Публикации с тегом нарциссический ресурс (11)

Мы живём в нарциссической культуре, в которой превыше всего ценятся достижения - уровень и количество образований, престижная работа, хорошая зарплата, успех. Идея успеха пронизывает всю жизнь многих из нас, охватывая собой в том числе и личную сферу. Окружающий социум оценивает, насколько мы удачно женились или вышли замуж, смогли ли зачать и воспитать успешных детей. 

С одной стороны, нарциссическая культура достигаторства побуждает человека работать над собой и развиваться. В ситуации конкуренции многим бывает гораздо проще мобилизовать свои ресурсы и достичь успехов, чем наедине с собой. Однако, с другой стороны, культура достигаторства отдаляет нас от самих себя - от контакта с собой и с нашей душой. На уровне межличностных связей достигаторство отдаляет людей друг от друга, ведь вместо того, чтобы видеть друг в друге соратников и друзей, она побуждает нас видеть в других людях соперников и конкурентов.

 

Культура достигаторства провоцирует человека чувствовать вечную неудовлетворённость собой и зависть. Поскольку достижений никогда не бывает слишком много, и всегда есть люди, у которых их больше, достигатор лишь на короткий срок удовлетворяется своими успехами. Дальше он начинает оглядываться вокруг - у кого из друзей престижнее работа и выше заработок? Кто посещает более дорогостоящий фитнес? У кого машина с квартирой получше?

 

Культ достигаторства не сводится исключительно к материальным успехам и приобретениям. Он предполагает восприятие человеком всей жизни как беговой дорожки, где нужно бежать быстрее и лучше, кого-то обгонять. "Быстрее, выше, сильнее!", - кричит нам современное общество, и мы подстёгиваем себя из последних сил, чтобы взять очередную планку успеха, - нередко ценой нашего физического и психического здоровья...

 

Достигаторство сводит человека лишь к тем результатам, которых он может достичь, и пользе, которую он может принести, игнорируя уникальность и многообразие его личности. Соответственно, достигаторство формирует инструментальное отношение человека к самому себе, в котором он себе не принадлежит. "Достичь результата любой ценой!", - говорит себе достигатор и предпочитает выйти на работу больным вместо лечения, пропустить отпуск, отказаться от времяпрепровождения с друзьями и семьёй... 

Опасность достигаторства в том, что, становясь зависимостью, оно выжигает все те сферы жизни человека, которые приносят ему удовольствие и радость, и оставляет лишь те, от которых есть польза. А это чревато потерей смыслов и счастья, состоянием вечной неудовлетворённости, когда вроде бы всё есть, всё хорошо, но на пятки наступает серьёзный экзистенциальный кризис.

 

На консультации к психологам нередко попадают выгоревшие, либо разочарованные достигаторы, состояние здоровья которых уже не позволяет брать прежние высоты, либо те, которые уже достигли всего, что могли, и разочаровались, - вопреки обещаниям родителей и современного общества эти успехи не принесли им желаемого счастья.

 

В работе с фанатичным достигаторством юнгианский психолог, прежде всего, обращает на одностороннюю установку сознания. Если человек сосредоточен на пользе, результате, экономии времени, продуктивности и кпд, то что именно он игнорирует, вытесняет, чему не даёт места в своей жизни? Есть ли в его жизни место и время для отдыха, покоя, созерцания и тех занятий, смысл которых не в пользе, а в радости? Второе, на что важно обратить внимание, - как именно и почему сформировалась такая установка на достигаторство. Возможно, родители в детстве "любили" и хвалили исключительно за успехи. Или, напротив, в детстве имели место болезненные переживания чувств стыда, вины и эпизодов травли, после чего человек пытается компенсировать ту беспомощность раздутыми успехами и достижениями? Если это так, важно вернуться в прошлое и завершить незавершённые ситуации. И критически проанализировать, насколько текущий образ жизни человека по-настоящему помогает ему компенсировать что-то из прошлого. Так ли жалеют о плохом обращении с ним недоброжелатели из прошлого, когда видят его настоящие успехи, или им всё равно? Старается ли он для них или для себя?

 

Психологическая работа с зависимостью от достигаторства предполагает постепенное возвращение человека к гармонии с собой и с миром. Если таким образом он пытается разрешить проблему смысла жизни, психолог может предложить ему поискать альтернативные варианты. Если стремится доказать другим, что он хороший и чего-то стоит, возможно, он окружил себя не теми людьми? Ведь те, которые по-настоящему любят и ценят другого человека, вовсе не нуждаются в его дополнительных достижениях. Они смогут как порадоваться его успехам, так и поддержать в неудаче. И, напротив, те люди, которые больше всего восхищаются нашими успехами, - так ли они искренни с нами? Или мы представляем собой их нарциссическое расширение, за счёт которого они получают возможность приобщиться к чужим успехам, когда не хватает своих? На все эти вопросы нам предстоит ответить, если мы хотим подойти к вопросу успехов и достижений так, чтобы они приносили нам гармонию и радость, а не истощение и разочарование. 

В современную культуру высоких скоростей органично вписывается типаж человека действия. Человек действия - это тот, кто предпочитает жить внешним, а не внутренним миром - внешними целями, ценностями и достижениями. Чувствованию и рефлексии он предпочитает действия, а в действиях ориентируется на конкретные результаты. Как правило, у таких людей много социальных достижений, они не тратят время зря, но у такого стиля жизни есть и подводные камни - дисбаланс между отдыхом и работой, истощение, уязвимость перед кризисными событиями, чувство бессмысленности жизни... 

Человека действия со всеми его амбициями и требованиями к себе воспитывает не только семья, но и культура. Когда с ранних лет он слышит что-то по типу "зачем страдать - надо делать дела", "это не стоит слёз - утёр и пошёл дальше", "все твои беды от безделья" и т.д., он начинает настраивать себя на то, что чувствовать и рефлексировать бессмысленно и бесполезно - надо действовать. И тогда в любых ситуациях он старается действовать. Если заболел его близкий человек, он действует - ищет врачей, организует лечение. В случае проблем на работе он также действует - идёт к руководству или ищет другую работу. 

