Публикации с тегом насилие,психологическое насилие,абьюз,газлайтинг,гештальт-терапия (11)

Мама - первый человек, через которого ребёнок знакомится с миром. Она - его проводник в мир и медиум, она вынашивает, дарит жизнь, кормит, заботится, создаёт комфорт и безопасность. Она находится рядом в первые годы жизни, открывает ребёнку мир и обучает необходимым для жизни навыкам. Поэтому для многих людей мама - это святое, что отражается в культурных запретах на критику мамы. Этот запрет накладывается на опыт ранней зависимости ребёнка от мамы, когда без неё он не сможет выжить, а всё, что она делает, он воспринимает непосредственно, без осознания и критики, как нечто совершенно естественное и само собой разумеющееся.

 

Но на практике мамы могут быть разными - психологически инфантильными, жестокими, садистичными, холодными, отвергающими, манипулятивными. В психологической литературе и практике встречаются истории, когда в детстве мать издевалась над своим ребёнком, и случаи, когда она оставляла его без поддержки и внимания, бросая его, передавая кому-то другому или вовсе отказываясь от него. А это значит, что не всякая мать способна справиться с той ролью, которую ей приписывает культура только по факту, что она стала матерью.

 

В юнгианской психологии архетип матери имеет две стороны. С одной стороны, это дарящая и поддерживающая жизнь природная сила, с другой - противоположный ей образ дикой, хищной, пожирающей и выжигающей всё живое женщины. На уровне архаичной логики коллективного бессознательного это две стороны одного и того же архетипа. И в конструктивном варианте вторая сторона предназначена для того, чтобы мать могла защитить ребёнка от опасности, но в деструктивном она направляется на него самого.

 

Как же быть, если вдруг во взрослом возрасте приходит осознание, что вместо того, чтобы заботиться и создавать безопасность, мама травмировала и ранила, а вместо того, чтобы дарить, - отнимала, вместо того, чтобы любить, - манипулировала и отвергала?

 

1. Как бы банально ни звучало, во-первых, следует осознать проблему, что в данном случае бывает чрезвычайно сложно из-за культурных и семейных запретов на критику мамы. Пока проблема не осознана, и маму нельзя критиковать, весь опыт травматизации в отношениях с ней не может быть переработан, что затрудняет как реабилитацию после этого опыта, так и сепарацию. Поэтому, если есть подозрения на то, что мать была в детстве или является сейчас токсичной, т.е. ядовитой, важно вспомнить связанные с ней травмирующие события, рассказать о них кому-то, сравнить свой опыт с опытом других людей, подумать о том, как этот опыт влияет на настоящее, чему препятствует, и какие психологические блоки он создаёт.

 

2. Во-вторых, нужно позволить себе испытывать к маме не только позитивные, но и негативные чувства, которые часто скрыты за вынужденной благодарностью - "скажи спасибо за то, что родила", "могла бы отдать в детский дом". А чувства, в случае токсичной матери, как правило, являются противоречивыми. С одной стороны, она естественным образом вызывает гнев и обиду, с другой - к ней часто наблюдается сильная, тревожная привязанность, поскольку в детстве ситуация, в которой мама непредсказуема и жестока, воспринимается, как угроза, но от мамы некуда деться, ведь без неё никак нельзя выжить, и она - первый человек, за которого ребёнок цепляется, когда чувствует опасность, даже если опасность исходит от неё самой. Таким образом, токсичное поведение матери порождает замкнутый круг деструктивной зависимости от неё, особенно, когда связанная с ней психологическая травматизация не проработана. И, парадоксальным образом, вместо того, чтобы оставить этот опыт в прошлым, и пойти дальше, человек может надолго задержаться возле матери уже во взрослом возрасте и продолжить что-то доказывать ей - своими неудачами, аутоагрессией, антисоциальным поведением и образом жизни...

