Публикации с тегом психотерапия (128)

 

Если бы я могла ответить на этот вопрос на 100%, то я б с радостью ответила, однако все как всегда, не так то просто.

Спрашивается, почему так? Просто потому, что психологические барьеры у каждого человека свои. И в данной статье предлагаю несколько из них разобрать.

Самое первое, что очень часто встречается это желание отношений и параллельно их боязнь. Вариации не состыковки желаний и страхов вообще “любима” многими тема.

В данном вопросе играет роль боязнь эмоциональной привязанности, ответственности, страх потери свободы, страх в перспективе физической близости. Все это может затмить желание иметь отношения на корню. При чем не всегда человек понимает, что именно им движет, вернее наоборот, что его стопорит на моменте вступления в отношения. И собственно случается ситуация, когда человек “за шаг до победы включает заднюю”, так сказать и конечно же совсем не осознанно.

Второе, не совпадение нашего идеального образа с реальным человеком. Конечно же, у большинства из нас есть свой набор характеристик, опираясь на который мы будет подбирать себе пару. В данном моменте важно разделение того мифического идеала и людей вокруг, ведь так или иначе до последней мелочи так как мы хотим не бывает. Каждая личность своеобразна, уникальна и состоит как из позитивных, так и негативных качеств, в нас есть и то и другое. Каждый сам решает, что для него негативные качества, это индивидуально и посему если у человека набор характеристик только позитивных и о противоположном он не задумывается, то есть вариант в погоне за идеалом пропустить близкого человека, который будет совмещать в себе и определенные желаемые качества и минусы, которые будут вполне сносны и переносимы.

Третий фактор – “социальное надо”. Очень часто в современном мире желание отношений продиктовано не реальным желанием отношений, семьи, а установкой, что так должно быть. Вопрос, правда, у кого должно и кто сказал, что должно и обязательно в определенном возрасте?

Важно прислушиваться к себе и анализировать собственные желания и потребности. А правда я хочу отношений? А правда я хочу вступить в брак? Может я хочу отношения позже? Или может вообще карьера и развитие важнее?

Стоит иногда задавать себе вопросы из разряда чего хочу я, а не чего хочет от меня социум.

И четвертое, это наша с вами друзья самооценка и принятие себя. Насколько каждый из нас доволен собой (внешне и внутренне), своим окружением и своей жизнью в целом влияющий фактор на построение отношений и не только построения, а готовности к ним в целом. Есть ли понимание, что Я-личность и Я достоин/достойна любви и отношений. В случае, когда мы постоянно оборачиваемся на свои комплексы, установки, которые говорят, что вот прям так, каким есть, мне отношения не светят, то конечно возникнут трудности с налаживанием данной сферы жизни.

Внутренняя неуверенность влияет на эмоциональный фон, который другими людьми будет считываться и иногда отталкивать.

Любить себя, лелеять себя, заботиться о себе не эгоизм (при условии, что интересы других людей кардинально не затрагиваются), а навык, который необходимо в себе оттачивать, ведь любви достойны ВСЕ.

И конечно же напоследок скажу, кто ищет, тот обязательно найдет!

“Words like violence
Break the silence
Come crashing in
Into my little world” Depeche Mode

 

Слова старой песни Depeche Mode хорошо иллюстрируют явление, о котором я стала задумываться в последнее время с подачи своих клиентов, так как для меня самой это не является сложностью. 
Тишина… для многих из нас она является очень давящим явлением, и возникает вопрос - от чего так? Ответа, который удовлетворит и подойдет всем, - нет, потому как это явление заставляет столкнуться каждого с индивидуальными установками и/или эмоциями.

Чувства, которые чаще возникают при столкновении с тишиной, бывают самые разные. Тут и чувство тревоги, страха и скуки и одиночества, местами я слышу про панику, горечь, у кого-то оно вызывает умиротворение и спокойствие. 
Однако названные последними чувства фигурируют в рассказах намного реже, нежели тревога, страхи и изнуряющее чувство одиночества или скуки.

Большинство из нас откровенно избегает ситуации, в которой эфир ничем не забивается. Когда присутствую лишь Я и МОИ мысли, ощущения. Ассоциации также вызывают множество размышлений по поводу причин дискомфорта при столкновении с данным явлением – темнота, одиночество, громко, кладбище…

Можно сделать вывод, что в отсутствии отвлекающих факторов человек остается со своим потаенным один на один. Тишина и темнота порождают страхи неясного и вызывают неприятные ощущения, будто даже наши рецепторы нас подводят. Тишина и кладбище - это про вечность, покой и страх смерти. Тишина и громкость или громкая тишина, в которой можно различить собственное дыхание, сердцебиение, пульс и вернуться к мыслям, которые так упорно гонимы прочь из головы.

