Публикации с тегом интроекты предписаний установки (12)

Восприятие себя, других и мира в дихотомии "плохой" и "хороший" уходит корнями в глубокое детство, а в контексте истории человечества - в первобытное мышление. Когда-то давно, когда перед человеком стояли задачи выживания, он вынужден был оценивать всё с позиции хорошего или плохого, т.е. полезного и вредного для выживания. Аналогичный механизм обращения с собой и миром вокруг повторяется и в индивидуальном развитии человека, когда, ещё будучи младенцем, согласно Мелани Кляйн, он начинает различать "хорошую" и "плохую" грудь. В дальнейшем родители, воспитатели и учителя используют это рудиментарное дихотомическое мышление, чтобы контролировать поведение человека. "Сегодня ты - плохой мальчик, а потому обойдёшься без прогулки, без сладостей и без подарков!", - говорит ребёнку мама или папа в надежде на то, что он изменит своё поведение.

 

Впоследствии воспитанный в духе чёрно-белого мышления человек будет постоянно расщеплять как самого себя, так и мир. "Этот человек поступил плохо, значит, он плохой, не буду с ним дружить". Или: "я хороший, я веду себя хорошо и выполняю все правила, значит, мир должен наградить меня подарками". Нетрудно догадаться, каким драматичным окажется разочарование, когда вдруг однажды человек впервые обнаружит, что это не работает, что такое мышление - всего лишь когнитивное искажение, которое не даёт никаких гарантий счастья и благополучия, но является удобным инструментом манипуляции другими людьми посредством непрошеных оценок.

 

Почему же, несмотря на то, что мышление современного взрослого человека объёмно и многомерно, многие до сих пор цепляются за этот архаизм и рудимент "хорошего" и "плохого"? Похоже, дело не только в ригидности психики, для которой более ранние механизмы являются в то же время более устойчивыми, но и в том, что чёрно-белое мышление делает мир предельно простым и понятным, создавая иллюзию предсказуемости и избавляя от лишних экзистенциальных размышлений. Однако такого рода предсказуемость и устойчивость - лишь кажимость. И упрощённая картина мира может быстро сломаться в ситуации, когда вдруг кто-то однозначно "плохой" внезапно делает для нас что-то хорошее, либо когда мы оказываемся в тупике требований к себе и не можем закончить токсичные отношения, потому что боимся показаться кому-то "плохими".

 

В психотерапии "плохое" и "хорошее" в первую очередь подвергается сомнению, ведь одним из первых терапевтических векторов работы является работа с Тенью человека, а, значит, со всем, что он не признаёт и отвергает в самом себе, проецируя на других людей и мир вокруг. Расщепляя себя на "хорошее" и "плохое", мы отсекаем от себя часть ценных ресурсов, и в итоге в функциональном состоянии остаётся лишь половина нашей личности. Если довести этот процесс расщепления до абсурда, мы рискуем превратиться в "человека в футляре", который загнан в угол собственными ограничениями так, что не может ни свободно вздохнуть, ни пошевелиться.

 

В работе с тенденцией расщеплять самого себя и мир на "хорошее" и плохое" психолог обращает внимание не только на содержательную границу (что именно и почему человек считает хорошим и плохим, как сформировались эти представления и каков их контекст), но и на конечный мотив - зачем человек дробит себя подобным образом. Наиболее частыми мотивами оказываются жажда любви и страх. Человек стремится быть хорошим и избегает быть плохим, чтобы другие люди любили его и не причиняли ему вреда. Но, если нас любят исключительно за то, что мы "хорошие", удобные и соответствуем чужим ожиданиям, любят ли при этом нас, какова цена и ценность такой "любви"? Точно так же ведь можно любить удобную вещь, которая хорошо служит, но без тени сожаления избавиться от неё, если она сломалась или отслужила свой срок. Ситуация, в которой нам не причиняют вреда только из-за того, что мы достаточно "хорошие" и "удобные", является ещё более страшной. Неужели для того, чтобы пользоваться базовыми человеческими правами, нужно постоянно кому-то угождать и выполнять чужие прихоти?