 

3. В третьих, связанный с матерью негативный опыт нужно переработать, и лучше всего это делать в анализе, где клиент вместе с психологом в безопасной обстановке поднимает свои ранние детские переживания и оценивает их уже с позиции взрослого человека - о чём был этот опыт, чему он научил, что бы он на месте мамы сделал иначе, каких возможностей у него не было тогда и какие есть сейчас. Несмотря на то, что прошлое не изменить, и ранние травмы, в той или иной степени, могут влиять на человека всю жизнь, важно структурировать и завершить этот опыт, рассказать о нём кому-то и быть выслушанным, получить сочувствие и поддержку, осознать, что этот опыт не был нормальным, а потому связанные с ним установки и модели поведения нуждаются в переосмыслении и коррекции, ведь они были необходимы для адаптации к нездоровой ситуации, но мешают полноценной жизни человека сейчас.

 

4. В-четвёртых, полезно выработать к маме взрослое, зрелое отношение, объективный взгляд на неё, и для этого психолог предлагает клиенту попробовать ответить себе на вопрос - почему мама вела себя определённым образом в детстве, что препятствовало тому, чтобы она дала человеку любовь и заботу. В случаях откровенной жестокости это никак не оправдывает мать, но позволяет человеку вернуть себе чувство безопасности, стабильности мира и рациональной объяснимости происходящего. Например, мама могла быть холодной из-за развода с папой, либо у неё были проблемы на работе, и она срывала своё зло на ребёнке, либо в её личном опыте тоже не было заботы, и в воспитании она повторяла модель своей матери. Встречаются и случаи, когда контакту ребёнка и мамы препятствовало соматическое или психическое заболевание матери. Осознание причин жестокого поведения позволяет человеку понять, что он не виноват в жестокости матери и не может нести за неё никакой ответственности, в противоположность раннему детскому переживанию, когда жестокость матери обычно воспринимается ребёнком на свой счёт, и он думает, что с ним что-то не так, и он плохой, если мама так зла по отношению к нему. 

 

5. В-пятых, внутренняя сепарация от матери начинается не только с импульса к самостоятельной жизни, спонтанной активности и желания проявить себя в мире, но и с осознания различий между собой и матерью, между собой-взрослым и собой-ребёнком. Если сепарация так и не произошла, слияние с ранящим объектом создаёт драматичную ситуацию, когда человек продолжает повторять пережитую им в детстве боль уже сам, цепляясь за жестокую мать и стремясь либо заслужить в её глазах уважение и любовь, либо отомстить ей за детские обиды. Такая ситуация водит человека по кругу, не давая ему вырваться за пределы собственных травм, которые переносятся на всю его жизнь и могут влиять как на карьеру, так и на личные отношения, где ситуация травмы продолжает отыгрываться, как сценарий. Поэтому от токсичной мамы желательно вовремя отделиться, в первую очередь, на психологическом уровне. А для этого важно понять, что мама - совершенно другой человек, со своими личными мотивациями, ценностями и со своим опытом. И весь её опыт, её личные особенности лучше оставить ей, не забирая с собой. Например, если мама хотела или хочет реализоваться через ребёнка, потому что не реализовалась сама, это её личная проблема, личная ответственность и боль, отгоревать которую может лишь она сама. Если она хочет от своего ребёнка чего-то, что чуждо ему, это тоже её проблема, ведь это её желание, не имеющее к нему никакого отношения. И, в отличие от беспомощного положения ребёнка, у взрослого человека уже есть все возможности, чтобы обеспечить себе самостоятельную жизнь и комфортную дистанцию от матери. Вовсе не обязательно делиться с ней успехами, если она не готова их оценить, или неудачами, если вместо поддержки она делает хуже. Не обязательно посвящать её в свою личную жизнь или подробности своей работы, прислушиваться к её советам и подчиняться её требованиям. А в сложных ситуациях можно постараться найти опору в себе или в ком-то другом, кто способен дать больше поддержки.  

 

Резюмируя сказанное выше, можно заключить, что, несмотря на то, что феномен токсичной матери приносит сильный вред психике ребёнка и ломает её, этот опыт доступен проработке. Безусловно, этот опыт оказывает серьёзное влияние на жизнь человека, но не определяет её целиком. Ведь даже в случае, когда человека воспитывала токсичная мать, у него было и другое окружение, благодаря которому он мог понять, что в его семье что-то не так, и получить совсем иной опыт - любви, поддержки и принятия. Точно так же и сейчас - несмотря на негативный опыт прошлого, в настоящем есть иные возможности и, чтобы воспользоваться ими, на внутреннем психологическом уровне важно поставить токсичную мать на место, чтобы она не заполняла собой всю жизнь человека. А это значит, что, вместо того, чтобы отрицать и вытеснять этот опыт, нужно найти ему место в психике, отнестись к нему с пользой для будущего и попробовать стать хорошей мамой для самого себя. 

