Публикации с тегом психологическая осознанность (50)

Читаю Фуко и думаю о том, что слишком много проблем в любых межличностных отношениях вертится вокруг мнимой проблемы власти. Пустой вопрос: кто выше, а кто - ниже. Особенно, кстати, это касается гендерных проблем. Но затрагивает и другие сферы жизни. Например, "а как же я, такой великий талант, буду курьером подрабатывать - унизительно". Но не было никакого позора в том, что Бёме был сапожником; это не помешало ему создать прекрасную философию.

 

А на самом-то деле власти нет, это битва за пустой орех. Есть всякие награды, которые люди придумали (они не объективны, как и все социальное - оно относительно, специфично для культуры и временно, на него нельзя опираться). Есть неравное распределение - твой потенциал здоровья, условия, в которых ты вырос. На этом вся власть над тобой природы и социума заканчивается. Но её пытаются искусственно удержать какими-то мифическими символами отличия. И специально все так устроено, чтобы создать мнимую проблему власти, но никогда нельзя было ее решить. Чтобы ты был вынужден все время ставить себя в позицию ниже, заслуживая позицию выше. А власть недосягаема, потому что ее нет. Идея власти создана, чтобы использовать людей, - чтобы мотивировать их кому-то служить в надежде получить ее.

Проблема власти типично стоит и во всяких гендерных/отношенческих вопросах по типу "не буду унижаться - первая не напишу". Или в попытке вычислить соотношение - мол, я с такими-то регалиями, а ты - нет => я лучше, а ты хуже, и главное - не быть ниже. Но, если ты "выше", то ты выше на фоне кого-то, кто "ниже", а с какой стати ты решил, что кто-то ниже тебя? Для этого нет оснований, и отсюда религиозная легитимация власти - от бога, бог так решил.

Всему этому можно противопоставить гештальт-психологию и терапию, которая рекомендует откликаться непосредственно на свое чувство и переживание, а не на всю эту мишуру статусов "выше/ниже". Проживать свою жизнь подлинно вместо того, чтобы изводить себя вопросом "а что обо мне подумают, как меня оценят?", когда в большинстве случаев о тебе не думают ничего, а думают о том, что подумали о них ;) . Задаваться вопросами, хочу я сейчас чего-то или нет, интересен мне кто-то конкретный или нет. Если есть импульс, осталось только найти форму для его воплощения. И в реализации таких спонтанных импульсов проблема власти полностью исчезает. В импульсе/отклике нет "выше" и "ниже", т.к. все импульсы одинаково важны и ценны. Помимо философии, ты можешь любить заниматься сапогами. Или предпочитать, потому что так тебе лучше, легче и удобнее. И не надо думать о каких-то статусах, потому что, по сути, нет никаких людей, которые бы были выше или ниже тебя. Есть люди с другими предпочтениями и интересами, которые могут сходиться или расходиться с твоими. И хорошо, когда каждый следует чему-то своему, непосредственному, находя для этого культурную форму. Именно культурная форма страхует от беспредела и насилия. Один и тот же импульс может быть выражен по-разному. В культуре этих форм полно, но созданию новых форм и творческой адаптации она тоже открыта.

Психотерапия - процесс, который требует вложений не только времени, энергии, но и денег. Несмотря на то, что существует много бесплатных способов получить психологическую помощь, обычно она предоставляется в режиме ограниченных по количеству и времени блиц-консультаций. Для получения долгосрочной помощи, как правило, требуется немалое вложение денежных средств. Данная статья посвящена взаимосвязи цены и ценности психотерапии.

 

Итак, что же такое цена терапии, каково её символическое значение?

 

Во-первых, цена - это мерило того, какой вклад клиент готов сделать в самого себя и в собственное развитие. На рынке психологических услуг представлены самые разные цены, исходя из чего все категории клиентов могут найти наиболее комфортную и подходящую для себя. И то, какую цену клиент готов платить за терапию, отражает его отношение к самому себе. Если он выбирает того специалиста, который берёт подешевле, это может быть как отражением временных финансовых трудностей, так и определённого отношения к себе, когда человеку жаль тратить на себя деньги и выделять другие ресурсы, например, потому что он считает себя недостойным чего-то лучшего и большего. 

 

Во-вторых, цена - это мера ответственности клиента за себя и свою собственную жизнь. За бесплатными или недорогими услугами психолога часто обращаются люди, которые пока не готовы взять на себя ответственность за своё развитие и изменения. Может быть, причина в том, что они недостаточно знакомы с психотерапией, не доверяют специалистам и предпочитают попробовать терапию в демо-формате. Или хочется, чтобы психолог был готов работать просто из любви к клиенту или из любви к людям, занимая родительскую, жертвенную и/или спасательскую позицию. 

 

В-третьих, цена - это благодарность клиента за работу психолога. Проходя терапию, каждый клиент сознательно или нет чувствует какую-то ответную реакцию по отношению к человеку, который готов выслушать его, искренне интересуется им, задаёт уточняющие вопросы, даёт рекомендации и что-то предпринимает для того, чтобы клиент лучше понял себя и чтобы ему стало легче. Если терапия стоит недорого или вовсе бесплатна, не остаётся пространства для выражения такой благодарности. И она может "зависать" в воздухе, как нереализованный импульс, косвенно выражаться в попытках что-то подарить психологу или даже трансформироваться в раздражение и тревогу. Достойная цена терапии решает эту проблему так, чтобы клиент мог выражать свою благодарность именно деньгами, не нуждаясь в дополнительных способах и не чувствуя вины и стыда за то, что занимает время психолога. 

 

В-четвёртых, цена - отражение зрелой позиции клиента. Зрелый человек, прежде всего, отличается активностью и ответственностью. С ним происходит нечто, что ему не нравится и что он хотел бы изменить, он хочет проработать самого себя и разобраться со своими проблемами, а, значит, он сам и ищет для этого ресурсы. Эти ресурсы он может заработать, накопить, взять из других источников, но важно то, что он сам находит их на решение своей же проблемы. 