 

При детальном разборе подобных убеждений и того, что за ними стоит, как правило, оказывается, что как концепция "любви" за то, что мы хорошие, так и концепция "наказания" за то, что мы плохие, не выдерживает никакой критики. Да, вполне возможно, для первобытного человека, который не мог иным образом объяснить природные катаклизмы, идея награждения или наказания богами имела какой-то смысл. Или в раннем детстве нас, действительно, поощряли за хорошее поведение и наказывали за плохое. Но во взрослом возрасте, когда мы уже принадлежим только себе, сами определяем свою жизнь и формируем свой круг общения, подобные пережитки прошлого только мешают нам развиваться, отнимая наши драгоценные ресурсы и способствуя регрессу.

 

Каковы же альтернативы "хорошему" и "плохому" и что можно противопоставить такому расщепленному самовосприятию и мировоззрению? Принятие себя во всей полноте, осознанность и согласие с собой. "Я не хороший и не плохой, я просто есть", "я не хороший и не плохой, я бываю разным", "мир не хороший и не плохой, он многообразен", "нечто в мире не хорошее и не плохое, но сейчас оно мне подходит или нет, и я могу выбирать". 

Переживать страх естественно для человека, поскольку именно страх бережёт нас от опасных ситуаций и помогает нам сохранить жизнь. Но в некоторых случаях чувство страха мешает человеку жить и развиваться. Далеко не все страхи являются рациональными и обоснованными. Иногда человек, действительно, предчувствует какую-то угрозу, а в других случаях его заставляет бояться прошлый негативный опыт. 

 

При работе со страхом психолог обращает внимание на то, как давно и в связи с чем возник страх, какова его интенсивность, насколько он помогает или мешает клиенту, какую функцию в его психике выполняет и что за ним стоит. Например, за страхом публичных выступлений может стоять отсутствие опыта или неудачный опыт. За страхом также могут скрываться домыслы и когнитивные искажения, когда человеку кажется, что, если произойдёт то, чего он боится, случится непоправимая катастрофа. В этих случаях усилия психолога направлены на то, чтобы развенчать миф о катастрофе, т.е. декатастрофизировать ситуацию, которой боится клиент. 

 

Ещё один приём работы со страхом - образно или символически представить и детализировать страх. Применяя этот приём, психолог просит клиента визуализировать свой страх или представить его в других модальностях - как этот страх звучит, чем пахнет, какие тактильные ощущения вызывает. Представляя страх в объёме, клиент рассказывает психологу, в какой части тела и как этот страх живёт, когда становится больше и когда - меньше. Подобные образы полезно рассматривать в динамике - что происходит с этим образом, когда клиент думает о волнующем событии. Образ может не только становиться больше или меньше, но и обретать новые детали и/или терять старые, приходить в движение. На основе представленного образа можно развернуть активное воображение и начать активно менять цвет, форму, конфигурацию и динамику страха. В конечном итоге, используя этот приём, клиент под руководством психолога учится управлять собственным страхом. 

 

В гештальт-подходе работа со страхами часто проходит в рамках техники "пустого стула". Можно попробовать отсадить страх от клиента, попросить клиента занять место страха и побыть этим страхом. Когда клиент полностью идентифицируется со страхом, он проникает в самую суть этого чувства. Пересаживаясь обратно на свой стул, клиент вступает в диалог со своим страхом. Можно задать этому страху какие-то вопросы, либо сказать ему о своих чувствах. С помощью этой техники клиент обретает способность договариваться со своим страхом и с самим собой, лучше понимая себя и стоящие за страхами потребности.

 

Часто при работе со страхом помогает детальный разбор ситуации, которой боится клиент. При анализе такой ситуации нередко выясняется, что в представление клиента о ситуации попало что-то лишнее и вредоносное для его психики и развития. Это могут быть интроекты, т.е. чужие слова, чужой опыт и чужие послания. Могут быть осколки непроработанного и незавершённого неудачного опыта. Могут быть ошибочные представления о действительности. После разбора потенциально страшной ситуации для клиента в деталях начинается процесс синтеза. Разобранное необходимо заново собрать так, чтобы клиент обрёл новое, гармоничное видение ситуации, которое уже избавлено и от прошлого опыта, и от чужих установок/убеждений, и от лишних домыслов.