 

Но далеко не все трудности поддаются решению через действие, и далеко не все лучшие решения приходят сразу. Уязвимость человека действия в том, что его стиль жизни заключается в мгновенном отреагировании. Если ему что-то не нравится, это нужно изменить. Чувствует он себя одиноко - идёт на массовое мероприятие для знакомств. Чувствует себя депрессивно - в лучшем случае, идёт к врачу и принимает таблетки, в худшем - игнорирует своё состояние, нагружая себя ещё большим количеством дел.

Мгновенное отреагирование не даёт возможности психике адаптироваться к ситуации. Так, например, в ситуации личностного кризиса или горевания одними действиями вряд ли можно ускорить процесс. Оба этих процесса требуют времени, терпения и внутреннего проживания. Человек действия, напротив, форсирует события, разрывая собственную связь со своими переживаниями и чувствами. Он действует вместо того, чтобы переживать, и чтобы не переживать, из-за чего его контакт с самим собой и со своей интуицией оказывается затруднён.

 

Теряя контакт с собой, человек действия подвержен тяжёлым переживаниям чувства бессмысленности жизни. Постоянные действия изматывают, а смыслы часто находятся нами именно в плоскости замедления - когда мы позволяем себе медитативно гулять по парку, наблюдая за природой, думаем о вечном, созерцаем предметы искусства. В эти моменты мы переключаемся с внешнего мира на свой внутренний, с бешеного темпа жизни на органичный для нашей психики ритм. Такое переключение необходимо не только для того, чтобы восстановить силы, но и для того, чтобы внутри могли созреть инсайты и верные решения. 

 

Избегая уединения и любых форм бездеятельности, человек действия значительно обедняет свою жизнь. С юнгианской точки зрения, он лишает себя именно того измерения жизни, которое несёт в себе потенциал для расцвета смыслов, а именно - символического измерения. Всё время действовать - значит, воспринимать мир слишком односторонне и буквально, находиться в архетипе героя, которому важно преодолевать, покорять, достигать и побеждать. Но героическая установка сознания рано или поздно изнашивается. Она гармонична для первой половины жизни, но плохо работает во второй, когда и сил действовать уже меньше, и желаемое, по большей части, уже достигнуто, а перед человеком стоят совсем иные возрастные задачи. Если же во второй половине жизни человек продолжает реализовывать исключительно установку на действия, он рискует подорвать своё психическое и физическое здоровье и впасть в ещё больший кризис. 

 

Действуя вместо рефлексии и переживаний, мы часто подменяем внутренние процессы внешними изменениями, по причине чего подлинных изменений не происходит. Так, если мы чувствуем хандру, можно сменить работу или круг общения, сделать ремонт или переехать в другую страну, и, возможно, на время это поможет, однако внешние изменения никак не касаются глубинных причин нашего состояния и лишь позволяют отсрочить, перенести кризис, а не избежать его. Поэтому, с точки зрения психологии, гораздо продуктивнее обращать внимание на исток своего внутреннего состояния вместо того, чтобы избегать его. Так, Юнг рекомендует нам не бояться приглашать депрессию на чай и вести с ней душевные беседы. Т.е. не бояться глубже погружаться в те состояния, которые кажутся нам дискомфортными. И не бояться пребывать в них смиренно и в ожидании обратной связи от нашей Самости. 

 

Живя в модусе действия, человек рискует вовремя не заметить судьбоносных для него внутренних перемен, которые требуют сознательности и внимания, а при попытке их избежать они рискуют превратиться в судьбу человека, которую он проживает неосознанно, а, значит, мало на что может в ней повлиять. Таким образом, стоящая за гипердеятельностью установка на сверхконтроль обращается против самой себя - чем больше мы действуем и пытаемся контролировать внешние обстоятельства вместо того, чтобы слышать и понимать себя, тем больше наша жизнь ускользает из-под зоны нашего влияния. 

Самосаботаж - распространённая форма аутодеструктивного (или саморазрушительного) поведения, при котором человек сам ставит себе палки в колёса, откладывая важные дела на потом, подрывая веру в собственные силы, подтачивая себя суровой самокритикой. На практике это может выглядеть так, что человек хочет изменить работу или стиль жизни, достичь какого-то успеха, но почему-то сам препятствует себе в этом и не понимает, почему. Так, он может поступить учиться в дорогое учебное заведение, но при этом не посещать занятия. Или сходить к врачу, выслушать рекомендации и не соблюдать их. Приобрести абонемент в тренажёрный зал и ни разу не сходить на тренировку до тех пор, пока абонемент не сгорит. Записаться на собеседование в компанию своей мечты и проспать его. 

 

Самосаботаж наблюдается в любых сферах жизни, в том числе и в сфере личных, романтических отношений. Например, казалось бы, удалось найти подходящего партнёра и понравиться ему, отношения складываются довольно удачно, но тут вдруг человек сам портит эту ситуацию, начиная придираться к мелочам, ревновать без всякого повода, думать о том, что с этим партнёром у него точно нет будущего, либо избегать подлинного контакта с партнёром. В итоге отношения ухудшаются, а то и вовсе разрушаются, хотя изначально всё шло довольно удачно. 

 

Феномен самосаботажа можно рассматривать как одну из форм мазохистического поведения, когда человеку легче сорвать свои же планы, чтобы ситуация стала для него более понятной и предсказуемой, поскольку неопределённость будущего вызывает тревогу и фрустрацию. Но корни самосаботажа могут быть и нарциссическими. Например, человек настолько нетерпим к любым неудачам и провалам, что даже не может позволить себе рискнуть попробовать что-то новое в направлении роста. И тогда ему легче саботировать предстоящий экзамен и не готовиться к нему, чем подготовиться и получить плохую оценку, потому что, если он не готовился, он всегда может списать неудачу на своё бездействие. А, если же он подготовился, но потерпел неудачу, он будет чувствовать себя глупым и никчёмным, его хрупкое самолюбие пошатнётся. 

 

Самосаботаж всегда является отрицанием роста и развития, когда, с одной стороны, у человека есть порыв к тому, чтобы что-то изменить, но, с другой стороны, для этого не хочется или не можется предпринять какие-либо усилия. Такой внутренний конфликт сводится к тому, что одну часть его "я" тянет к стабильности и комфорту, а у другой есть мотив на рост, изменения и преодоление, и эти части не могут между собой договориться.