 

В-пятых, цена терапии - мера уважения психолога по отношению к клиенту. Выставляя достойную цену, терапевт транслирует клиенту, что уважает его и верит в него, т.е. не считает его немощным, беспомощным, бедным, несчастным, жалким, неспособным найти ресурсы. Достойная цена выравнивает отношения между психологом и клиентом, внося в них партнёрство и сотрудничество. При низкой цене или бесплатной работе эти отношения изначально оказываются неравными, поскольку психолог занимает в них позицию того, кто выше клиента и дарит клиенту нечто, как старший - младшему. 

 

В-шестых, достойная цена терапии в большинстве случаев является гарантом качества психологических услуг. Психолог оказывает клиенту помощь и поддержку, опираясь на профессиональное образование, знания и навыки, которые также требовали вложения времени и денег. Психолог также регулярно посещает супервизии, интервизии, группы профессионального развития и свою личную терапию, чтобы позаботиться об экологичности пространства между ним и клиентом, проработать самого себя и не нести в терапию свои проблемы. Такая забота о чистоте и качестве терапии обычно стоит немалых средств, поэтому по цене терапии можно определить, насколько психолог вкладывается в свою работу.

 

И, в седьмых, цена терапии - это отражение её ценности. Чем выше цена, тем больше клиент будет ценить работу психолога, а, значит, посещать сеансы, сохранять во время аналитического процесса включённость и вовлечённость. Цена позволяет оценить "сколько стоит решение моих проблем", и если оно стоит дорого, значит, клиент может себе это позволить и готов в долгосрочной перспективе улучшить свою жизнь настолько, сколько вкладывает сейчас в работу с психологом. 

Страх перед психологами - частая причина, по которой нуждающиеся в психологической помощи люди избегают специалистов. Иногда эти страхи связаны с собственным неудачным опытом или негативными отзывами друзей о психологах. В других случаях это личные глубинные страхи - перед контактом, перед изменениями, перед собственной болью. В данной статье я разберу наиболее частые страхи клиентов перед психологами.

 

1. "А вдруг психотерапия мне не поможет или навредит?". Такой страх характерен для людей, которые никогда не обращались к психологу, либо которые уже столкнулись с неудачным опытом. С рациональной точки зрения, этот страх оправдан, поскольку, действительно, бывают случаи, когда терапия не помогает сразу или после неё становится хуже. Это может происходить по разным причинам: возможно, психолог и клиент не подошли друг другу, либо клиенту не подошли конкретные методы, либо терапия была слишком рано завершена. Но, как правило, человеку, который ищет психологической помощи и думает о том, чтобы обратиться, уже некомфортно или плохо со своими переживаниями или со своей жизненной ситуацией. А, значит, в нём уже зреет мотив к изменениям. В этом смысле, терапию можно попробовать рассмотреть в качестве эксперимента. Попробовать и решить - откликается она или нет, насколько она помогает, что происходит в её процессе. Если терапия не будет эффективной, клиент имеет право в любой момент её завершить, обсудить происходящее с конкретным психологом и поискать альтернативные методы - например, обратиться к другому специалисту. 

 

2. Страх перед серьёзными изменениями. Несмотря на то, что чаще всего человека, который хочет обратиться к психологу, не устраивает актуальная ситуация, перед глобальными изменениями у него могут наблюдаться страхи. Например, он хочет, чтобы изменились его отношения с мамой, но пока не готов менять себя, свои установки, свою личность и свою позицию. Или он хочет изменений в своём состоянии, но не готов для этого тренировать свою волю и развивать навыки саморегуляции. В некоторых случаях терапия затрагивает глубинную структуру семейных систем, личности человека, привычного для него стиля жизни. Именно этого и боятся многие клиенты - а вдруг придётся поменять то, что я менять не готов? Преодоление этого страха возможно через осознание того, что терапия не пойдёт дальше того, насколько готов в ней продвинуться сам клиент. Если ему не подойдут какие-то советы и рекомендации, он всегда может сказать об этом психологу и отказаться от того, что ему не подходит. Изменения в терапии происходят не внезапным магическим образом, а благодаря усилиям и осознанности клиента. Это значит, что никакая терапия не сможет изменить его против воли.

 

3. Страх перед доверием, открытостью и близкими отношениями. Отношения между психологом и клиентом можно назвать достаточно близкими, хотя этот контакт и является односторонним. В терапии именно клиент открывается психологу, а психолог выполняет свою профессиональную роль. Выдержать необходимость открытости, а также односторонний характер этого контакта некоторым людям довольно сложно. Кому-то, в принципе, трудно открываться другому человеку. Кому-то трудно открываться в ситуации, где нет взаимной открытости. Преодолеть этот страх возможно, во-первых, осознавая, что каждый психолог обязан соблюдать профессиональную этику, а, значит, бережно относиться к открытости клиента и соблюдать конфиденциальность в своей работе. Во-вторых, психотерапевтические отношения за счёт их структуры обычно отличаются предельной экологичностью. В них предусмотрены моменты переноса, контрпереноса, привязанности клиента к психологу, воспроизведения им привычных паттернов поведения. И компетентный психолог знает, как с этим работать, - как строить и завершать контакт, как реагировать на перенос. Поэтому вероятность получить травму или столкнуться в ретравматизацией в хорошей терапии чрезвычайно мала. 