Тишина и одиночество самый распространенные спутники, ведь самое тревожное и страшное - это быть одиноким, однако мы забываем о другой стороне медали - уединение для того, что бы прислушаться к себе. 
Мы страшимся того, к чему не привыкли, страшимся того, чему нас не учили, страшимся обращать внимание на себя в мире, где эгоизм считается недостатком. Только по итогу мы имеем общество, у которого в недостатке здравый эгоизм и умение заботиться о себе, пополнять свои ресурсы и строить гармоничные отношения.

В современном быстротечном мире людям сложно остановиться, замедлиться и побыть с собой в той самой тишине, при помощи которой и можно понять свои потребности, желания, эмоции и в общем, отклики на события или окружающих нас людей. 
Для меня лично и других людей, для которых нахождение в тишине не есть сложность, концентрация коктейля эмоций из тревоги, страха, скуки и т.п. меньше, нежели у остальных.

Не буду утверждать про других, но про себя могу с уверенностью говорить, что это один из ресурсов, которые помогают мне, наполняют и позволяют знакомиться с собой, понимать свои желания, границы и позже заявлять о них миру, получая обратную связь. 
Итого могу с уверенностью сказать, что наслаждаюсь тишиной в осознании того, что она может быть как фактом пугающим, так и ресурсным - и все это зависит от восприятия.

 

В 1991 году было проведено сравнительное исследование, продемонстрировавшее, что наяву люди чаще, чем во сне, испытывают положительные эмоции, а чувство страха возникает в снах во много раз чаще, чем в период бодрствования. И вообще две трети возникающих в сновидениях эмоций — отрицательного свойства. Данные о том, какие именно отрицательные эмоции преобладают, в разных исследованиях варьируются, но несомненно одно: они не выходят из «негативного спектра».

Например, проводившееся в 1966 году обследование тысячи студентов колледжа показало, что 80 процентов испытываемых ими в сновидениях эмоций были негативными, при этом половина из них описывалась как чувство страха, ощущение опасности, какое-то напряжение, а вторая половина — как печаль, гнев или неприятное смущение, растерянность.

 

Некоторые психологи предполагают, что правильно функционирующая модель сновидений на самом деле может быть даже более эффективной при лечении депрессии, чем те формы психотерапии, в которых больных призывают к самоанализу и припоминаниям, становящимся все более навязчивыми.

«Фрейд считал подсознание чем-то вроде выгребной ямы: не полностью выраженные эмоции содержатся в ней в подавленном состоянии, и задача психотерапевта — высвободить эти токсичные эмоции и тем самым освободить человека, — говорит Джо Гриффин, вот уже более десяти лет изучающий фазу REM (быстрого сна) и эволюцию сновидений. — Но исследования совершенно недвусмысленно продемонстрировали, что сновидения занимаются этим каждую ночь. Другими словами, природа изобрела эмоциональный спусковой бачок задолго до Фрейда».

 

Но если сновидения в фазе быстрого сна представляют собою автономное средство регулирования настроений, что же происходит с мозгом, когда мы видим кошмары? Кошмары — особенно повторяющиеся, характерные для тех, кто пережил ужасы войны, изнасилования, автокатастрофы и другие травмы, — представляют собою смотровое окно, через которое мы можем подглядеть, каким образом функционируют вообще все сновидения, как они создают связи в нашей системе памяти и порождают визуальные образы, отражающие наши превалирующие в данный момент эмоции. Так считает Эрнест Хартманн, профессор психиатрии Университета Тафта и руководитель Центра расстройств сна в больнице Ньютон-Уэллсли в Бостоне. Отец Хартманна был коллегой Зигмунда Фрейда. Что же касается сына, то его собственная теория относительно того, каким образом и почему мы видим сны, основанная на изучении сновидений тех, кто пережил разного рода травмы, противоречит основному тезису Фрейда о том, что каждое сновидение — это исполнение тайного желания. При этом мысль Фрейда о том, что сновидения — это «царская дорога» к бессознательному, совпадает с открытиями Хартманна.