 

Аналогично самосаботаж может наблюдаться, когда человек делает что-то не для себя, а для кого-то другого - чтобы его похвалили или полюбили. Так, если в своей семейной системе он привык к тому, что его любят только за хорошие оценки, успехи, победы и примерное поведение, во взрослом возрасте ему будет трудно отличить свои желания от не-своих. И тогда всякое внутреннее стремление будет одновременно вызывать у него и сопротивление. Такое сопротивление обусловлено тем, что в этот момент поднимается та подавленная часть его "я", которая когда-то говорила или даже кричала о том, что она чего-то не хочет, но её никто не слышал. И тогда практически любая деятельность будет сводиться к тому, что какую-то часть себя ему нужно подавить и совершить над ней насилие, чтобы заставить себя хоть что-нибудь сделать.

 

Корни проблемы самосаботажа уходят в нелюбовь человека к самому себе, непринятие себя и глубинное недоверие по отношению к собственным желаниям, мотивам и стремлениям. Человеку, который не любит себя, трудно и позаботиться о себе. У него отсутствует внутренняя мотивация делать что-то для самого себя - гораздо проще делать что-то для других, "потому что так надо" или тогда, когда его заставляют. А, если вся мотивация сводится исключительно к внешней, против довлеющего внешнего мотива хочется бунтовать, и потому в итоге оказывается, что человек ничего не делает.

 

Чтобы преодолеть самосаботаж, часто оказывается недостаточно одного понимания проблемы и рефлексии по поводу неё. Необходима длительная работа с психологом, которая поможет вскрыть истоки проблемы и отследить, каким образом человек тратит столько сил на внутренние конфликты вместо того, чтобы тратить их на своё развитие. 

Нарциссические черты личности есть у каждого человека, и в норме они помогают ему лучше ценить себя, стремиться к развитию и достигать успехов. Но в случае, когда нарциссические черты чрезмерно заострены, они могут мешать как самому человеку, так и окружающим его людям. Например, идеализируя и обесценивая себя, трудно достичь золотой середины и посмотреть на себя объективно. Идеализируя и обесценивая других, нарциссическая личность причиняет им боль и дискомфорт, из-за чего некоторые значимые люди могут покидать её окружение. Поэтому, с одной стороны, нарциссические черты могут являться ресурсом, с другой стороны, если они не способствуют повышению качества жизни человека, они нуждаются в проработке.

 

1. Первая причина прорабатывать нарциссизм - это завышенные требования к себе и к другим. Для нарциссических личностей характерно слишком многого ожидать как от себя, так и от других. Такая конструкция ожиданий ведёт к тому, что человек относится к себе слишком строго, не даёт себе никаких поблажек, проявляет перфекционизм в работе и других сферах жизни. А, значит, в его жизни остаётся слишком мало места для заботы о себе, и он то истощается, то слишком болезненно переживает свои провалы и поражения. В отношении других, требуя, нарциссическая личность закрывается от нового опыта и спонтанности. Как правило, из нарциссических ожиданий ищется человек с конкретным уровнем образования, профессионального развития, с определёнными внешними данными. Но выбор из мотиваций соответствия социальным ожиданиям или престижу на практике часто оказывается пустым. Окружая себя исключительно успешными людьми, мы рискуем внутренне остаться в одиночестве, ведь, когда мы выбираем других только по внешним критериям, мы игнорируем наши внутренние потребности в контакте с людьми.

 

2. Вторая причина - это нарушенный контакт с собой, который обычно переживают нарциссические личности. Стремясь к тому, чтобы хорошо выглядеть в глазах окружающих, они нередко забывают о самих себе, а, значит, перестают понимать, в чём нуждаются они сами. Ради достижения высокого социального статуса они могут предавать себя, свои истинные стремления. И тогда своё настоящее "я" им приходится вечно задвигать на второй план или откладывать на потом, что влечёт за собой разрыв между идеальным и реальным "я", между тем, что человек делает, и чего он хочет на самом деле. Такой разрыв представляет собой сложный внутренний конфликт, который может тянуться годами и истощать ресурсы человека. Давление собственных и чужих ожиданий мешает ему жить в согласии с самим собой, а подавленное "я" рвётся наружу через симптомы - усталость, депрессию, нежелание жить, забывчивость, психосоматику...

 

3. Третья причина - это те проблемы с самопринятием, которые характерны для нарциссических личностей. Нарциссические черты тесно связаны с тем, что в чём-то человек не принимает себя таким, какой он есть. Не принимая себя настоящим, он стремится казаться или быть кем-то лучшим. И, если это стремление к большему совершенству и к развитию, такое стремление полезно и конструктивно. Если же непринятие себя является хроническим, и чего бы человек ни достигал, ему всегда мало, и для себя он всегда плохой, значит, дело не в формальных достижениях, а в отношении к себе. И именно положительное отношение к себе является тем здоровым ресурсом, от которого мы отталкиваемся, чтобы достичь чего-то большего. Мы любим и принимаем себя такими, какие мы есть, заботимся о себе, а потому хотим для себя-любимых чего-то большего. Но в случае нарциссической характерологии или нарциссического расстройства личности именно неприязнь к себе толкает человека к тому, чтобы стать лучше. И, становясь лучше формально, он не решает эту проблему, поскольку изначально не принимает себя, в результате чего получается замкнутый круг.

 

4. Четвёртая причина состоит в деструктивных отношениях, в которые склонны вовлекаться нарциссические личности. Вовлечение в такие отношения происходит из-за того, что "нарцисс", на самом деле, не любит самого себя, но ищет любви, одобрения и принятия где-то вовне. Он может отличаться компенсаторно раздутым "эго", но эгоцентризм и любовь к себе - очень разные вещи. Эгоцентризм нарцисса обусловлен той внутренней пустотой, дефицитом, нехваткой, которую он переживает. И эта чёрная дыра не может быть заполнена никаким количеством восхищения и внимания до тех пор, пока он не изменит отношение к себе. Любые внешние суррогаты всегда будут помогать лишь временно, либо будут недостаточными для заполнения этой внутренней пустоты. А, значит, в окружающих людях нарцисс постоянно будет находить недостатки, а в отношениях не удовлетворяться тем, что они могут ему дать.