    Тема абьюза (насилия) в теме психологии крайне стрёмная. Как только какой-либо психолог или психотерапевт говорит через рот или начинает писать буквы об этом – с другой стороны начинается автоматическое измерение наличия и степени виктимблейминга (обвинение жертвы в том, что она сама виновата в случившимся) в сказанном или написанном. «Хороший» специалист зажат в рамки того, что со стороны социума должно выглядеть как безусловная поддержка, чем, собственно, испуганные психологи и психотерапевты и занимаются, с трудом понимая, как это поможет клиенту (или вообще не думая о клиенте, а сосредотачиваются на своём страхе, избегая таких обвинений, повторяя как мантру «насильник всегда виноват в насилии на все 100 процентов»). Шаг влево или вправо – расстрел на месте. Я же предлагаю рассмотреть тему абьюзных отношений, виктимологии и работы с жертвами насилия и их психологией от практики – к фактам и обратно.

    «По умолчанию» от психолога или психотерапевта требуется быть эмпатичным и сочувствующим жертвам – прежде всего самими клиентами, которые называют себя жертвами абьюза. Так к какой части клиента может откликнуться психолог и чем? Что именно станет поддержкой для клиента и тем, что повлияет на его рост?

    Моё личное мнение, не претендующее на истину в последней инстанции: сочувствие и эмпатия имеет место там, где имеет место, помимо прочего, названное бессилие. Когда жертвой абьюза становится ребёнок или недееспособный человек – эти чувства появляются сразу, они чётко очерчены и сопровождаются злостью, а иногда и яростью, в сторону насильника. Когда жертва не способна объяснить, называть, отреагировать, понять где она находится, впадает в аффект, ступор – это делает её бессильной. У ребёнка или недееспособного человека (старика, инвалида, больного человека) – нет того «оружия» в собственном мире, которым он может себя защитить: он его ещё либо не приобрёл в силу возраста, либо уже утратил физически. Терапия проживания с этой группой лиц ничем не отличается от той, что будет описана ниже в первом этапе.

    Виктимология – это наука, входящая в раздел криминологии и изучающее не ЧЕЛОВЕКА, как такового, а ПРОЦЕСС того, как человек становится жертвой.
Тема навеяна была моим присутствием в группе женщин, подвергшихся абьюзу, а так же работой с несколькими женщинами в индивидуальной терапии.

   Этап первый: в терапии было замечено, что клиент, называющий себя жертвой абьюза обладает следующими отличительными качествами: огромное количество знаний в теме абьюза, чёткие и ясные «формулы» о том, как выглядит и как ведёт себя «преступник», сравнение одного насильника с насильниками других, большое количество слов-терминов, постоянное напряжение и контроль в сессии всего, что происходит, наличие недифференцированной пассивной агрессии, которой «прошита» вся сессия. Так же у таких клиентов при большом количестве теоретических и логических рассуждений о другом «как он себя ведёт», «что он делает», очень мало – про себя. Собственное «Я» выносится как будто за скобки на протяжении всей сессии – и не важно: рассказывает ли клиент историю или находится на границе контакта. Клиент описывает себя в ситуациях таким образом, что создаётся уверенность в том, что «там и тогда» и «здесь и сейчас» - это совершенно разные люди. Клиент в «там и тогда» описывается как тень насильника, поскольку насильнику отводится большое количество текста, с описанием подробностей не самих фактов действий, а обвинительное описание в общем, с постановлением ему «диагнозов». Например, это может выглядеть так: «он психологически меня подавлял». При попытки прояснить «в какой ситуации Вы ощущали психологическое подавление, приведите пожалуйста конкретный пример» - клиент впадает в ступор, затем проявляет злость в сторону психотерапевта. Далее либо начинает обвинять психотерапевта в чём-либо (недоверии, нежелании помочь, в некомпетентности, в том, что «Вам и так должно быть понятно» и т.п.). Либо приводит пример, в котором клиент и потенциальный насильник демонстрируют отсутствие умения коммуницировать здоровым способом, при этом следствием является попытка унижения клиента насильником. Типичным рисунком является ригидное, агрессивное отстаивание границ жертвой с последующим унижающим игнорированием границ потенциального насильника, что приводит последнего в ярость и провоцирует его на непосредственное насилие. В этой точке психологу свойственно впадать в замешательство и расщепление: т.к. присвоить ответственность за провокацию клиенту невозможно на данном этапе. Объяснить что провокацией является отсутствие умения коммуницировать другим способом – невозможна (другого способа и нет у клиента в картине мира), ответственность за насилие за реакцию на провокацию клиента следует отдать насильнику. На данном этапе призывать к ответственности за то, что клиент не в состоянии видеть или знать – бессмысленно и преждевременно.