«Во многих из нас, ведущих вполне обыкновенную жизнь, в каждый отдельно взятый момент присутствует множество эмоций, и определить, какая именно из них превалирует, непросто, поэтому наши сны могут казаться такими запутанными и даже хаотичными», — говорит Хартманн. Однако у того, кто недавно пережил травму, эмоции, которые мозгу предстоит переработать, одновременно сильные и понятные, поэтому проще проследить, каким образом мозг переводит эти эмоции в движущиеся картинки — визуальные метафоры переживаний. Например, женщина, пережившая жестокое изнасилование, в течение нескольких недель после этого так описывала свои сны:

Акулы, почуяв запах крови, начинают рвать на части.

То же случается и с некоторыми людьми. Почуяв слабину другого, они уже не могут остановиться уничтожать.

При этом сочувственно улыбаются. Люди-акулы рвут, но вербально при этом успокаивают: "Все ок, уже скоро закончу, потерпи чуть-чуть". 

 

Все маньяки при знакомстве милейший люди. В произведении "Коллекционер" Фаулз описывает, как один единственный выбор, который сделал главный герой, повернул человеческую личность на 180 градусов. И превратил человека, жаждущего любви, в безжалостного мучителя. То же когда-то случилось с людьми-акулами.

 

Я признаю, что мой мир - это моя проекция.

 

Это значит, что я привлекаю в свою жизнь нечто, чего страшусь и жажду одновременно.

Боюсь потому, что это опасное мероприятие, от которого я уже, очевидно, пострадала раньше, но могу не помнить. А жажду, потому что реально больше всего на свете, пусть неосознанно, но хочу выйти из него победителем. То есть, “закрыть гештальт”. 

Я будто хочу рвать зубами на части нечто, но “по привычке” отдаю на растерзание себя. Я неосознанно провоцирую ситуацию, но когда она приходит, мои тело и психика реагируют привычным с детства способом. 

 

Когда в детстве отец ругал меня, мне было себя очень жаль. Я горько и беззвучно рыдала - плакать со звуком было запрещено. При этом в глубине души соглашалась с отцом и терпела. Потому что знала, что недостаточно хороша, чтобы ко мне относились иначе. Я сама была “виновата”. Всегда и во всем. 

 

Быть жертвой и жалкой мне казалось единственным выходом - ведь таких жалеют. Так я жалела свою собаку, которую могла треснуть за то что она шкодила. И сразу же бегом бежала ее утешать и жалеть, увидев ее грустные глаза. 

 

Отец поступал со мной наоборот. Когда я и так обрыдалась от страха и безысходности, он еще больше меня бил, например, за то, что я не сделала хорошо уроки. Очевидно, что именно такое мое уязвимое состояние порождало у папы жажду “крови”.

 

Где-то тогда я начала понимать, что, если я буду уязвимой, никто не придет и не спасет меня.

 

Что стать на сторону уязвимого может человек. А акула не может. 

 

Так я в детстве становилась на сторону собаки. А мой папа стать на мою сторону не мог.

 

Но даже когда человека совсем проглотили - у него есть два выхода. Если он позволит себя переварить, то выйдет через задницу. То есть, станет такой же акулой. Если будет сопротивляться и станет достаточно неудобен, чтобы его проглотить, то выйдет через рот - куда и входил. Он станет раненым, но более сильным. И главное - человеком.

 

Людям-акулам надо кое-что покрепче. Жалостью их не пронять.

 

Моя знакомая решила поехать на год работать за границу и оставить ребёнка отцу, с которым она была в разводе. Они сохраняли хорошие отношения - как папа он всех устраивал. 
Он категорически отказывался оставаться с ребёнком. У нее же уже был подписан контракт и куплены билеты. Она считала, что все годы, пока дочь жила с ней, дают ей право взять себе год на свою жизнь. К тому же ребенок соглашался пожить с папой.

Но когда они встретились для последних переговоров, он сказал ей что-то обидное, и она - вместо того, чтобы привычно терпеть и упрашивать - со всей злостью, которая у нее скопилась за все это время, вылила на него кофе, что был у нее в руках. Ушла и заблокировала его всюду, где только можно. Через сутки он, обзвонив все на свете, пришёл к ней домой, извинился и сказал, что да, конечно, у нее есть этот право. Так она счастливо съездила, куда планировала, и недавно - перед карантином - вернулась и рассказала мне, как ей это удалось. 

 

Людей-акул можно остановить только так. Если вместо сочного мяса им подсунут кусок железной трубы. А потом, ещё ею ударят. Часто, если проявить свою реальную злость, вместо ожидаемых покорности и смирения, акулу отрезвляет и исцеляет больную ситуацию в самой, казалось бы, невозможной точке. 

 

Ситуация с моей знакомой помогла мне понять этот механизм. И я вспомнила, как на меня нападал отец. 