 

5. Пятая причина прорабатывать нарциссизм - это то чувство внутренней свободы, которое обретает человек, когда учится управлять своими нарциссическими чертами характера. Нарциссизм представляет собой определённую структуру личности, которая довлеет над человеком до тех пор, пока он не осознал, что происходит. И тогда он оказывается заложником своей внутренней пустоты, токсичного стыда, чувства себя плохим и недостойным, желания что-то кому-то доказать и получить от кого-то внимание, восхищение, одобрение и принятие. Будучи закабалённым этой совокупностью комплексов, человек не вполне принадлежит самому себе. Он живёт в состоянии психологической боли и дискомфорта, а потому вынужден постоянно предпринимать усилия, чтобы ослабить или облегчить это состояние. Но, когда мы понимаем причины переживаемых нами чувств и механизмы наших реакций, нам открывается возможность обходиться с ними иначе. Осознавая, мы можем выбирать, следовать ли сейчас за этими комплексами или есть что-то важнее, как ещё мы можем удовлетворить эти потребности, в какой мере это будет конструктивно, а в какой - разрушительно для нас.

 

В психотерапии проработка нарциссизма идёт постепенно. Самое главное в этом процессе - принять происходящее, как некую историческую данность, принять свои раны и травмы, после чего открываются возможности решения этих проблем. К нарциссическим личностям в околопсихологической среде много предубеждений, однако сам по себе нарциссизм не является ни плохим, ни хорошим. Если человек способен управлять им, он может определить, в каких случаях эти особенности помогут ему достичь чего-то полезного для себя, а в каких они разрушают его, и выработать творческие способы адаптации к этим своим особенностям. 

Сюжеты, символические образы и мотивы, связанные с идеей конца света и гибелью Земли, встречаются у пациентов разных возрастов и самыми разными психическими структурами и характерами. Падение зимой 2013 года челябинского метеорита вызвало оживление и многочисленные  разыгрывания этого сюжета, в первую очередь, - в сэндплей-композициях пациентов-детей.

Несмотря на то, что объективно дети знали о реальной истории в Челябинске (что разрушения были незначительны, жертв относительно немного, не было погибших и т. п.), но в их фантазиях взрыв обладал огромной разрушительной силой и приводил к концу света.

Во всех наблюдаемых авторами случаях присутствовало неоднократное повторение, разработка сюжета со следующей характерной динамикой:

- сюжет сэндплея заключался в строительстве укреплений, защит от надвигающейся кометы;
- комета прилетала и разрушала все, что ребенок строил в песочнице;
- субъективно это событие не представлялось играющему как ужасное или фатальное: скорее отмечалось спокойное отношение или даже удовольствие от такого конца;
-  в этот же день или на следующей сессии игра возобновлялась (причем именно как продолжение: защита строилась, комета прилетала и разрушала ее, затем появлялась еще более сильная защита, комета прилетала  вновь). При этом с каждым новым повторением комета приобретала более позитивную коннотацию: ее появление начинало новую жизнь (приводила к объединению инопланетян и людей для лучшей защиты; на ней прилетали новые жители и заселяли опустевшую Землю ).

Образ кометы и катастрофы выглядел как способ вдохнуть новую энергию в процесс игры и ее переживание ребенком. Он отражал готовность ребенка к открытию заблокированного либидинозного потока внутри  психики;  ребенок получал способность катектировать эту психическую энергию в объекты и в себя.

В отличие от схожих игр с агрессивными сюжетами, включающими в себя разрушение, игры о конце света не содержали конфликта, не включают возможность/желание спасения и редко предполагали вербальный контакт с аналитиком. Можно сказать, что их основная цель была в том, чтобы произойти, быть сыгранными. 

Такие  схожие сюжетные линии  и образы наблюдались у детей с самыми разными сложностями. В общей картине фантазийной продукции  детей появление сюжета невозможно объяснить актуализацией ранней травмы. Его невозможно было интерпретировать в стандартной схеме «плохой объект тебе угрожает».  В целом, такие игры, по наблюдениям, вообще мало нуждались в комментировании. Происходящее в большей степени напоминало ритуал, который воспроизводится в бессознательном, без  непрерывного контроля эго-структур. Как любой ритуал, он воспроизводился неоднократно, оставлял у участника чувство завершенности, собранности и удовлетворения, и не был напрямую связан с содержаниями и образами обыденности. Композиционно игра строилась как подготовка к кульминации:  первая часть игры (строительство защит и укреплений) была эмоционально невыразительной. Не наблюдалось образов ужаса, паники, попыток спастись, надежды или утешения: строительство защит было нужно единственно для того, чтобы предварить появление метеорита. В общем, сюжет о мировой катастрофе использовался детьми как самоценный, обособленный от повседневной реальности и несущий трансформационный потенциал в себе самом.

Если рассмотреть  схожие мотивы в сновидениях и фантазиях  у взрослых пациентов, то можно заметить, что они также нередко содержат образы фатальной катастрофы. Это по большей части образы, связанные с огромным взрывом, который должен разрушить Землю (реминисценции  «Меланхолии» Ларса фон Триера, а у пациентов «за сорок» - воспоминания о страхе ядерной катастрофы). Также встречаются сновидения, описывающие огромный ураган, смерч или воздушную волну, которые также не оставят ничего живого. Здесь также не присутствовали ужас или паника: хотя сами пациенты называли сначала такие сны «ужасными», в дальнейшем (при обсуждении) они отмечали, что во сне им не было страшно. Описания сновидений содержали скорее изумление, восхищение, преклонение перед силой природы, и, как основную инвариантную составляющую, - смирение перед происходящим. Как сказала одна пациентка: «Я поняла, что все мы погибнем. Но как только я поняла это, страх исчез, я подумала, что нужно держаться изо всех сил до конца. …Непонятно, откуда взялись силы, ведь обычно я слабая и боязливая. Но тогда я была полна сил и уверенности».

