположных личностей с противоположными мировоззрениями и ценностями, но объединенных общим интересом к содержанию человеческой психики и, в частности, ее бессознательного пласта, и было суждено родиться новому направлению психологии - юнгианскому анализу, которое дополнило и продолжает дополнять по сей день, раскрывая широкие перспективы как для развития отдельных личностей, так и для развития человечества, в целом, оставшиеся пустыми в ортодоксальной психоаналитической школе слои знания о человеческой природе. Именно это столкновение двух противоположностей и побудило каждую из его противоборствующих сторон к глубокому внутреннему процессу осознания, анализа, переосмысления и синтеза собственных взглядов. Именно благодаря ему каждая из этих одаренных личностей смогла в полной степени осознать и раскрыть несравнимое в качественном, феноменологическом смысле с какими-либо другими величие собственных идей, имеющих реформаторское значение для общества и культуры, противоположных, но дополняющих друг друга в своей уникальности.

Слияние в отношениях естественно на первом их этапе - когда партнёры только знакомятся друг с другом, испытывают друг к другу сильные чувства и начинают отношения. На этапе слияния больше замечаются сходства, чем различия, и партнёры могут переживать ощущение единения, как будто они являются одним целым, во всём самом главном согласны друг с другом и не хотят расставаться даже на короткое время. 

Своими корнями переживание слияния и то, насколько человеку комфортно в нём, уходит в ранние детские отношения с мамой, в возраст младенчества, для которого как раз был характерен этап слияния. И, если на этом этапе человек не смог насытиться чувством безопасности или впоследствии отделиться от мамы, в дальнейшем он будет стараться продлить чувство слияния, что негативно скажется на построении отношений. 

 

Помимо первого этапа, отношения проходят и дальнейшие этапы развития, на которых снимаются проекции и обнаруживаются различия между партнёрами. Это могут быть бытовые разногласия или разница во взглядах. Партнёры обнаруживают, что, на самом деле, являются совершенно разными людьми, и у каждого из них есть свои потребности, желания, мысли, мнения, которые не всегда совпадают с таковыми у другого. В момент таких осознаний между ними могут возникать конфликты, ссоры, и основная цель этапа сепарации в том, чтобы осознать, что они разные, но могут быть вместе, поскольку между ними есть точки соприкосновения, они могут договариваться и уживаться друг с другом. Либо, наоборот, партнёры понимают, что первичная влюблённость и этап слияния были целиком порождены проекциями, а при столкновении с реальностью их ожидания от отношений не могут реализоваться, и тогда они расстаются.

 

Однако увлечённость переживанием слияния мешает этапу сепарации, когда вместо того, чтобы осознавать различия и более реалистично воспринимать друг друга, оба партнёра или кто-то из них продолжает длить этап слияния вопреки тому, что уже пришло время для сепарации. Это происходит из-за ранних детских травм, комплекса брошенного, страха покинутости и одиночества, несформированной идентичности и страха перед тем, чтобы быть собой. И тогда в отношениях нарастают конфликты из-за того, что партнёры пытаются совместить несовместимое, либо один из них хочет переделать другого так, чтобы тот полностью вписался в его проекцию или был таким же, как он, не имея права быть другим человеком. В итоге получается, что слияние уже невозможно удержать, но и сепарации не происходит, и такая ситуация порождает зависимые отношения.

 

В отличие от естественного первого этапа слияния, который даёт обоим партнёрам ресурс приятных моментов и воспоминаний, чтобы затем им было легче вместе проходить через кризисы, неестественное, искусственно удерживаемое слияние в зависимых отношениях заставляет кого-то из партнёров или обоих жертвовать собой и своими интересами для поддержания зависимости. И вместо ресурсного состояния слияние превращается в удушье и пытку - в отношениях наступает застой, партнёры не могут отделиться друг от друга, чтобы получать новый опыт и обмениваться им, они начинают бурно ссориться и столь же бурно мириться, и в итоге отношения истощают обоих вместо того, чтобы наполнять силой и радостью.

С точки зрения юнгианской психологии, которая рассматривает любые психологические феномены сквозь призму архетипов, состояние слияния в любви отражено архетипом андрогина, представленном в платоновском мифе. В диалоге "Пир" Платон изложил миф о целостных первосуществах, которые были разделены Зевсом за их гордыню, и на первом этапе разделения они страдали от невозможности воссоединения, а затем Зевс сжалился над ними и дал им возможность воссоединяться в любви. В результате разделения они утратили первоначальную целостность, но обрели способность любить друг друга и создавать пары, что было бы невозможно, если бы они не были разделены, ведь тогда целостное мужеженское, женско-женское или муже-мужское существо вынуждено было бы любить самого себя.

Из этого мифа можно извлечь очень ценные смыслы для понимания того, как устроены отношения. А именно - для любви нужно, чтобы имели место быть двое, а не только один. Т.е. необходимы не только встречи, но и расставания, не только контакт и согласие в нём, но и отдых от контакта. Не только сходства, но и различия. Чтобы любовь была возможной, нужна встреча двух разных людей, которые могут в чём-то сойтись и дополнить друг друга. И тогда стремление к абсолютному слиянию оказывается нереалистичным, ведь на свете нет двух абсолютно идентичных друг другу людей, а, если бы и были, им было бы слишком скучно друг с другом, ведь они бы ничем не смогли обменяться.