 

А потом вспомнила, как мой бывший муж часто кричал на меня, а я молчала. Мне казалось, что он ругается сам с собой - я боялась вступать в конфликт. Пока мы не развелись. После того, как мы разъехались, мне уже было все равно, и я уже не молчала. А он ещё год бегал за мной, чтобы я вернулась. Оказывается, когда я стала орать на него трехэтажным матом и перестала скрывать свою злость, он начал затыкаться, и я начала ему очень нравиться. 

 

Я словно шрамом на коже запомнила, что выныривать из уязвимого состояния нужно любой ценой.  Теперь осознаю, что склонна влетать туда с разбегу всякий раз, как жизнь представляется мне несправедливой. Но я также усвоила, что сначала надо выйти из “состояния беспомощной бедняжки” хотя бы мыслью, а потом ручки-ножки заработают в нужном направлении.

 

А еще я знаю: даже если я в противостоянии с акулой потерплю неудачу, для меня главное при этом - самой не превратиться в того, кому все равно, что жрать и сколько.

- Наркотики?!- он в ужасе вытаращил на меня глаза.

- Национальное наследие, - спокойно смотрела на него я.

***

Мне нечего сказать о наркотиках. Лично я сталкивалась уже с последствиями, поэтому, честно говоря, не знаю, стоило оно того или нет.

Несколько лет я работала в наркологических клиниках и сотрудничала с реабилитационными центрами.

Думаю, занесло меня туда не случайно, хотя и не осознанно. Мой брат с их помощью отправился на тот свет куда раньше назначенного срока.

***

- А у них есть выбор?!

С точки зрения европейцев, латиноамериканские народы (индейцы) примитивны. У них нет химической фармакологии, как впрочем и нет болячек для того, чтобы отравлять организм, продлевая жизнь в мучениях.

Часто они умирают раньше, чем европейцы, потому что пришло время и они с этим согласны. Когда тело разваливается - его просто пора менять. Точка.

Они проще стареют и абсолютно не делают из этого трагедию. Одним словом, они проще живут и проще умирают.

Ну и поддерживают свое здоровье тоже проще с помощью растений, среди которых проходит их земной путь.

Да впрочем, как и мы когда-то.

 

Все или почти все (я не биолог - не берусь утверждать, и вообще здесь ничего не берусь, кроме как высказать свое личное мнение, основанное на моем опыте и опыте тех, о ком знаю не понаслышке, и это не опыт мировой статистики уж точно) растения на этой планете в каких-то дозах лечат, а в каких-то калечат. И у каждого народа испокон веков были лекари, знахари, шаманы и пр. люди, которые могли помочь своему окружению облегчить страдания в трудные жизненные моменты.

 

Жизнь народов в трудных условиях как на крайнем севере, где замерзают моря, так и в непроходимых джунглях, где вытоптанное «поле» зарастает за ночь, - делает их совсем «странными» на наш взгляд.

Конечно, и лечатся они не аспирином.

Их организм, их психика и все их бессознательное делает их, с одной стороны, твердыми словно «камень», а с другой стороны - страшно хрупкими в иных условия (но это другая история).

***

И когда европейцы прослышали, что где-то там можно «занедорого» получить кучу приятностей по принципу «пей да тухни», тогда и появилась куча желающих им в этом помочь. И люди те, конечно, имеют отношение к духовному национальному наследию такое же, как я формой носа на похожа гречанку.

 

Настоящие ( я имею ввиду потомственные ) шаманы, чье племя и чей род хранят и передают национальное наследие так сказать из рук в руки и охраняются на уровне государства, в основном живут в резервациях.

 

И только они ЕДИНСТВЕННЫЕ кто имеют законное право использовать эти растения для ЛЕЧЕНИЯ своего племени и никогда не поедут (почему я писала здесь https://m.facebook.com/story.php?story_fbid=2945775635507155&id=100002242430224) «с гастролями» веселить белых и не очень туристов.

 

Поэтому если ваш Зов был настолько силен и вы туда добрались, Целитель знает кто перед ним, а так же очень скоро узнает чего вы стоите.

 

***

Изучая психопатологии, я бы выделила всего два момента для того чтоб сойти с ума – детские травмы в компании с неудачным прохождением одного из кризисов в жизни.

 

А если по-простому кризис себе самому можно организовать очень легко. Тут много ума не надо.

 

Достаточно немного денег и много скуки (это часто хорошая пара) и «самозанятый шаман» при содействии вашей идеи о “кайфах безудержных” и вот вы уже с улыбкой идиота (в прямом смысле слова) машете с того берега вашего недалекого ума.