 

4. Страх попасть к некомпетентному психологу. На психологических форумах и сайтах часто обсуждается проблема соблюдения психологами профессиональной этики, использования ими нестандартных методов и, в целом, критериев компетентности специалистов. И не во всех подходах к психотерапии принято использовать те методы, эффективность которых научно доказана. Например, когнитивно-поведенческий подход опирается на исследования и научно значимые результаты, а психоанализ, гештальт-подход, юнгианская психология, гуманистический подход в большей степени обращают внимание на уникальный процесс, предпочитая статистике творческие методы. Однако в каждом подходе встречаются специалисты, которые работают лучше или хуже, помогают большему или меньшему количеству человек, могут подойти или нет конкретному человеку. В этом смысле, выбирая психолога, важно немного разбираться в подходах, доверять себе и учитывать свои предпочтения. В качестве критериев профессионализма психолога могут выступать: достойное образование, опыт, постоянное самообучение, прохождение психологом супервизий и интервизий, хорошие отзывы, качественные статьи и вебинары. 

 

Помимо перечисленных выше, могут быть и иные страхи обратиться к психологу. Например, страх того, что психолог может загипнотизировать, без спроса ввести в состояние транса и развести человека на деньги. Или страх, что психолог может навязать клиенту своё мнение и видение проблемы. Или, например, страх уязвимости перед психологом, когда человеку может казаться, что, владея особыми профессиональными знаниями и навыками, психолог будет видеть его насквозь, а, значит, видеть и даже осуждать его тёмные стороны, которые стыдно кому-либо показать.

 

Чтобы преодолеть эти страхи, во-первых, важно понимать, как работает профессиональная этика психолога. Помимо бережного отношения к клиенту, безоценочности и конфиденциальности, она предполагает принцип информированного согласия, который заключается в том, что психолог заранее предупреждает клиента об используемых им методах, правилах работы и возможных трудностях в ходе терапии. Во-вторых, чтобы преодолеть страхи перед психологами, полезно развеять мифы о психологии, а на эту тему уже написано достаточно много статей. Как правило, эти мифы сводятся к особой магической роли и власти психолога в процессе, но, на самом деле, любой грамотный психолог занимает по отношению к клиенту партнёрскую позицию. В каком бы методе он ни работал, он интересуется согласием клиента на интервенции и работает с помощью рациональных, предсказуемых методов, за которыми обычно стоит какая-то концепция, о которой написано немало книг. В этом смысле, главной опорой клиента является он сам и его собственный выбор - какой человек вызывает у него больше доверия, какая концепция откликается. Не менее важно задавать психологу вопросы и обсуждать с ним свои страхи, а также заботиться о себе в процессе терапии, т.е. быть внимательным к своим ощущениям и чувствам. 

Тема прощения очень популярна сейчас, и по-разному она затрагивается в разных психологических подходах. В психоаналитическом подходе важно проработать ситуацию с родителями так, чтобы принять связанную с ней детскую фрустрацию и нацелиться на свою взрослую жизнь. В методе системных семейных расстановок восстанавливается место человека в семейной иерархии, чтобы он жил в потоке любви. В гештальт-подходе прощение называется завершением ситуации. В экзистенциальном подходе осознание экзистенциальных данностей одиночества, смерти и бессмысленности жизни приводит к тому, что мелкие обиды теряют свою остроту, человек переключается на нечто более глобальное и всеобщее, что толкает его к поиску смысла своей жизни и места в мире.

 

С другой стороны, психологи обычно не настаивают на прощении. Свои клиентам они говорят, что это ваше дело и ваше право - прощать кого-то или не прощать. Такая позиция психолога даёт место обиде в психотерапевтическом пространстве. Если она очень сильная, и нужно время, чтобы справиться с ней, не стоит торопиться, нужно прожить её до конца. Кроме того, такая позиция позволяет отделить психологию от религии. В религии акцент делается на морали, в терапии - на чувствах и осознании. В религиях есть тенденция настаивать на прощении и аргументировать его необходимость, а в психологии терапевт принимает клиента таким, какой он есть, даже если он на кого-то обижен. И именно этого принятия во многих случаях ему не хватало в детстве или в ситуациях, где имела место быть обида, чтобы справиться с ней. 

 

Если ситуация символически не завершена, и человек продолжает держать в себе обиду, это довольно сильно мешает ему и отравляет ему жизнь. Иногда с ситуацией обиды тесно связано стремление мстить, но оно не избавит от чувства обиды, поскольку месть - это нечто внешнее, а обида - внутреннее. Внутренние проблемы не решить простым отреагированием. Поскольку они возникли изнутри, как самопроизвольная реакция человека, которая является его личным откликом на что-то внешнее, значит, и справляться с этой реакцией ему самому. 

 

По сути, наличие обиды и чувства, что человек не может кого-то простить, означает, что для него ситуация не завершена. И тогда он всё ещё в ней, а обида ещё живёт в нём. Факт ситуации давно позади, но он помнит о ней и разъедает себя. А, чтобы освободиться от этого, нужно простить. А простить - значит, признать факт того, что случилось, и принять как позитивные, так и негативные последствия того, что случилось. Да, оно что-то отняло, но и что-то дало. "Благодаря этому теперь я..., и я не знаю, как было бы, если бы этого не было". 

 

Простить - значит, дать место прошлому опыту в своей душе и в своей жизни. Не отрицать, а признать, что это было. Не жалеть, а попробовать найти в этом какой-то положительный исход для себя. Например, если эмоционально человека сильно задели, в любом случае, он жив и здоров. Теперь он знает, где находится его внутренняя уязвимость, чем его можно задеть. Он может работать над собой, чтобы это задеало его меньше, и это максимум, что он может сделать для себя, а изменить других людей невозможно.

 

Простить - означает наконец-то выйти из той ситуации, где человек испытал чувство горечи, обиды и злости. Освободиться от неё, перестать быть привязанным к ней и продолжить жить своей жизнью дальше. До тех пор, пока мы думаем о своих обидчиках, мы тесно связаны с ними невидимыми нитями. Когда мы думаем о них, они ещё представляют для нас важность и ценность, пусть и негативно окрашенную. В результате прощения, напротив, формируется ровное и спокойное отношение. Да, в такой момент в связи с таким-то человеком я чувствовал боль, но я не знаю, что происходило в этот момент с ним. Я могу говорить только за себя и отвечать перед собой только за свои чувства. И выбрать - носить ли мне камень в душе или оставить его в прошлом, открывшись чему-то новому и хорошему.