Почти всегда присутствовало выражение «прекрасно, величественно, красиво» («это было ужасно, но так красиво, что нельзя было оторвать глаз»).

Сами сновидцы относили эти сновидения к т.н. «большим снам», и возвращались к воспоминаниям о них.

Возникают вопросы: что за символическое значение имеют эти образы эсхатологического ожидания и катастрофы у детей и взрослых? На  каком этапе терапии они появляются? С чем связана специфическая эмоциональная окрашенность таких образов?

Мы можем выделить характерные черты всех этих историй: неотвратимость гибели и разрушения; смиренное ожидание; энергетический подъем, отсутствие парализующего страха; нуминозные переживания апокалипсиса, соединение ужаса и восхищения величием, мощью происходящего.

Эти же черты, как указывает нам Э. Нойманн, относятся  в равной мере к архетипу Самости и к архетипу Великой Матери; описанный сюжет отражает взаимопроникновение этих двух архетипов и психическую трансформацию Эго, обусловленную этим взаимопроникновением. Актуализация этих архетипических энергий обеспечивает нуминозность переживаний во время сэндплея или сновидения. Поэтому эти образы следует рассматривать как архетипические, а не как простое отражение внутренних объектов.  

***
Самая яркая черта в историях о конце света  выражена в  образах неумолимости, неизбежности смерти и разрушения всего окружающего мира. В этом они отличаются от сновидений и фантазий о преследовании.

Сновидение с преследующими образами (в роли преследователя могут быть люди, животные, стихия или аморфные образы) всегда окрашено парализующим страхом и беспомощностью: поскольку такая ситуация предполагает возможность спасения, тревога связана с вопросом – удастся ли спастись тебе? Что ты должен сделать для спасения? В интрапсихическом мире образы наводнений, пожаров, войны или чудовищ представляют нам расщепление психики на злонамеренную часть и на ту, что продолжает бороться. Тревога и ужас зарождаются в сильно заряженном поле между этими двумя полюсами.

Финальные катастрофы же представляют нам картину разрушения Эго перед лицом деструктивного бессознательного.

Колебания настроений, с которыми играющий или сновидец встречает катастрофу, - от спокойного ожидания до экстатического восторга, - говорят о том, что она представляется естественным или желательным событием в интрапсихическом мире.

В связи с этим можно задать вопрос – возможно ли, что такое стремление к «концу света» отражает деструктивные желания и связано скорее с актуализацией травматического опыта? Отчетливый нуминозный оттенок  одновременно ужасных и величественных образов говорит об активизации архетипа Самости.  Желание у детей играть и повторять игру, а у взрослых – наслаждаться сновидением и вспоминать его, - все это говорит о налаживании энергетического потока  между эго и самостью, как будто Эго возвращает себе способность желать.

Еще один характерный момент: важны последние минуты. Мы видим это в детских и взрослых фантазиях. В сэндплее самые насыщенные эмоционально моменты – это приближение и падение метеорита. В самых разнообразных культурно-художественных источниках мы встречаем ту же самую идею: если конец неотвратим, страх и тревога покидают человека, и освобождают пространство для настоящей «работы души». Неважно, сколько часов или мгновений осталось до конца, - сам конец становится этапом трансформации 1 .

Другая важная часть таких сюжетов – акцент на переходе от вялого, унылого и бесцветного в «мире до кометы», - и яркие, сильные и полные жизни переживания конца мира. В сэндплее это выражается в монотонном строительстве укреплений. Во взрослых сновидениях перед началом катастрофы сновидец занят рутинными, монотонными делами (кстати, часто приводились сюжеты с уборкой  в доме, разбиранием старых вещей). Мы видим здесь образ подготовки и расчищения пространства, - но также и рутины, скуки.

В отличие от травматических сновидений, герой не чувствует паралича, его активность до последнего момента продолжается: так, героиня «Меланхолии» чувствует себя максимально живой в момент подготовки к гибели, создавая переходную символическую реальность для ребенка (придумывает волшебную историю о переходе в другой мир, чтобы мальчик не боялся смерти).

***

В своем исследовании, посвященном мифам о конце света у южноамериканских племен, М.Элиаде пишет:

«…При внимательном анализе мифов,…, приходишь к выводу, что одной из основных причин являются грехи людей и старение, разложение мира. (…) Трудно найти более волнующее выражение космической усталости, желания абсолютного покоя и смерти».

Можно сказать, что такой невротический мир не содержит в себе выраженного «греха» (травмы), он просто настолько стар, изжил себя и свои ресурсы, что его можно только разрушить.

В этом смысле возникает интересная параллель с концепцией ужасающего (в противовес «просто страшному») в японской культуре. В жанре юмэ-моногатари (рассказов о сновидениях, необычном, волшебном и потустроннем) выделяются рассказы кайдан, - об ужасном, такие, от которых у слушателей кровь стынет в жилах: типичный сюжет – герой умирает просто от взгляда или от соприкосновения с таким немыслимым.

В них нет упоминаний о чудовищах или кровавых преследованиях. Самое страшное, по мнению японцев (как известно каждому любителю японского кино, хорошо понимающих в ужасах), это сдвиг мира в сторону ненормальности, как бы поломка естественного хода вещей. Такой «испорченный мир» становится источником смерти для каждого, кто соприкасается  с ним.2

Другими словами, в художественных и мифологических образах конца мы наблюдаем то же разделение на драматизм травмы и истинно ужасное, завораживающее,  немыслимое, - то, что предвещает полный конец.

Образ усталого мира отражает картину нарциссического состояния пациента, пойманного в ловушку своего базисного дефекта. Энергия для трансформации не может родиться внутри этого состояния: такая картина предполагает только апокалиптический сюжет о разрушении старой структуры. В этом случае конец вселенной есть образ трансформации.