    Если клиент «раскладывает» насильника под теоретические «признаки» насильника и понятия абьюза, при этом не замечает себя – это уже либо этап интегрированной злости, либо… той самой психологии жертвы и выбора ею оставаться. В этом случае жертва будет всячески уходить от конкретизированных описаний ситуаций (как это происходило, что называет насилием, и т.п) при этом не демонстрируя и не упоминая о том, что, например, ситуация вызывает у неё вину или стыд. А при настойчивости психолога – обличает именно его в роль насильника, а себя – снова в жертву. И как только психолог попадает в осознавание того, что сейчас проделывает клиент – либо пугается и ретируется из уточнений, либо берёт на себя проекцию клиента, становясь насильником. Т.е. это тонкое место в психотерапии, когда клиент, называющий себя жертвой – требует либо присоединиться к нему и признать его жертвой, либо, если психолог к нему не присоединяется – становится насильником. Третий вариант для психолога – уточнять фактаж: когда это произошло впервые, какие отношения были в родительской семье, какие яркие ситуации присутствуют в воспоминаниях клиента о детстве о том, как он отстаивал своё мнение и свои границы и как реагировали окружающие на его способ это делать. Конкретизирование может трудно переноситься клиентом, даже если будет предложена форма рассказа о ситуации через метафору или с помощью любого другого дифлексивного способа. В мире жертвы подобные прояснения часто являются зоной сомнений, которые чаще всего не говорятся («было ли это на самом деле, а, может, я не жертва»). Для перепроверки наличия искажения действительности можно использовать переход от фактажа (описательных повествований) к чувствованию. Не отношение к ситуации, а обращение чувств конкретно к клиенту, который описывается в ситуации.

    Что касается сопереживания к клиенту, то прогностически верной тактикой работы может являться присоединение к проживанию клиентом самого себя, как жертвы. Т.е. не оценочная позиция «то, что ты описываешь не является/является абьюзом», а сам факт, что человек себя проживает как жертву, назначает себя ею и всячески настаивает на этом – «я сочувствую тебе в том, что ты говоришь о себе, как о жертве и чувствуешь себя ею». И так же важно от экзистенциального проживания сочувствия к клиенту возвращаться и центрировать переживания психолога к клиенту, проживающего конкретные ситуации, о которых он рассказывает – «когда ты рассказываешь это, я переживаю бессилие к маленькому ребёнку, которым ты был и который не знал как мог себя отстаивать и защищать». При этом не центрировать чувственное направление по отношению к насильнику или ситуации в общем, т.к. это клиент вполне способен сделать самостоятельно, после того, как присвоит себе свои чувства как «там и тогда» так и «здесь и теперь». Отзываться чувством в сторону насильника нужно психологу тогда, когда клиент говорит только о себе и не проявляет чувств в сторону насильника.

    Этот этап терапии может длиться достаточно долго, до тех пор, пока клиент не станет устойчиво доверять себе, через пусть даже «выдуманные» или «притянутые» ситуации, в которых он сейчас себя называет жертвой.