 

Часто неспособность простить приводит к тому, что человек начинает отыгрывать свою злость на других, но это вовлекает его в замкнутый круг, поскольку в этой ситуации прошлое и настоящее смешиваются. И, пока человек живёт в обиде и не может простить, он поглощён своим прошлым, не свободен и не субъектен, т.к. прошлое определяет всю его жизнь. А мысль о том, что можно вернуться в прошлое и что-то там изменить или повлиять на прошлое через настоящее, иллюзорна. Оно уже прошло, и оно такое, какое есть, там больше нечего менять. Можно только принять этот факт и пойти дальше. 

 

Таким образом, в психологии простить означает не отреагировать, не переступить через себя и не пожертвовать собой, а эмоционально завершить для себя ситуацию на внутреннем плане. Простить - не значит оправдать кого-то и признать чужую правоту. Не простить - не значит утвердить или доказать свою правоту. Прощение выводит за пределы этого вечного конфликта и спора о том, кто прав, кто - виноват. Оно позволяет занять мудрую мета-позицию, в которой нет правых и виноватых, и есть многое, что от нас не зависит, но именно от нас зависит, относиться ли к этому так, чтобы тратить свои ресурсы на безвозвратно ушедшее прошлое или продолжить свой путь с миром и спокойствием в сердце. 

 Многие люди сталкиваются с проблемой самомотивации. Например, когда им давно хочется что-то сделать, но они не могут заставить себя - начать худеть, пойти в тренажёрный зал, выучить новый язык, освоить новую профессию или сменить работу. С одной стороны, хочется чего-то, с другой - не хватает мотивации, силы воли и решимости. И трудно заставить себя что-то делать. При этом критических ситуациях, когда что-то остро нужно, мотивировать себя умеют практически все. Но не все умеют делать это конструктивно и правильно. 

 

 

1. Первый вариант - это негативная мотивация. Это мотивация "от" чего-то, а не "к" чему-то, т.е. мотивация избегания, а не достижения. За такой мотивацией может стоять чувство страха, из которого человек делает нечто, чтобы его жизнь не ухудшилась, чтобы избежать негативных последствий того, что он что-то не делает. Так, из страха "будет не на что жить" человек устраивается на нелюбимую работу. Из страха "а вдруг останусь один" он начинает или продолжает деструктивные отношения.

И такая мотивация тоже работает. Но корнями она уходит в детство, где родительские фигуры пугали ребёнка, чтобы он не делал чего-то плохого для себя и делал что-то хорошее. Например, чтобы он не ел мороженое зимой и не ходил без шапки, иначе заболеет. Или чтобы он хорошо учился, иначе не поступит в институт. Или чтобы он не трогал розетки, иначе это будет опасно для его жизни. Но подобная мотивация хороша лишь в экстренных случаях, когда заставить себя делать что-то иначе никак нельзя. И тогда, сознавая критичность ситуации, человек мобилизует все свои силы, встаёт и делает то, что ему нужно.

Однако если обращаться к такой мотивации постоянно, она истощает внутренние ресурсы. Потому что невозможно всё время жить в кризисном состоянии и всего бояться. И, когда человек боится, за его поведением стоит всего лишь одна потребность - в безопасности. Этой потребности достаточно, чтобы избежать опасности, но её слишком мало, чтобы чего-то достичь. Такая мотивация вряд ли подходит для роста. В самой её сути уже содержится смысл выживания, а не развития и движения вперёд. А, когда человек выживает, ему нет дела до роста, и он откладывает эту проблему, потому что сначала важно выжить, а лишь затем возможно расти.

 

2. Второй вариант  - это мотивация достижения. Она актуализируется тогда, когда базовые потребности человека уже закрыты, его не беспокоит вопрос безопасности и выживания, и он может посвятить себя и своё время росту. Т.е. новым достижениям, творчеству, самосовершенствованию и самореализации. Тогда он не удовлетворён своим наличным состоянием и хочет большего. В отличие от предыдущего варианта, в этом случае человек занят не тем, чтобы сохранить то, что у него есть, а тем, чтобы рискнуть обрести что-то новое. Новое увлечение, хобби, профессию или попробовать изменить стиль своей жизни. В этом случае у человека уже есть всё необходимое, и нужно только собраться с силами для нового рывка. И вот как раз этих сил ему может не хватать, если он привык ориентироваться исключительно на выживание и действовать так, чтобы не случилось чего-то плохого, а не наоборот, чтобы случилось что-то хорошее.

Опираясь на мотивацию избегания, человек держит себя в состоянии вечного кризиса и тратит на это слишком много сил, которые могли бы пойти на его рост. Именно поэтому не очень конструктивно пугать себя страшными последствиями или ругать себя. Пугая или ругая себя, человек занимает по отношению к себе позицию строгого родителя. А из второй, детской позиции, где есть "не хочу" или "не могу", исходит протест. В итоге в психике возникает расщепление и конфликт. Внутренний взрослый слишком жестко обращается с внутренним ребёнком. Внутреннему ребёнку не хочется подчиняться ему, а хочется бунтовать против насилия над собой. И это не та экстренная ситуация, в которой без насилия невозможно выжить. Ведь он уже не ребёнок и не может причинить себе случайный вред, потрогав розетку. В состоянии такого внутреннего конфликта человек часто не делает совсем ничего, поскольку вся его энергия уходит на противостояние. 

 

По сравнению с мотивацией избегания, мотивацию достижения можно назвать более зрелой. В ней человек отталкивается не от внешних обстоятельств и причин, а от своего внутреннего желания, вдохновения или стремления к чему-то. Это взрослая, зрелая позиция, из которой он берёт на себя ответственность за реализацию своих желаний. В ней именно он чего-то хочет или не хочет и принимает сознательное решение, а не за него решают другие люди. А, значит, именно ему предстоит как-то обойтись со своими потребностями. Рискнуть реализовать или отказаться. Сделать усилие над собой или не стоит. 