Возвращаясь к пациентам, видевшим сны о конце света, можно сказать, что общим для них было состояние длительного и глубокого отчаяния, затянувшегося кризиса. Ощущение глубокой безнадежности переживалось  как самим рассказчиком, так и (весьма нередко) аналитиком. При этом безнадежность в контрпереносе связана именно с образом конца («усталости мира»), а не с терапевтической беспомощностью. Сознание и фантазия аналитика не парализованы; однако терапевтические интервенции часто выглядели как попытки внушить умирающему человеку, будто он здоров и полон сил. Реакция пациента  на слова аналитика также не имели оттенка агрессивного сопротивления: скорее он производил впечатление человека, искренне старающегося увидеть хоть что-то конструктивное в попытках собеседника помочь ему. 3

Разумеется, реальная картина жизни таких пациентов вовсе не обязательно представляет картину полного упадка. Довольно часто это то, что называется «обычные люди» - вполне успешные, не испытавшие особенных травм и трагедий в личной истории. Характерным является обычно заметный дисбаланс между внешней - профессиональной и социальной, - успешностью, и ощущением внутренней пустоты и одиночества. Можно сказать, что мир для таких пациентов действительно устал от своего бесплодия и глубокой испорченности, так что нет никакой надежды на то, что он станет «нормальным».

Если представить такой диалог в привычной нам символической модели «мать и ребенок», то «ребенок» пациента  очевидно общается с материнской фигурой, схожей с  «мертвой матерью», описанной А. Грином, незлокозненной, но безразличной к его эмоциональным потребностям, но при этом активно эксплуатирующей его эмоциональность и живую энергию для своих эгоистических целей.

Он продолжает попытки разбудить/оживить ее, но с течением времени эти попытки все больше делаются формальными и  механичными. Более того, фигуральное «материнское тело» приобретает все большее сходство с мумией, т.е.  с вечно мертвым и одновременно живым и сакральным предметом поклонения. При этом если с мертвецом разговаривать не нужно и не о чем, то мумия как раз – вечно живущий, всезнающий и милостивый покровитель, идеальный собеседник. Продолжение терапевтического диалога может постепенно превратиться в ритуальное поклонение этой «материнской мумии».

Тогда жизнь пациента возможно (для него) только в постоянном присутствии смерти, как будто вне этого контекста жизнь непредставима вовсе. Другими словами, происходит инверсия живого и мертвого, когда слова терапевта «вы еще можете иметь (желаемое, отношения, чувства и т. п.)» означают потерю материнского объекта, и напротив, обсуждение в духе «я никогда не могу это иметь» означают продолжение жизни. Терапевтической целью для пациента является сепарация с этой материнской фигурой и переживание оживляющей потери.

Такая привязанность к мертво-живому объекту формирует в аналитическом процессе иллюзию энергетической полноты, живого процесса. Однако при более тщательном анализе видно, что этот процесс служит скорее мумификации анализа. Истинной же целью аналитического процесса является переключение живого ребенка на контакт с аналитиком, вместо того, чтобы сохранять привязанность к матери-мумии.

Эта метафора «матери-мумии» приводит нас к вопросу о том, как символически похоронить «мертвую мать», одновременно расчистив в душе пациента место для новой надежды и новых объектных связей. Как избежать превращения аналитического пространства в мавзолей? 

Например, в русской традиции, нетленное – неумирающее, – тело может принадлежать как почитаемому святому, так и его антагонисту – покойнику, которого не принимает сама смерть/земля.4  Такой мертвец – необязательно грешник; это может быть человек, умерший «неправильно» (например, без покаяния, случайной), т.е. смерть которого выходит за рамки нормального миропорядка. Такой мертвец, не являясь в буквальном смысле злодеем (например, оборотнем), мог быть источником опасности и гибели.

Здесь мы вновь видим идею «кайдан» - ужасного-ненормального,  - того, что хуже страха. В аналитическом пространстве это говорит о присутствии нарушенности, выходящей за рамки травмы или преследования со стороны полных зла интроектов. В этом смысле лечение должно быть основано не на оживлении, а на восстановлении нормального хода вещей.

Итак, мы должны увидеть смерть/разрушение нарциссической структуры. Традиционный способ отпустить призрак к смерти и покою универсален в народных обрядах и поверьях: в случае, если тело не найдено, его требуется обнаружить (в современно художественной традиции это сюжеты от трогательного «Кентервильского привидения» до триллеров  - «Милые кости»).  Пока мы не видим костей, объект «пропал без вести», он хуже, чем мертв и не может дать ни оплакать, ни забыть себя. Ожидание и поиск «костей» являются одновременно и ужасающими, но и желаемыми. Так же, как и апокалиптическая катастрофа «усталого мира», это способ восстановить нормальный ход вещей.

***

Тут мы возвращаемся к идее глобальной катастрофы – разрушения мира. Образы усталости, изношенности, безнадежности символизируют умирающую надежду ожить самому и оживить объект; и одновременно связаны с сохранением эмоционального контакта с ним. Возможно, высвобождение витальной энергии пациента в ряде случаев невозможно постепенно, нужен катастрофический переход.

Вопрос, который уместно задать себе в этом случае, - как отличить энергию расчищения/освобождения/трансформации от деструктивной силы, ведущей пациента к уничтожению анализа и к собственной гибели? Или, выражаясь фигурально, имеем ли мы дело с войной или с гибелью мира? и еще – может ли аналитик находиться рядом с пациентом, в этом процесс, и при этом не быть захваченным, испуганным или соблазненным?

Возможно, ответ лежит в области эсхатологических образов и представлений. в отличие от ужасов и драматических картин войны, действительный конец всего живого вызывает не столько страх, сколько изумление, восторг и смирение.5

Разрушение нарциссического пространства возможно только путем катастрофического перехода, который направлен на восстановление нормального порядка вещей.  Переживание катастрофы как абстрактной внечеловеческой красоты очищения мы видим, кстати, в финальных сценах кинофильмов (от «Забриски-пойнт» Антониони до  «Меланхолии» фон Триера), именно потому, что изобразительные возможности кино позволяют представить катастрофу в ее ужасной красоте. Отнести ситуацию к «последним временам» означает сделать ее критической и встать перед необходимостью понять ее настоящий смысл. Психика словно говорит: нет больше возможности терпеть, внутренний мир испорчен и не подлежит восстановлению.

Фантазии и сны о конце света отражают выход из мира нарциссической разлаженности. избавиться от равнодушного и эксплуатирующего материнского взгляда можно лишь, совершив символический суицид. поэтому эти образы можно рассматривать одновременно как прямое разрушение материнского комплекса (разрушение земли как матери), и как суицид (разрушение себя как мира).