    Вторым этапом работы и возможностью продвигаться дальше является то, что клиент может замечать свои переживания, называть их и опираться на них в присутствии психолога. Вырастив эту чувственную реальность необходимо (именно это слово, да!) познакомить клиента с тем, что он сам строит свою реальность фактическую, коммуникативную, отношенческую. Это работа, направленная на прояснение реалистичной оценки происходящего, называния и перестраивание картинки мира клиента с целью анализа поведения клиента как человека, который выбирает либо быть жертвой фактически, либо называть себя жертвой, проживая себя таковым (когда по факту насилие демонстрирует и сам клиент, не замечает этого, но видит только результат ответной реакции других, которую трактует как насилие). Говорить об этом с клиентом можно и нужно только после простроения доверия и устойчивого навыка проживать свои чувства. То, что в этой части можно называть виктимблеймингом, является точкой терапевтической работы, выводящей клиента из зоны мышления и поведения жертвы. Именно в этом этапе имеет место быть вопросам о том – что получает клиент, когда называет себя жертвой? Какая выгода для него может быть? Что он позволяет себе, называя себя так и как должны тогда относится к нему другие? Как он может ещё получить то, что он хочет, называя себя жертвой? В терапии ищется новый способ, новый ресурс для получения желаемого, через перестраивание и выход из жертвенной позиции. Обнаруженные желания, способы должны подкрепляться постепенным введением в лексикон фразы «ответственность за себя и свою жизнь» с позитивно-утвердительным окрасом. Клиент, вероятнее всего, имеет в своём представлении понятие ответственности за себя, но всячески до этого этапа будет отдавать эту ответственность во власть других (насильника, родителей, государства, социума и т.п.), т.к. для него ответственность – это ноша, за которую нет никаких положительных преференций и поощрений. Здесь же важно поднимать ценность клиента через цену, которой является его собственная ответственность - прежде всего перед собой, свой выбор называть себя кем-то, ощущать себя как-то, чувствовать, проживать и жить. Тактика терапии кратко: поддержание ЧЕЛОВЕКА в проживании чувств в ТОЙ ситуации, там и тогда, на тот момент ситуации, в которой он чувствовал себя жертвой. И фрустрация паттернов, когда человек, пришедший к Вам сам за помощью, продолжающий называть себя жертвой сейчас, рядом с Вами, здесь и сейчас.

(с) Брейтбург Мария. Магистр психологии, гештальт-терапевт, сексолог.

Насмешки, юмор, шутки, подколы… С одной стороны, это какие-то безобидные вещи, которые могут привносить в отношения свежесть, новизну и даже удовольствие и радость. С другой стороны, все это хорошо, когда это взаимно. Когда эта обоюдная игра-обмен шутками приносит удовольствие обоим партнерам в отношениях, и главное, что они чувствуют себя при этом комфортно.

Но есть и другие ситуации, когда насмешки могут быть формой психологического насилия. Приведу вам несколько примеров из своей практики и наблюдений за своими знакомыми.

«Он постоянно на меня нападает, задает какие-то вопросы, мне кажется, что я должна оправдываться перед ним. Но когда я начинаю защищаться, отвечать на вопросы, отстаивать свое мнение, он переводит все в шутку, начинает смеяться или просто может сказать: «да я же пошутил!». От таких «шуток» у меня внутри все сильно сжимается, и я чувствую напряжение. Потом мы можем перевести тему, но через какое-то время все повторяется снова».

 

Эта женщина рассказывает о том, что подколы мужа, его смех, там, где ей не смешно, приносят ей дискомфорт. Хочется убежать, чтобы не слышать то, что неприятно, чтобы не оправдываться, становясь в позицию жертвы. На выдерживание этого напряжения уходит много сил, появляется чувство злости, несправедливости. Злость в этой ситуации – это маркер того, что границы были нарушены. Это звоночек к тому, что юмор в этих ситуациях не является чем-то сближающим, доставляющим удовольствие. Наоборот, он является помехой к полноценному и качественному контакту, который удовлетворил бы обоих партнеров. Здесь мы отчетливо видим, что из безобидного общения с шутками и подколами для одного, превращается в страдание и боль для другого, даже на телесном уровне.