Практика показывает, что в мотивации достижения гораздо больше ресурса и энергии, чем в мотивации избегания. Потому что, ориентируясь на достижение и успех, на своё "хочу", человек не тратит лишнюю энергию на внутренний конфликт с собой и сопротивление. Если он чего-то хочет, он просто берёт и делает это. А не ждёт, когда его замотивирует или заставит кто-то другой. 

 

Но мотивация достижения работает далеко не у всех людей. Те люди, которых часто пугали и ругали в детстве, нуждаются в психологической помощи, чтобы в них могла проснуться эта более конструктивная мотивация достижения. 

Одним из самых простых и наименее затратных способов улучшить своё психологическое состояние и настроение является уборка. Перебирая вещи, мы одновременно упорядочиваем собственные мысли - выделяем, что актуально для нас сейчас, а что уже устарело, что стоит выбросить, а что ещё пригодится нам в будущем. Отношения человека с вещами можно рассматривать как одно из проявлений его общих, более целостных отношений с миром. У людей с активным "метаболизмом" их вещи тоже находятся в постоянном движении - они спокойно приобретают что-то одно и выбрасывают что-то другое, и эти процессы не составляют для них трудностей. Люди с более медленным метаболизмом могут долго и основательно готовиться к каждой покупке. Точно так же тяжело им расставаться и со старыми вещами.

 

Разные способы взаимодействовать с вещами и с личным пространством отражают разные формы адаптации. И иногда эти формы адаптации по каким-то причинам оказываются сбиты, нарушены. Например, когда человеку трудно избавиться от старого хлама, ему часто бывает аналогично трудно отпустить потерявшие актуальность переживания и воспоминания. Он постоянно занят пережёвыванием воспоминаний, перебором старых фотографий, чьих-то подарков, прокручиванием в голове прошлых ситуаций, а потому не живёт настоящим. Груз прошлого в этом случае материализуется в форме старых вещей, которые человек ни под каким предлогом не хочет выносить из дома, несмотря на то, что они собирают пыль и не используются в быту.

 

Цепляясь за старый хлам, мы поддерживаем в себе силы мортидо, т.е. держимся за мёртвую, уже отшившую часть нас или нашей истории. Это прошлое уже прошло, а хранение старых вещей лишь иллюзорно поддерживает фантазию о том, что с тех пор ничего не менялось. Удерживая эту часть своей истории и не давая ей умереть, мы застываем в состоянии между жизнью и смертью, которое характерно для депрессий.

 

Иногда за хранением старого хлама стоят негативные установки и предубеждения, которые передавались по роду из поколения в поколение. Например, старшие родственники ещё помнят дефицит продуктов и одежды в советское время, а потому предпочитают ничего не выбрасывать. "А вдруг пригодится", "а вдруг что случится", - утверждают они даже тогда, когда из-за хлама в доме практически не остаётся свободного места. И тогда вместо того, чтобы освободить пространство для нового - для новой мебели, новых вещей, перестановки, ремонта и т.д., они продолжают держаться за травматичную и стрессовую ситуацию прошлого, которая, на самом деле, давно позади. 

 

Отказываясь избавляться от старого хлама, человек символически закрывает дорогу всему новому в свою жизнь. Часто хлам выполняет роль защитного барьера, за которым человек пытается спрятаться, чтобы ничего не менять. Например, давно пора сделать ремонт или разобраться с каким-то вопросом, но тогда нужно будет разобрать хлам, а это слишком долго и сложно, значит, не в этот раз. "Не в этот раз" может растягиваться на годы и десятки лет, и в течение всех этих лет человек замирает в стагнации, не делая ничего, что могло бы изменить его жизнь к лучшему.

 

В некоторых случаях за хранением старого хлама скрывается потребность в безопасности и желание контролировать свою жизнь. Собирая вещи, человек создаёт иллюзию контроля - будто бы, чем больше у него вещей, тем больше он защищён и подготовлен к любым жизненным поворотам. На случай голода у него есть запасы крупы, на случай безденежья - целые шкафы вещей, которые он мог бы продать, на случай холода - не менее огромные шкафы со старой, поеденной молью и дырявой одеждой, которую он, скорее всего, больше никогда не будет носить. Но, собирая хлам, человек обретает лишь иллюзию контроля, а не реальный контроль. В попытке заранее ко всему подготовиться (часто на основе прошлого опыта, который вполне может больше никогда не повториться) он теряет связь с реальностью, со своей спонтанностью и с тем, что происходит "здесь и сейчас". И, в действительности, он теряет контроль, поскольку уже сам не помнит, какие вещи у него есть, где они лежат и зачем он их всё ещё держит.

 

В книгах "Иметь или быть" и "Человек для самого себя" Э. Фромм развенчивал невротическую склонность человека потреблять и накапливать всё больше и больше. Такая страсть не приводит человека к успеху и счастью, но отнимает слишком много ресурсов как на процесс бесполезного "поглощения" вещей, так и на пустые тревоги за них. Человек, живущий в модусе "иметь", стремится приобрести как можно больше, но покупки дают ему удовлетворение лишь на короткое время, после чего он нуждается в новых. Действуя так, он обрастает лишним хламом и расширяет свою идентичность до вещей. Каждая вещь кажется ему частью себя и представляет его личность, а потому сама мысль о том, чтобы расстаться с какими-то вещами вызывает у него ужас. Но драма в том, что, отчаянно цепляясь за вещи, он не живёт. Вместо того, чтобы жить, он замирает, и его психика занята совсем другим процессом - тщетной попыткой сдержать естественный ход жизни, в течение которого мы неизбежно приобретаем что-то одно и теряем что-то другое. Нарушение этого баланса приводит к застою, а застой - к психологическим проблемам и потере жизненных сил. Именно поэтому стоит задуматься об избавлении от старого хлама прямо сейчас. 