 

Тоска по вечному слиянию не всегда приводит к зависимым отношениям. Иногда она побуждает человека проходить лишь первый этап отношений, напитываться энергией и соскакивать со второго этапа, когда начинается осознание различий, поскольку этот этап становится для человека невыносимым. Таким образом, избегание этого этапа может вести и к контрзависимости, и к неспособности строить длительные отношения и находиться в партнёрстве, а не в монаде. Но эта трудность решаема в психотерапии и, чтобы решить её, важно проработать как тему собственного "я", своей идентичности и способности быть в гармонии наедине с собой, так и тему Другого - кто он для человека, каков его образ, чем он притягивает и пугает и почему так важно слияние, в котором ему нет места.

Нет не надо слов, не надо паники -

 Это мой последний день на Титанике.

 Вот и вся любовь, бросаю фантики -

 Это мой последний день на Титанике!

- Такие букеты только на кладбище привозят,- я кусала губы чтоб не разреветься, сжимая в руках мокрый пакет с цветами.

Муж удивлённо на меня смотрел.

- Но ты же любишь фиолетовые цветы? Я выбирал большой, яркий...

Тут уже удивилась я, даже плакать раздумала. У меня на коленях лежал страшный набор - бирюзовые цветы, между которыми торчали ещё какие-то непонятные бурые растения вперемешку с белыми розами, явно видавшими виды.

Через какое-то время, по ходу выяснения (которым я все-таки не пренебрегла), обнаружилось, что он действительно видит так фиолетовый или примерно его, помнит, что я люблю розы тоже, знает, что должно быть много и ярко. И вся эта хрень, по описанию, явно смахивает на сие, но по виду напоминает чучело недосушенного гербария, собранное в отвратительном настроение под дождь, слякоть и бессмысленность жизни в целом.

Хорошо еще, что, выспросив что конкретно мне нужно чтоб поправить положение, на следующей остановке он сунул мне в руки длиннющие бордовые розы.

Я сидела и думала, что в общем то до катастрофы было рукой подать, потому что дождь четвертый день, мокро и холодно, небо затянуто серой тряпкой, и вот тут человек рядом живой к которому можно как-то отнестись ..например злобно, за все вышеперечисленное ну и так за все остальное… Мне стало душно как-то, я открыла окно и в него вместе с  мокрым ветром ворвалось что-то еще. Не очень объяснимое, едва уловимое что-то что касается меня прямо сейчас, касается глубоко до самого дна. Что это я вот так живу, хожу или езжу, прикасаюсь к людям, вдыхаю и выдыхаю тоже, хочу мокну хочу мерзну, хочу испытываю злость при виде цветов, а хочу и могу обрадоваться. Вот взять и обрадоваться, что я все-таки здесь, и у меня много цветов, уже теперь разных и человек, который рядом со мной при этом всем остается, и не одевает мне на голову весь этот венок с соответствующим текстом, а просто улыбается.

 Вспомнились все с кем отношения были закончены и с кем счастливо продолжаются и подумала что это же так похоже на то что эти букеты все видят по-разному: кто-то любит ромашки за простую гармонию, а кто-то видит в них веник из придорожной травы и чувствует что его унизили подарив что-то дешевле «роз только что из Амстердама», а кто –то выбирая букет вообще не придает значения, что там в бантах и разноцветной бумаге засунуто-завернуто лишь бы большое и/или дорогое, а кто-то вообще хотел машину, стиральную например.. Момент совпадения так нечеток и размыт, а диалог так ненадежен - потому что зависит от сумасшедше-огромного эмоционального букета внутри, что становится просто страшно как мы умудряемся сохранять отношения в принципе, а потом становится так радостно от того что не смотря ни на что умудряемся. Иногда остановиться, иногда сдать назад, иногда промолчать и не сказать гадость, а иногда не молчать и сказать о ценности или и правда не удерживать того, кто уходит. Как же все же удачно устроена жизнь: мы можем по-разному, как хотим и осознаем, как хотим, но не осознаем, как выбираем сами, как выбирает что-то за нас, как подчиняемся или бунтуем. Это удивительное счастье, что можно чувствовать или мокрый ветер нашей осени, или сухой с песком далекой пустыни или чуть слышный запах роз или терпкий аромат полевых цветов, приближаться к людям или прощаться навсегда с благословения мудрой жизни. И я тогда не сама по себе, я больше никогда не одиночка, я часть мира и я ему принадлежу и он наполняет невидимо-прекрасным, если я так хочу, (принимаю, выбираю, впускаю) и в конце всего этого как говорил БГ : «Ну разве не спасибо? Спасибо конечно!»

Я схожу на берега;

 Я сегодня до темна, и пью чувства безо льда.

 Я свободна! я жива! Отключите провода

 От моих белых крыльев, а мне пора...