Благодаря переживанию глобальной катастрофы происходит новое переструктурирование психики, когда мертвое умирает и соединяется с мертвым, а живое может соединиться с живым.  Оно получает доступ к источнику энергии и способность распоряжаться ею. Фантазии о конце света в психологическом  плане отражают распад очень глубокого и серьезного комплекса, много лет или даже десятилетий оказывающего влияние на Эго. В результате этого распада Эго получает энергию Самости, что приводит к отказу от ложных надежд и иллюзий.
 

 

 

 

 

1 Дети знакомятся с историей о последних днях, читая повесть Туве Янссон «Муми-тролль и комета», взрослые могут посмотреть «Меланхолию»  фон Триера, или же обратиться к огромному корпусу эсхатологических трудов. В русской культуре ожидание «последних времен» было излюбленной темой богословов и мистиков. Рукописные и самиздатовские тетрадки с толкованиями Апокалипсиса, описаниями близящейся катастрофы, Страшного суда и грядущей гибели, существуют и до сих пор (автору довелось держать в руках такие записи, относившиеся к 60-м – 80-м годам ХХ века).

2 В сущности, сюжеты знаменитых японских триллеров сводятся именно к этой идее: есть нечто ненормальное, на что нельзя смотреть.  Идея призрака-мстителя отходит на второй план, и зритель сконцентрирован не на травме прошлого, а на том, что от призрака невозможно отвести взгляд.

3 Эта специфика контрпереносных переживаний представляется нам важной, т.к. она говорит о сохранении рабочего альянса и доверия даже на краю психологической гибели.

4 В традиции почитания святых в досинодальный период  не существует противопоставления нетленной плоти и разрушенного тела. Позднейшие представления о том, что тело святого или мученика обязательно нетленно, основаны на народных легендах и канонически  неверны.

5 . Фольклорные тексты разных культур, описывающие гибель мира, как правило, не фиксируют внимание читателя/слушателя на страхе.

Феномен конкуренции в отношениях - частое явление, и оно встречается как в дружеских, так и в романтических или даже семейных отношениях. Бывает и так, что человек избегает отношений из-за страха конкуренции или специально выбирает тех партнёров, с которыми точно не будет конкурировать - заведомо лучше или хуже себя, либо из других сфер деятельности. В этом случае страх перед конкуренцией является её обратной формой, инверсией, ведь человек заранее знает о своей склонности конкурировать, предполагает её негативное влияние на отношения и стремится выстраивать отношения так, чтобы избежать конкуренции.

 

С одной стороны, конкуренция в отношениях задаёт им динамику и подстёгивает мотивацию. Если человеку трудно организовать и замотивировать себя самому, появление рядом того, на кого он мог бы ориентироваться, побуждает его активно стремиться к успехам, работать над собой. С другой стороны, тема конкуренции тесно связана с темой власти, а, согласно Юнгу, власть и любовь вряд ли совместимы друг с другом. Конкуренция с близким человеком обедняет наше переживание близости, сеет недоверие в отношениях, отдаляет нас от того, кто мог бы нас поддержать.

 

Иногда конкуренция в отношениях проявляется в открытых, а иногда - в незаметных и подавляемых формах. Не всегда просто признать зависть к близкому другу или партнёру, желание стать в чём-то равным ему или даже лучше его. В отношениях часто есть негласное табу на конкуренцию, ведь успехам близкого принято радоваться, а не завидовать им. Но в некоторых случаях чувство зависти перевешивает, а чувство собственной неполноценности на фоне того, кто кажется успешнее, оказывается разъедающим.

При столкновении с конкуренцией в отношениях, прежде всего, важно попробовать разобраться с проекциями. Так ли друг или партнёр успешен в тех областях, в которых хотелось бы достичь успеха тому, кто конкурирует? Не является ли зависть проекцией на близкого человека своей ресурсной, но не присваиваемой части? Когда, как и почему возникла ситуация сравнения себя с другим, какие поводы и основания для этого имели место?

 

В некоторых случаях можно открыто обсудить с близким человеком проблему конкуренции. Возможно, эти отношения являются взаимными, и тогда они завязаны на общих или комплементарных паттернах. И тогда важно, как обе стороны переживают эту конкуренцию, способны ли они извлечь из неё пользу, перевести её в конструктивное русло или, скорее, чувствуют, что конкуренция разрушает их отношения.

Конкуренция в отношениях также тесно связана с нарциссическими ожиданиями человека от самого себя и удовлетворённости реализацией этих ожиданий. Если человек ждёт от себя слишком многого, предъявляет к себе завышенные требования и не может соответствовать им, эта тема для него является крайне заряженной. И тогда в отношениях с другими он автоматически обращает внимание на то, как дело обстоит со сложной для него темой у них. Например, в случае, когда главной целью человека является зарабатывание как можно большего количества денег, он может невольно интересоваться или проявлять повышенное внимание к тому, сколько зарабатывают его друзья, и раниться тогда, когда они превосходят его в уровне доходов, чувствовать себя неполноценным на их фоне.

 

В ряде случаев конкуренция в отношениях связана с чувством собственной неполноценности и защитой от близости. Так, когда человек чувствует, что он недостоин любви и уважения, он начинает сомневаться в том, кто проявляет к нему эти чувства, и искать то, за что можно было бы его любить, не веря в бескорыстность и безусловность симпатии другого человека. И тогда возникает закономерный вопрос - как так получилось, что меня полюбил и оценил человек, который гораздо лучше, умнее, успешнее? В этом случае на первый план выходят внешние показатели и ценности, но игнорируется внутренняя сторона отношений - то, каким образом происходит глубинное и подлинное взаимодействие между людьми вне зависимости от их социальных статусов или успехов.

 

Конкуренция в близких отношениях также может говорить о сильной потребности человека в соревновательности. Возможно, человек является борцом по духу, хотел бы соперничать с другими людьми и заряжаться от этого энергией, но почему-то не позволяет себе этого делать в более открытом и широком пространстве. И тогда вместо того, чтобы участвовать в конкурсах, активно продвигать самого себя, социализироваться, бороться за своё место под солнцем, он предпочитает конкурировать в близких отношениях, поскольку эти отношения являются наиболее безопасной средой. А проиграть другу или партнёру менее катастрофично для самооценки и чувства самоценности, чем проиграть кому-то публично.