 

Встреча Фрейда и Юнга, как выдающихся научных деятелей своего времени, была неизбежной. Если исходить из причинно-следственного детерминизма психоанализа и воспоминаний К.Г. Юнга, начало их дружбы знаменует собой экзистенциальную, архетипическую встречу потерявших друг друга отца и сына. Фрейд выступает в этих отношениях в роли отца, первопроходца в области психологии бессознательного (первого человека, которому удалось четко и структурированно сформулировать и применить свои идеи о бессознательном в психотерапевтической практике), а Юнг - в роли сына, которому в этих отношениях была уготована роль научного наследника, продолжателя цепи развития психоанализа, однако, который осмелился, несмотря на очевидный риск для поддержания значимых для него взаимоотношений, свернуть с проторенного для него личностью Фрейда пути и сделать выбор в пользу реализации собственного исключительно уникального предназначения...

Фрейд надеялся увидеть в Юнге своего верного спутника и последователя дела, которому он самозабвенно отдал всю свою жизнь, Юнг же, будучи молодым, но уже известным и щедро одаренным талантами специалистом, нуждался в более старшем и опытном наставнике, который смог бы передать ему свои знания, идеи и свой опыт для последующего переосмысления и интеграции. В столь тесных отношениях закономерен процесс сепарации, следующий за энтузиастическим периодом слияния в совместном пути, ведь каждой личности имманентно присуще стремление к индивидуации, которая невозможна без процесса отделения яблок от яблони, детей - от родителей и учеников - от учителей. Несмотря на окрашенность их отношений переносом, в них, помимо детско-родительского и исторического контекстов, выступает и глубокий духовный смысл. Они встретились, как две родственные души, объединенные общими научными интересами, преданностью психологическому делу и стремящиеся мировоззренчески обогатить друг друга. У каждого из этих выдающихся деятелей психологии была своя история, заложившая предпосылки столь колоссальной разницы в их концепциях. В этой трансформирующей и столь значимой для истории психоанализа, аналитической психологии и мировой психологии, в целом, встрече с самого начала можно было заметить зачатки разрыва, как в каждом восходе виднеется закат, а в каждом начале заложен конец.

Зигмунд Фрейд родился и вырос в многодетной и бедной еврейской семье. Родители Зигмунда очень старались дать сыну хорошее образование, создавали все возможные условия для развития его способностей и успешного обучения, выделяя его среди других своих детей. Решение Зигмунда применить свои таланты в области медицины было отчасти обусловлено его социальными ограничениями (что, впрочем, в смысловом контексте совпадает с материалистической мотивацией Юнга поступить на медицинский факультет, чтобы получать достаточно высокую стипендию деда). В некотором смысле, можно сказать, что профессиональные пути Фрейда и Юнга выходят из одной точки: обоим были предоставлены максимально благоприятные условия для развития интеллектуальных способностей в детстве и юности, оба мечтали реализоваться в области археологии (что, возможно, и явилось одной из бессознательных предпосылок их будущего профессионального становления в психологии бессознательного, в котором также необходимы раскопки, но на другом уровне и в другой плоскости), оба поступили на медицинский факультет без ярко выраженной мотивации заниматься медициной, а исходя из материалистических соображений и соображений социальной адаптации. (Любопытно отметить, что Гёте, внебрачный сын которого являлся дедом Юнга, согласно одному из внутрисемейных мифов Юнгов, повлиял и на окончательное решение выбора медицинской профессии Фрейда, услышавшего, как на одной из лекций профессор читает эссе мыслителя под названием «Природа».) Однако Фрейд видел свою профессиональную действительность сквозь призму выработанного в течение жизни и медицинского обучения материализма, главным образом полагаясь в своей деятельности на логику и эмпирический фундамент, в отличие от Юнга, история жизни которого, начиная как с глубоких родовых корней, так и с его рождения, была пронизана мистицизмом и духовностью.

Юнг воспитывался в семье, предоставившей ему гораздо больше материальных возможностей и возможностей для уединения, чем Фрейду. Его отец был пастором, посвятившим жизнь служению Богу и обладавшим тонкой, но консервативной внутренней духовностью, которая отчетливо проступает на его лице при внимательном изучении его фотографий. Мать же, в противоположность отцу, была очень сильной и заземленной женщиной, обладающей экстрасенсорными способностями и умеющей устанавливать связь с духами предков. Юнг вырос в атмосфере противоречивой духовности, что повлияло на становление его личности и привело его к самостоятельным духовным поискам в попытках разрешить внутрисемейное духовное противоречие, а в итоге вывело его на тропинку качественно нового, глубоко личного духовного пути. Юнг был многосторонне одаренным человеком, унаследовавшим от матери ее мистические способности и интуитивное восприятие мира. Эти предпосылки и привели к тому, что Юнгу, в отличие от Фрейда, полностью нашедшего себя во врачебной практике, не хватало связующего звена между естественнонаучным и эзотерическим знаниями, которое он впоследствии обнаружил в психиатрии. Мировоззрение Юнга, благодаря тому, что его корни уходят в философию и оккультизм, обладало большей целостностью, сложностью и многогранностью, чем мировоззрение Фрейда, избравшего для себя исключительно узкую, материалистическую, одностороннюю, фрагментарную область знаний и сферу деятельности, что в дальнейшем повлияло на формирование диаметрально различающихся подходов - психоанализа (анализирующей, «разбирающей» психологии) и психосинтеза (аналитико-синтетической, «собирающей» психологии), сходство которых заключается в аналогично признаваемой обоими этими подходами важностью бессознательного материала, рассматриваемого ими, однако, с акцентированием внимания на разных его пластах (фрейдистский подход сфокусирован на плоскости личного бессознательного, юнгианский же - на плоскости коллективного бессознательного).