«Мы с мужем давно привыкли общаться друг с другом на языке юмора, мы часто шутим друг над другом, можем друг друга подкалывать. Иногда это безобидные фразы, но иногда приходится слышать словечки и «пожестче». Я в долгу тоже не остаюсь».

 

Проанализируем этот вариант. Казалось бы, всех все устраивает, это такое негласное правило в отношениях, что «у нас принято шутить друг над другом, и здесь нет ничего такого». Люди подстроились друг под друга и, возможно, получают от этого какое-то удовольствие. Даже оскорбления, и где-то ненормативная лексика не проходят через фильтр уважения в отношениях.

Для некоторых пар такой накал в отношениях привносит свою особую остроту, изюминку, и даже поддерживает страсть по отношению друг к другу. Кажется, что на этом взаимном запускании стрел друг в друга поддерживаются искренние чувства любви, заботы, но это не так.

Мне все это напоминает какую-то садо-мазохистскую игру, которую организовывают люди с невротическим складом характера.

 

Невротики чувствуют внутреннюю незащищенность, ранимость и неполноценность. Чтобы защититься от своего партнера и мира в целом, они начинают нападать. Часто невротическое поведение принимает форму косвенной (неосознанной) и вербальной агрессии с целью скинуть свое эмоциональное напряжение. Выражать свою агрессию в виде злости и гнева не всегда бывает социально приемлемо, вредит отношениям и приводит к конфликтам. Юмор и насмешки становятся «спасением» для сбрасывания напряжения, но это может также унижать и подавлять другого партнера. При этом сам невротик считает, что поступает правильно и уместно (как мы это видим в первом случае: «да я же пошутил!»), не принимая слова своего партнера всерьез, обесценивая его чувства и ведя себя оскорбительно.

Таким образом, партнеры становятся некими «козлами отпущения», контейнерами для сбрасывания напряжения, которое возникает в отношениях. За этим напряжением стоят более глубокие неосознанные потребности человека, которые не выражаются напрямую, а находят «обходной путь».

 

Сбрасывание напряжения в виде шуток не может пройти без следа для отношений. Партнеры теряют самоуважение, страдает сексуальная сфера, уходит взаимопонимание и теплота из отношений, они становятся более поверхностными. И все больше человек отдаляется от себя, не понимая, что эта форма общения его разрушает…

Christine Hammond: 8 тактик психологического насилия, которые использует ваш нарциссический партнер

Насилие в психотерапии

 

Даже написать эти строки для меня равносильно прыжку в холодную воду. И всё же я сделаю.

 

Пару недель наблюдаю за историей нанесения увечий психике людей от очередного «гуру». Сегодня разочаровалась ещё в одной коллеге, которой очень вдохновлялась одно время..

 

Оказывается, насилия в психотерапии намного больше, чем я предполагала.

 

Его чаще скрывают, о нем не говорят и тщательно обходят даже профессиональные сообщества.

 

И да, я сама знаю о нём не понаслышке. По прошествии почти 6 лет я могу признаться, что у меня был длительный опыт общения с психологом, где помимо терапии присутствовало участие в научном проекте за вознаграждение. Одно дело, если бы это был разовый случай, и другое, если это стало почти работой, растянувшейся на несколько лет.

 

И даже то, что самой терапии уже не было, никак не повлияло на мое ощущение податливости и беспомощности одновременно..

 

Вы скажете «ну какое это насилие? Ты что смеёшься?». Ничуть. И не дай вам бог, оказаться на моем месте. Состояние, когда другой человек (терапевт, в данном случае) идеализируется настолько, что любое его предложение воспринимается как истина в последней инстанции. 

 

А сказать «нет» становится просто невозможным. Потом я все-таки это сделала и вышла навсегда из этих отношений.

 

Самое главное последствие, которое я получила на выходе, - это не ощущение того, что меня «поимели» (как оказалось позже, были и другие жертвы, которые были нужны для других функций).

 

Самым главным стало то, что я вышла из профессии на пару лет. Настолько сильным было разочарование, тем более, что этот человек был одним из моих первых учителей.

 

Меня вынесло в никуда, и это был отдельный период, где тоже пришлось «пораниться» и многому научиться..