 

Надеюсь у вас была серьезная причина покинуть этот. Иначе вы идиот по призванию. Это обидно. Конечно уже не вам. А вашим близким. Кто вас дурака любил.

 

Поэтому то что в основном получают те, кого я описала выше, это ночь ужаса в блевотине или ночь ужасной блевоты и перемещение семимильным шагом к краю пропасти. Если выводов, сделанных правильно не случится, дрозды покинут их уже в ближайшем будущем, хотя официально конечно не из-за этого.

 

А как же индейцы, которые лакают это зелье чуть ли не с рождения?

 

Они поверьте, отлично. Совсем отлично от нас.

Для них жить в мире духов растений, животных, гор и вообще всего что создано природой так же естественно, как для нас выслеживать покемонов по улицам через смартфон.

Они с грудным молоком впитывают иное восприятие мира. Он для них витальный и дышащий. Они стараются с ним сотрудничать, а не вытравить все живое. Их расслабляет, погружает в состояние между сном и явью, очищает сознание и становится снова слышно Себя. Никакой «магии» никаких «потусторонних видений» о пролетающих мимо фиолетовых крокодилах.

Ничего из того, что я имела радость наслушаться в наркологии.

(К слову существует огромная разница между расширенным и искаженным сознанием)

 

Поэтому с помощью своих ритуалов индейцы просто гармонизируют себя с миром. Вроде как настаиваются на его волну. (Как например камлание шамана). И это не больно, и не страшно. Нужно приложить усилия. Но без труда ничего ведь не бывает. Их психика к этому привычна. Они итак живут будто в двух мирах.

 

Так что как говорится «что нашему хорошо, то немцу смерть».

И под конец этого кусочка могу сказать одно. Да, это пытается использовать как лекарство и наша раса. Теперь. И абсолютно разумно, то что в наших странах это запрещено законом как наркотик. Потому что мы словно подростки, которые уже умеют пользоваться спичками, но невероятно далеки от управления ядерной бомбой. Страны делают их хотя понимают, что этому миру придет крышка.

У вас должна быть причина на грани смерти, чтобы рискнуть своим рассудком пойти туда и при этом неуемная жажда жизни, чтоб вернуться обратно.

А да и еще удача.

Благодаря ей это и написала.

В детстве я завидовала своим друзьям, у которых не было отца.

 

В 18 лет я из-за него сбежала из дома. И мне казалось, что эту тему я закрыла навсегда.

Спустя 19 лет, я пошла на специализацию по травме.

 

И моя с отцом история ожила.

На дом тренер задал сделать ландшафт своих отношений с одним человеком из семьи. Из бумаги и подручных материалов.
Я уже устала, был вечер, и вообще я не люблю «домашку».

Поэтому сидела с бокалом сухого над разноцветной бумагой с идеей, что само как-то слепится. Или не слепится. Это мой подход.

 

Мне вспомнилось, как серым февральским утром мы с двоюродным братом отогревали наши замерзшие отношения горячими коктейлями в городе нашего детства после многолетней разлуки.
16 лет назад мой лучший друг и единственным для меня брат, выполнявший обе эти функции в моей жизни идеально, уехал далеко за океан.
Тогда, размышляя над отношениями, я подумала и о своих с отцом. Тем более что оба мы как раз у него остановились.

 

- Что тебе дал твой отец? – спросила я, и он расплылся в улыбке.

- Здоровый похуизм и чувство юмора! – ответил он, отхлебнув большой глоток.
Его отец был веселым алкоголиком, но даже когда мама вышла замуж второй раз и переехала в другую страну, он съездил туда ненадолго и вернулся. С этим папой ему явно было лучше. И свой во истину легкий нрав, несмотря ни на что, он унаследовал именно от этого своего родителя.

 

Мой же отец был (и есть) правильным по всем советским параметрам. И все же я никак не могла «придумать», что же я получила от него, что имела в фантазии использовать как ресурс.

- А мне? Как думаешь? – в надежде внимательно смотрела на него я.
- Уныние и трясущиеся ноги, – не задумываясь ответил он.
Это было правдой. Но совсем не той, что я хотела бы услышать.

 

Но блин что-то же должно было быть полезное? Вертела я вопрос и так и сяк, задавая его вслух, работая эти дни на специализации в упражнениях.