Мировоззренческая разница между двумя этими великими психологами, с одной стороны, привела к противоположным, но дополняющим друг друга на начальных этапах их общения взглядах на контекст, подход, методы и цели терапевтического процесса, но с другой стороны, явилась основной возникшего между ними методологического конфликта.

Фрейд в своём подходе к психотерапии ограничивался такими земными целями, как умение любить и работать, что актуально для адаптации к социальной среде, требуемой от человека в первой половине жизни. Юнг же видел процесс и критерии личностного развития гораздо глубже и шире, стремясь в своей деятельности к достижению наивысшей самоцели человеческого существования - индивидуации, раскрытию истинной Самости, что становится более актуальным для человека во второй половине жизни, когда уже пройден этап социальной адаптации, получены определенные успехи деятельности, в которую он вкладывал себя, а философские, вечные, духовные вопросы приобретают особую значимость и остроту.

Необходимо также отметить, что в подходе Фрейда, при всей его самоотверженности в работе, обнаруживается гораздо больше страха перед личностным контактом пациента и врача, подлинной человеческой близостью, чем в подходе Юнга, что выражается в строго и четко выверенной дистанции между психотерапевтом и клиентом в психоанализе, а также в усилиях психоаналитического терапевта, направленных на то, чтобы оставаться чистой доской для проекций клиента.. Возможно, этот страх перед истинной близостью и побуждал Фрейда нарциссически выстраивать поверхностные отношения со своими последователями путем усилий, направленных на популяризацию своей теории (существует предположение, что одним из способов популяризации Фрейдом его открытий явилось преувеличение им агрессивной реакции социума на его идеи; также, изучая историю психоанализа, трудно не обратить внимание на тот факт, что для Фрейда было внутренне приемлемо присваивать себе чужие идеи ради поддержания своего социального статуса, как, например, присвоение идеи существования в психике «влечения к смерти» наряду с «влечением к жизни», принадлежавшей Сабине Шпильрейн).

Карл Густав Юнг же в своей работе отметал готовые шаблоны, с уважительным трепетом относился к первоисточникам, творчески перерабатывая их, но не присваивая себе их авторство, и, в отличие от Фрейда, не стремился собрать вокруг себя публику поклонников и последователей, предпочитая выстраивать уникальный рабочий процесс с каждым из клиентов и утверждая: «Я - Юнг, а не юнгианец». Диаметрально противоположное отношение Зигмунда Фрейда и Карла Густава Юнга к славе явилось одной из внешних причин их разрыва. Фрейд абсолютизировал свою теорию, ревностно относясь к каждому из её положений и не допуская никаких отклонений от неё. Его рьяное отстаивание изначальных, ригидных идей созданной им теории и строго избирательное отношение к выбору учеников и последователей привели к тому, что созданная им идея замкнулась сама в себе, закрылась для притоков свежего воздуха, дальнейшего развертывания и роста в рамках руководимого им общества последователей. Для Фрейда его идеи оказались выше того, ради чего они создавались, т.е. Человека в его многогранности и уникальности. Он пытался уложить в прокрустово ложе своих идей как своих пациентов, так и учеников, включая Юнга. Закономерным явилось множество конфликтов внутри его психологического общества, а также последующий откол многих его учеников от ортодоксального психоанализа, ведь хаосу в закрытых системах свойственно нарастать, а в учениках заложено естественное творческое стремление модифицировать, творчески видоизменить полученное ими знание и перерасти своих учителей, ведь каждой уникальной личности, по-своему воспринимающей мир, предназначено внести в общее человеческое знание нечто новое и неповторимое. Карл Густав Юнг, напротив, поощрял новые идеи и предложения, исходящие от его учеников, способствовал процессу становления индивидуального мировоззрения и подхода к работе каждого из них (вероятно, изначально гуманистически ориентированное восприятие людей Юнгом было обострено и усилено вынужденным разрывом с его тоталитарно и диктаторски настроенным в отношении собственных идей наставником, что и привело к подчеркнутому поощрению им свободолюбия и порывов творчества в своих учениках, а в дальнейшем сформировало человеколюбивую, теплую и благоприятную для индивидуального развития каждого из членов атмосферу юнгианского сообщества). Он гуманно, понимающе и с принятием относился к нововведениям и творчеству, считая, что чрезмерное давление как в процессе психотерапевтической практики, так и в учебном процессе препятствует процессу индивидуации, который являлся ядром его аналитической концепции. Обладая широкой эрудицией в области философии, культурологии, социологии, оккультизма Карл Густав Юнг не мог ограничиваться в своем подходе к человеку исключительно рассмотрением его индивидуального, личного бессознательного. Он стремился познать и понять влияние культурно-исторического наследия человечества на каждую личность. Юнг не стремился к активной популяризации своей теории, что подтверждается тем, что в ответ на просьбы изложить свои идеи в доступной для понимания большинства людей форме он отвечал отказом до тех пор, пока не увидел сон, побуждающий его к распространению собственных открытий и воззрений на человеческую природу, т.е. до тех пор, пока не почувствовал в этом особый смысл для развития человечества (в противовес Фрейду, который был гораздо более заинтересован в своей личной славе и в своём общественном положении, чем в дальнейшем развитии научной психологии).

Именно в этом напряженном и поначалу восторженном столкновении противоположных личностей с противоположными мировоззрениями и ценностями, но объединенных общим интересом к содержанию человеческой психики и, в частности, ее бессознательного пласта, и было суждено родиться новому направлению психологии - юнгианскому анализу, которое дополнило и продолжает дополнять по сей день, раскрывая широкие перспективы как для развития отдельных личностей, так и для развития человечества, в целом, оставшиеся пустыми в ортодоксальной психоаналитической школе слои знания о человеческой природе. Именно это столкновение двух противоположностей и побудило каждую из его противоборствующих сторон к глубокому внутреннему процессу осознания, анализа, переосмысления и синтеза собственных взглядов. Именно благодаря ему каждая из этих одаренных личностей смогла в полной степени осознать и раскрыть несравнимое в качественном, феноменологическом смысле с какими-либо другими величие собственных идей, имеющих реформаторское значение для общества и культуры, противоположных, но дополняющих друг друга в своей уникальности.