Конкурируя в отношениях, человек, с одной стороны, пытается защитить собственную уязвимость, ведь, если он в чём-то лучше, выше, сильнее своего друга или партнёра, ему будет легче пережить ссору или разрыв с ним, легче обесценить этого человека, если вдруг тот причинит боль. С другой стороны, эта борьба не всегда заканчивается победой, и тогда конкурирующий обнажает свою уязвимость, подменяя близость борьбой и сводя многоплановые отношения к соревнованию.

 В каждом человеке есть внутренняя нарциссическая часть, которая позволяет ему ценить себя, добиваться успехов и чувствовать себя уверенным, опираясь на опыт побед и достижений. Каждый может найти в себе что-то, чем он мог бы гордиться или в чём он превосходит других. Именно из этих чувств уверенности, гордости и собственного могущества можно преодолевать тяжёлые кризисные ситуации, находить в себе ресурсы в экстремальных условиях. 

 

Но, помимо того, что мы умеем и можем, есть и обратная сторона нас, которая проявляется в слабостях и бессилии. Это могут быть некоторые черты нашего характера, способности или внутренние ограничения. Например, человек может быть силён в одних дисциплинах и слаб в других, но это не значит, что он не смог бы освоить вторые. Но из-за того, что они даются ему труднее, он потратил бы на них больше времени, чем на те, которые даются легко. Или сейчас не испытывает острого интереса к каким-то областям знания, в которых в будущем хотел бы разобраться. 

 

Как сильные, так и слабые стороны человека имеют значение, ведь он не может состоять только из силы и могущества. Есть ситуации, в которых мы сталкиваемся с собственной слабостью и бессилием. И не всегда преодоление слабостей является конструктивной стратегией, поскольку, во-первых, чтобы сильные стороны человека по-настоящему расцвели, ему нужно хорошо тестировать реальность и понимать свои ограничения, во-вторых, слабые стороны требуют бережного отношения, при отсутствии которого к себе человек рискует дойти до истощения, а, в-третьих, цельная личность и уникальная индивидуальность каждого складывается из сочетания сильного и слабого, что предполагает признание как одного, так и другого. 

 

Попытки разобраться в слабых и сильных сторонах человека были предприняты в дифференциальной психологии, в которой можно найти разные варианты типологий. Опираясь на тип, можно решать задачи профориентации, адаптации и даже реабилитации человека. И юнгианская типология, из которой впоследствии выросла соционика, является одной из таких попыток. По сути, эта типология говорит нам, что в некоторых аспектах взаимодействия с реальностью человек силён и способен сознательно управлять этой силой, тогда как другие глубоко погружены в бессознательное, а, значит, в меньшей степени контролируемы им. И, делая ставку на свои слабые функции, важно понимать, что для их реализации потребуется гораздо больше энергии, чем для реализации сильных, а, значит, иметь возможность сделать сознательный выбор, стоит ли оно того.

 

Помимо слабых функций, бессилие человека может проявляться в ситуациях, в которых сама реальность ставит ему жёсткие ограничения. Например, устраиваясь на работу в период экономического кризиса, человек сталкивается с большей конкуренцией и меньшим количеством выгодных предложений, сам поиск идёт труднее, чем в спокойные и стабильные периоды. Иногда бессилие касается ситуаций, называемых в экзистенциализме "пограничными", т.е. когда человек вынужден делать выбор между сохранением или поддержанием своего существования и качеством жизни, что может проявляться в невозможности прямо сейчас покинуть нелюбимую работу, чтобы заняться делом мечты, из-за кредитов, долгов и иных финансовых обязательств. Бессилие переживается и в ситуации столкновения с экзистенциальными данностями - болезнью, смертью, утратой близких.

 

Почему же бессилие не всегда полезно преодолевать и зачем признавать его, какой ресурс это может дать? Преодолевая бессилие, мы пытаемся превзойти самих себя, и, помимо постановки изначально в малой степени реалистичных целей и истощения, на этом пути мы рискуем потерять самое ценное, что у нас есть, - контакт с собой. В преодолении мы отбрасываем бессилие в сторону, как бы отрицая его или погружая себя в чувство вины. Так, человек может говорить самому себе, что у него нет никаких слабых сторон и сложностей, он просто ленится, а, значит, надо заставить себя пойти и что-то сделать. Такая стратегия вызывает сопротивление у той части души, которая должна, но не может или не хочет сейчас проявлять силу. А, значит, эта стратегия ведёт к актуализации внутреннего конфликта, который заберёт гораздо больше энергии, чем мирное сотрудничество обеих сторон. 

 

Признание бессилия, напротив, позволяет нам расслабиться и с принятием отнестись к тому, что мы не идеальны, не всемогущи, у нас есть ограничения, а, значит, мы являемся совершенно обычными людьми, которые не обязаны всегда быть в рабочем состоянии, никогда не болеть, спасать других, идеально исполнять свои социальные роли. Иногда мы можем плохо себя чувствовать, иногда - ошибаться, что-то и вовсе нам не по силам, а, если по силам, оно вряд ли стоит того, и это нормально - в чём-то не быть успешным, могучим и непобедимым. Признавая это, мы позволяем себе быть собой и учимся любить себя безусловно, а не только за внешние успехи и достижения. Просто за то, что мы есть, а не за особые волевые усилия. 

 

Принятие бессилия даёт возможность открыть в себе новую силу. Сознавая, что есть нечто, чего мы делать не хотим, не можем, либо что получается у нас плохо, мы одновременно можем противопоставить этому то, что, наоборот, хочется, можется и хорошо получается. И тогда именно эта точка становится оптимальной для приложения сил. 

нарциссический 

ресурс 

Нарциссический 

Ресурс 

Нарциссический 

Ресурс 

Нарциссический 

Ресурс 

Нарциссический 

Ресурс 

Нарциссический 

Ресурс 

Нарциссический 

Ресурс