 

Со временем я вернулась к психотерапии и нащупала опору в себе. Стала сильнее, внимательнее и чувствительнее к любому признаку использования в отношениях психолог/клиент.

 

Насилие в психотерапии для меня - это любое (абсолютно!) нарушение границ. Физических, эмоциональных, психологических. 

 

Это нечувствительность, а то и откровенное игнорирование, пренебрежение вашими потребностями и чувствами. Это любое действие, не согласованное с вами. В том числе, вынос вашей личной истории на публику без вашего согласия.

 

Экстремальный вариант (как оказалось, не такой уж редкий) - сексуальные отношения между психологом и клиентом.

 

«Лайт» вариант - дружба с клиентом, общение вне сессий за чашкой кофе, оказание услуг, любые дополнительные взаимодействия, не связанные с психотерапией. Сюда же я отношу оплату консультаций со скидкой за дополнительные услуги или вообще бартер (ты меня терапевтируешь, я тебя стригу и маникюр в подарок). И все это я тоже буду называть насилием в психотерапии. И «лайт» вовсе не означает отсутствие последствий.

 

Причина одна. И она железобетонна, на мой взгляд.

 

Человек приходит за помощью к психологу изначально в более слабой позиции и одновременно преисполненный ожиданиями и порой излишним доверием. Он приходит в состоянии беспомощного, нуждающегося, доверчивого ребёнка.

 

Его может шокировать, что другой, незнакомый человек может выслушать без тонны критики или игнора, проявить искренний интерес и участие. Я хорошо помню свои клиентские сессии, когда я плакала, не переставая, только от этого. Удивления и радости, что ты можешь быть принят, ценен, услышан.

 

Бессознательно терапевт сразу возносится на пьедестал. 

 

Становится и мамой, и папой в одном лице. Внимательным, заботливым, участливым.

Такому человеку вместе с ожиданиями автоматически передаётся власть. Именно в этой точке клиент, сам того не ведая, становится марионеткой. 

 

Особенно, если опыт психологического насилия был ему знаком с детства, и он просто впитал её как норму поведения взрослого.

 

Именно для этого существуют границы и профессиональный кодекс. Для того, чтобы специалист избежал соблазна воспользоваться этой властью. Особенно, когда речь идёт о процессах переноса / контрпереноса.

 

Поэтому сейчас я жестко отсеиваю коллег, которые «флиртуют» с границами и сами себе устанавливают правила.

 

Я не пишу клиентских историй, даже с разрешения. Потому что убеждена, что для психики клиента это может быть небезопасно.

 

Я не собираю отзывы и не публикую скрины «Как вы мне помогли!!! Какой вы супер-специалист!». Настоящая благодарность касается только двоих и не нуждается а афишировании.

 

Я тщательно разграничиваю дружбу и работу. В Барселоне это сделать непросто, так как русскоязычное сообщество здесь как на ладони. 

 

И я затрагиваю эту тему, так как по себе знаю, что в ней много стыда. Как можно «плохо» говорить о человеке, который столько тебе дал?

 

Можно. Говорить свою правду. Опираться на свои чувства и на право быть человеком, достойным уважительного отношения к себе и своим границам.

Ты так чувствительна. Так эмоциональна. Ты всегда занимаешь оборонительную позицию. Ты слишком бурно реагируешь. Успокойся. Расслабься. Прекрати сходить с ума! Ты ненормальная! Я просто пошутил, у тебя что, вообще нет чувства юмора? К чему эта драматичность. Просто забудь!

Знакомо звучит? - Возможно, если вы женщина.

Слышали ли вы когда-нибудь подобные комментарии от супруга, партнера, начальника, друзей, коллег или родственников, после того как вы выражали расстройство, печаль или гнев по поводу чего-нибудь, что они сделали или сказали?

Когда кто-либо говорит вам такие вещи, это не пример невнимательного поведения. Когда ваш супруг приходит на обед на полчаса позже, не позвонив – это невнимательное поведение. Замечание, целью которого является заткнуть вас, вроде «успокойся, ты слишком бурно реагируешь», после того, как вы просто сослались на чье-то плохое поведение – эмоциональная манипуляция в чистом виде.