Мы живём в век высоких скоростей, поэтому запрос на то, чтобы всё успеть - бич нашего времени. В юнгианском анализе этот запрос рассматривается не только как личный, но и как коллективный, поскольку в нём личная проблема клиента проявляется в контексте требований культуры. И с запросом про время можно работать по-разному - как со стороны тайм-менеджмента, так и со стороны раскрытия философских смыслов того, что представляет собой время для конкретного клиента и как он выбирает распоряжаться им.

 

В материальном смысле, время можно воспринимать как невосполнимый ресурс, но эта модель работает только в том случае, если для клиента время однонаправленно, а эта модель, в свою очередь, восходит к христианской культуре, где время - это стрела, пронизывающая собой ключевые события истории - воплощение Христа, Высший суд, спасение. В других религиях (неоязычество, индуизм) встречается цикличная модель времени, в которой время - это колесо (колесо праздников года, колесо сансары), и в рамках этой модели события истории могут повторяться, например, если после их происшествия сложились аналогичные кармические условия. 

 

Вопрос восприятия модели времени информативен для решения проблемы его нехватки, поскольку эта модель раскрывает, в какой системе координат находится клиент, из каких посылок исходит, что именно и для чего хотел бы, в предельном смысле, успеть (за жизнь, учитывая факт ее конечности), и как это соотносится с его повседневной жизнью, с реальным планированием времени. Например, в восточной модели может оказаться, что клиент хотел бы успеть освободиться из колеса, чтобы его не настигла пугающая последствиями собственных действий следующая жизнь. Или хотелось бы успеть, достичь чего-то такого в жизни, после чего можно умирать со спокойной совестью, с чувством выполненной глобальной жизненной задачи - родить детей, увидеть внуков, написать книгу или научный труд. 

 

Как правило, тема времени тесно связана с темой жизненных ограничений и смерти, поэтому при анализе проблемы нехватки времени часто бывает полезно обратить внимание и на отношение клиента к собственной смертности - насколько этот факт пугает и насколько этот страх осознаётся в обыденной жизни. Может быть, нехватка времени отражает, что, с точки зрения своих предельных смыслов, человек занимается совсем не тем, чем хотел бы, или наоборот, пытается охватить слишком много противоречивых смыслов?

 

Феноменологически проблема нехватки времени тоже может проявляться по-разному. Кому-то не хватает времени из-за того, что он берёт на себя слишком много обязанностей, а потом не в состоянии справиться с ними, а кому-то может не хватать времени и при довольно лёгком, разгруженном графике. И в первом случае речь может идти о комплексе всемогущества, а во втором - о том, что человеку сейчас не хватает не только времени, но и какого-то иного ресурса - энергии, вдохновения. 

 

Иногда проблема нехватки времени объясняется объективными внешними условиями - например, на работе требуют выполнить все задачи в такой-то срок, поэтому приходится задерживаться до позднего вечера. Или по рабочему плану необходимо выполнить "пятилетку за три года", чтобы получить такие-то преимущества или чего-то достичь. В таких случаях можно сместить фокус с внешнего локуса контроля на внутренний - да, с меня требуют, у меня чего-то просят, на меня могут давить, но где в этой ситуации я сам, почему я реагирую на внешнее давление именно таким образом и насколько это созвучно мне самому - не хотел бы я изменить свою реакцию? Ведь вся окружающая капиталистическая культура постоянно давит на нас, чтобы мы успевали больше дел, зарабатывали больше денег, быстрее и больше покупали, молниеносно принимали решения. Но важно не только то, что требуется извне и выгодно кому-то другому, но и то, в каком темпе комфортно жить самому клиенту и как он мог бы себе этот темп организовать.

 

Чувство нехватки времени также может быть тесно связано с тревожным или даже окрашенным пессимизмом восприятием будущего. Например, когда человеку кажется, что, если он не успеет чего-то сейчас, он уже не сделает этого никогда - "а вдруг что-то случится, и тогда уже точно не успею". Или, напротив, с негативным прошлым опытом, когда клиент жалеет о том, что не смог успеть чего-то в прошлом, потерял время, потратил его не на то, что было по-настоящему важно.

 

При запросе на работу со временем психолог обращает внимание и на то, как клиент выстраивает отношения с тем временем, которое отведено ему на анализ, поскольку обычно проблемы со временем всеохватны и пронизывают собой все стороны жизни клиента. Человек, утверждающий, что он ничего не успевает, может часто опаздывать или пропускать сеансы, чувствовать, что его не устраивает темп терапии, выражать по этому поводу недовольство собой или аналитиком. В анализе обычно тоже хочется всё успеть и как можно быстрее.

 

В качестве практической рекомендации аналитик может предложить клиенту подумать о конечной цели этого "успеть" и о том, что за ней стоит. Часто оказывается, что за подобной целью стоит стремление к чувству внутреннего удовлетворения, покою, гармонии, свободе, в связи с чем возникает вопрос - что именно мешает клиенту наслаждаться этими чувствами сейчас, почему он запрещает себе получать удовольствие и отдыхать в настоящем, откладывая это на будущее? Может быть, за этим откладыванием стоит более глобальный запрет на то, чтобы переживать радость от жизни? Если да, откуда он взялся, кто и когда запретил?

 

В целом, запрос на работу с темой времени отражает проблему синхронизации внутренних ритмов клиента с темпами окружающей его жизни. И, если не получается комфортно согласовать внешнее и внутреннее, это указывает на расстройство синхронизации, на некий зазор, исходя из чего в анализе возникает задача - исследовать, каким образом этот зазор появился, и двигаться в сторону того, чтобы клиент мог совместить требования внешней среды со своими внутренними порывами и желаниями.