И вдруг, в моем сейчас, я заметила белый лист с печатью со старой работы, который в следующее мгновенье скрутился в трубочку. Затем внезапно второй «сожмякался» в ярко-желтый шарик, а дальше появился треугольник в виде домика с двойной преградой посредине.
Похоже, мой ландшафт создавался…

Дальше «мы с папой» заняли в нем свои места, перегороженные друг от друга в желтом треугольнике. Причем я туда поместилась и по форме, и по цвету, а он торчал «как не пришей звезде рукав».
А еще занятно, что создание мое не висело в воздухе, а лежало на светло-желтом листе, рядом с которым случайно стояла ручка в виде кактуса, что натолкнуло меня на то, что дно ландшафта - это выжженная степь или пустыня.
И никого кроме «папы» в моем заброшенном тогдашнем мире не было.

***
Вообще-то хотелось его всегда называть отец. Папа звучит нежно. Отец будто стегает. Как ремень. Но это было нельзя. Много было нельзя, так что это самая ерунда.

За много лет терапии, до сего момента, я не трогала тему отца. Чтоб запах не распространялся. Очевидно, только сейчас обзавелась респиратором и другими ресурсами, чтоб все-таки начать.

 

Поле (для гештальтистов) сработало. Или удивительное совпадение (для незнакомых с термином) было неожиданным. Когда на второй день после решения «принести» его в терапию, началась очередная группа специализации по травме, и сын моего родного брата (который умер 8 лет назад и был на 15 лет старше), вдруг прислал мне в инстаграм фотки дневника своего отца (моего брата), который почему-то решил начать читать именно сейчас.

 

И там мой племянник прямо зацепился взглядом за листы описания, как «они», т.е. взрослые нашей семьи, воспитывали меня, его младшую сестру: «все время орали, говнили, обзывали», и похоже даже били (не сильно, но унизительно).

Смесь ужаса, злости и отвращения появились у меня не от этого, а от того, что судя по датам, в этот период мне было около двух лет. И я никогда, по описаниям моей мамы, не доставляла сверххлопот (не ела таблетки, не пихала ничего в розетки и т.д.) для таких наказаний.
А еще мой родной брат никогда не заботился обо мне, и вообще у нас не было никаких взаимодействий. В период, с которого начинаются мои воспоминания детства, он уже был в армии, и после нее больше с нами не жил. Это наталкивает на мысль, что раз уж он сквозь недовольство своей жизнью, описанное в том дневнике, обратил на это внимание, это очевидно была почти жесть.

И сколько я себя помню, от одного только упоминания «папы» я цепенела от страха и впадала в анабиоз.

***

Возвращаясь к своей работе с ландшафтом, стало так понятно, как мой отец, сам нифига не вписывающийся в этот мир «ни формой ни цветом», жестоко ломал меня, из проекции, будто это не вписываюсь я.

И как в процессе этого я из жизнерадостного ребенка превращалась сначала в замкнутого подростка, а потом в депрессивного человека с кучей претензий к миру.
Так что же мне дал мой отец?
Только то, что я, продравшись сквозь злость и печаль, смогла признать. Например, свою не депрессивность, а нарциссично-истреоидность.

А еще ясное ощущение, что значит жить с в о ю жизнь.
И для этого надо было у в и д е т ь все это.
Пройти от самого начала до самого сегодня. Вспомнить себя до того, как он меня «воспитал».

Конечно, я не знаю, есть ли у меня шанс на хоть какие-то вменяемые отношения с ним. Но началом пути точно станет опора на то, что отыскать стоило мне много усилий и измаранной бумаги.

Что благодаря ему я теперь точно знаю, как я не то что не хочу, а не б у д у.

Возможно, так может каждый, с отцом ли без, лишь бы «посчастливилось» сделать правильные выводы.

    Тема абьюза (насилия) в теме психологии крайне стрёмная. Как только какой-либо психолог или психотерапевт говорит через рот или начинает писать буквы об этом – с другой стороны начинается автоматическое измерение наличия и степени виктимблейминга (обвинение жертвы в том, что она сама виновата в случившимся) в сказанном или написанном. «Хороший» специалист зажат в рамки того, что со стороны социума должно выглядеть как безусловная поддержка, чем, собственно, испуганные психологи и психотерапевты и занимаются, с трудом понимая, как это поможет клиенту (или вообще не думая о клиенте, а сосредотачиваются на своём страхе, избегая таких обвинений, повторяя как мантру «насильник всегда виноват в насилии на все 100 процентов»). Шаг влево или вправо – расстрел на месте. Я же предлагаю рассмотреть тему абьюзных отношений, виктимологии и работы с жертвами насилия и их психологией от практики – к фактам и обратно.

    «По умолчанию» от психолога или психотерапевта требуется быть эмпатичным и сочувствующим жертвам – прежде всего самими клиентами, которые называют себя жертвами абьюза. Так к какой части клиента может откликнуться психолог и чем? Что именно станет поддержкой для клиента и тем, что повлияет на его рост?

    Моё личное мнение, не претендующее на истину в последней инстанции: сочувствие и эмпатия имеет место там, где имеет место, помимо прочего, названное бессилие. Когда жертвой абьюза становится ребёнок или недееспособный человек – эти чувства появляются сразу, они чётко очерчены и сопровождаются злостью, а иногда и яростью, в сторону насильника. Когда жертва не способна объяснить, называть, отреагировать, понять где она находится, впадает в аффект, ступор – это делает её бессильной. У ребёнка или недееспособного человека (старика, инвалида, больного человека) – нет того «оружия» в собственном мире, которым он может себя защитить: он его ещё либо не приобрёл в силу возраста, либо уже утратил физически. Терапия проживания с этой группой лиц ничем не отличается от той, что будет описана ниже в первом этапе.

    Виктимология – это наука, входящая в раздел криминологии и изучающее не ЧЕЛОВЕКА, как такового, а ПРОЦЕСС того, как человек становится жертвой.
Тема навеяна была моим присутствием в группе женщин, подвергшихся абьюзу, а так же работой с несколькими женщинами в индивидуальной терапии.

   Этап первый: в терапии было замечено, что клиент, называющий себя жертвой абьюза обладает следующими отличительными качествами: огромное количество знаний в теме абьюза, чёткие и ясные «формулы» о том, как выглядит и как ведёт себя «преступник», сравнение одного насильника с насильниками других, большое количество слов-терминов, постоянное напряжение и контроль в сессии всего, что происходит, наличие недифференцированной пассивной агрессии, которой «прошита» вся сессия. Так же у таких клиентов при большом количестве теоретических и логических рассуждений о другом «как он себя ведёт», «что он делает», очень мало – про себя. Собственное «Я» выносится как будто за скобки на протяжении всей сессии – и не важно: рассказывает ли клиент историю или находится на границе контакта. Клиент описывает себя в ситуациях таким образом, что создаётся уверенность в том, что «там и тогда» и «здесь и сейчас» - это совершенно разные люди. Клиент в «там и тогда» описывается как тень насильника, поскольку насильнику отводится большое количество текста, с описанием подробностей не самих фактов действий, а обвинительное описание в общем, с постановлением ему «диагнозов». Например, это может выглядеть так: «он психологически меня подавлял». При попытки прояснить «в какой ситуации Вы ощущали психологическое подавление, приведите пожалуйста конкретный пример» - клиент впадает в ступор, затем проявляет злость в сторону психотерапевта. Далее либо начинает обвинять психотерапевта в чём-либо (недоверии, нежелании помочь, в некомпетентности, в том, что «Вам и так должно быть понятно» и т.п.). Либо приводит пример, в котором клиент и потенциальный насильник демонстрируют отсутствие умения коммуницировать здоровым способом, при этом следствием является попытка унижения клиента насильником. Типичным рисунком является ригидное, агрессивное отстаивание границ жертвой с последующим унижающим игнорированием границ потенциального насильника, что приводит последнего в ярость и провоцирует его на непосредственное насилие. В этой точке психологу свойственно впадать в замешательство и расщепление: т.к. присвоить ответственность за провокацию клиенту невозможно на данном этапе. Объяснить что провокацией является отсутствие умения коммуницировать другим способом – невозможна (другого способа и нет у клиента в картине мира), ответственность за насилие за реакцию на провокацию клиента следует отдать насильнику. На данном этапе призывать к ответственности за то, что клиент не в состоянии видеть или знать – бессмысленно и преждевременно.

    Если клиент «раскладывает» насильника под теоретические «признаки» насильника и понятия абьюза, при этом не замечает себя – это уже либо этап интегрированной злости, либо… той самой психологии жертвы и выбора ею оставаться. В этом случае жертва будет всячески уходить от конкретизированных описаний ситуаций (как это происходило, что называет насилием, и т.п) при этом не демонстрируя и не упоминая о том, что, например, ситуация вызывает у неё вину или стыд. А при настойчивости психолога – обличает именно его в роль насильника, а себя – снова в жертву. И как только психолог попадает в осознавание того, что сейчас проделывает клиент – либо пугается и ретируется из уточнений, либо берёт на себя проекцию клиента, становясь насильником. Т.е. это тонкое место в психотерапии, когда клиент, называющий себя жертвой – требует либо присоединиться к нему и признать его жертвой, либо, если психолог к нему не присоединяется – становится насильником. Третий вариант для психолога – уточнять фактаж: когда это произошло впервые, какие отношения были в родительской семье, какие яркие ситуации присутствуют в воспоминаниях клиента о детстве о том, как он отстаивал своё мнение и свои границы и как реагировали окружающие на его способ это делать. Конкретизирование может трудно переноситься клиентом, даже если будет предложена форма рассказа о ситуации через метафору или с помощью любого другого дифлексивного способа. В мире жертвы подобные прояснения часто являются зоной сомнений, которые чаще всего не говорятся («было ли это на самом деле, а, может, я не жертва»). Для перепроверки наличия искажения действительности можно использовать переход от фактажа (описательных повествований) к чувствованию. Не отношение к ситуации, а обращение чувств конкретно к клиенту, который описывается в ситуации.

    Что касается сопереживания к клиенту, то прогностически верной тактикой работы может являться присоединение к проживанию клиентом самого себя, как жертвы. Т.е. не оценочная позиция «то, что ты описываешь не является/является абьюзом», а сам факт, что человек себя проживает как жертву, назначает себя ею и всячески настаивает на этом – «я сочувствую тебе в том, что ты говоришь о себе, как о жертве и чувствуешь себя ею». И так же важно от экзистенциального проживания сочувствия к клиенту возвращаться и центрировать переживания психолога к клиенту, проживающего конкретные ситуации, о которых он рассказывает – «когда ты рассказываешь это, я переживаю бессилие к маленькому ребёнку, которым ты был и который не знал как мог себя отстаивать и защищать». При этом не центрировать чувственное направление по отношению к насильнику или ситуации в общем, т.к. это клиент вполне способен сделать самостоятельно, после того, как присвоит себе свои чувства как «там и тогда» так и «здесь и теперь». Отзываться чувством в сторону насильника нужно психологу тогда, когда клиент говорит только о себе и не проявляет чувств в сторону насильника.

    Этот этап терапии может длиться достаточно долго, до тех пор, пока клиент не станет устойчиво доверять себе, через пусть даже «выдуманные» или «притянутые» ситуации, в которых он сейчас себя называет жертвой.

    Вторым этапом работы и возможностью продвигаться дальше является то, что клиент может замечать свои переживания, называть их и опираться на них в присутствии психолога. Вырастив эту чувственную реальность необходимо (именно это слово, да!) познакомить клиента с тем, что он сам строит свою реальность фактическую, коммуникативную, отношенческую. Это работа, направленная на прояснение реалистичной оценки происходящего, называния и перестраивание картинки мира клиента с целью анализа поведения клиента как человека, который выбирает либо быть жертвой фактически, либо называть себя жертвой, проживая себя таковым (когда по факту насилие демонстрирует и сам клиент, не замечает этого, но видит только результат ответной реакции других, которую трактует как насилие). Говорить об этом с клиентом можно и нужно только после простроения доверия и устойчивого навыка проживать свои чувства. То, что в этой части можно называть виктимблеймингом, является точкой терапевтической работы, выводящей клиента из зоны мышления и поведения жертвы. Именно в этом этапе имеет место быть вопросам о том – что получает клиент, когда называет себя жертвой? Какая выгода для него может быть? Что он позволяет себе, называя себя так и как должны тогда относится к нему другие? Как он может ещё получить то, что он хочет, называя себя жертвой? В терапии ищется новый способ, новый ресурс для получения желаемого, через перестраивание и выход из жертвенной позиции. Обнаруженные желания, способы должны подкрепляться постепенным введением в лексикон фразы «ответственность за себя и свою жизнь» с позитивно-утвердительным окрасом. Клиент, вероятнее всего, имеет в своём представлении понятие ответственности за себя, но всячески до этого этапа будет отдавать эту ответственность во власть других (насильника, родителей, государства, социума и т.п.), т.к. для него ответственность – это ноша, за которую нет никаких положительных преференций и поощрений. Здесь же важно поднимать ценность клиента через цену, которой является его собственная ответственность - прежде всего перед собой, свой выбор называть себя кем-то, ощущать себя как-то, чувствовать, проживать и жить. Тактика терапии кратко: поддержание ЧЕЛОВЕКА в проживании чувств в ТОЙ ситуации, там и тогда, на тот момент ситуации, в которой он чувствовал себя жертвой. И фрустрация паттернов, когда человек, пришедший к Вам сам за помощью, продолжающий называть себя жертвой сейчас, рядом с Вами, здесь и сейчас.

(с) Брейтбург Мария. Магистр психологии, гештальт-терапевт, сексолог.