 

В поведенческом подходе при работе со страхом большое внимание уделяется формированию и развитию навыков. Часто человек боится чего-то, потому что не знает, как вести себя в определённых ситуациях. Например, его навыков знакомств и завязывания связей с людьми может не хватать, что приводит к страху перед другими людьми и новыми знакомствами. Или ему может не хватать навыков выходить из неловких ситуаций. Тогда психолог побуждает клиента тренировать этот навык в безопасных условиях. Так, например, при нехватке навыка общения с незнакомыми людьми, психолог может дать клиенту задание подойти к 5 незнакомым людям за неделю и спросить у них дорогу куда-то. Развивая навык, человек чувствует себя гораздо увереннее и перестаёт бояться.

 

Работа со страхом также требует формирование внутренних опор, исходя из чего психолог обращает внимание на ресурсы клиента. Ресурсы могут быть как внутренними (позитивный опыт преодоления страха; сильные стороны клиента, которые компенсируют слабые; ресурсное состояние, из которого страха меньше; мотивации, которые перевешивают страх), так и внешними (поддерживающие фигуры из окружения; особые условия, при которых клиент чувствует меньше страха). Если ресурсов не хватает для преодоления страха, работа психолога движется в сторону их обретения и накопления. Например, в случае, когда клиент находится в длительном состоянии стресса, сначала важно дать ему возможность восстановить свою психику, а лишь затем начинать прицельную работу со страхом в более ресурсном состоянии. Или для тренировки навыка преодоления страха сначала могут быть созданы максимально комфортные условия, в которых риски сведены к минимуму. Так, навык публичных выступлений сначала можно формировать в близком и знакомом клиенту кругу людей, а затем переносить тот же навык на более широкие аудитории.

 

Не всегда работа со страхом ведёт к полному избавлению от страха, но она позволяет клиенту взять страх под собственный контроль, а, значит, научиться управлять своей жизнью.

В повседневных коммуникациях мы все сталкиваемся с неприятными моментами и неловкими ситуациями. Бывают моменты, когда собеседник вдруг затронул нашу больную тему, напомнил кого-то из прошлого, либо просто произошло недопонимание. В эти моменты у нас часто включаются защитные психологические механизмы или механизмы избегания контакта. Например, в ответ на непонимание человек внезапно может уйти в себя или начать воспроизводить какой-то поведенческий паттерн из прошлого. И тогда контакт с другим человеком теряется, а, значит, теряется возможность взаимной искренности, прояснения ситуации и достижения понимания. Именно из-за такой потери контакта часто происходят ссоры и разрывы отношений. 

 

В гештальт-подходе выделяются следующие механизмы прерывания контакта: слияние (конфлюэнция), проекция, интроекция, дефлексия, ретрофлексия, эгоизм и десенситизация.

 

Когда работает конфлюэнция, мы сливаемся с другим человеком и теряем себя. Такое может происходить, когда человек, с которым мы контактируем, является очень близким нам, либо по каким-то причинам мы боимся признания различий и конфликта из-за них. Поскольку, сливаясь с другим, человек перестаёт чувствовать своё "я", а контакт возможен лишь на границе двух разных "я", слияние делает невозможным сам контакт. И тогда вместо контакта человек поглощает другого или поглощается сам. 

 

Механизм проекции включается тогда, когда мы приписываем другим что-то из собственного психического материала или опыта. И тогда вновь мы не видим другого человека и не слышим его, а слышим либо себя, либо кого-то из нашего прошлого, а, значит, реагируем не на того, кто здесь и сейчас перед нами, а на нечто другое, что затрудняет контакт.

 

При интроекции, напротив, человек поглощает то, что предлагается ему другим человеком (например, комплимент или критику, информацию или какое-то замечание), не переваривая этот материал. И тогда чужой посыл может стать для него руководством к действию, либо внутренне ощущаться, как нечто чужеродное, от чего хочется поскорее избавиться. Поглощая и не переваривая нечто от других, человек теряет возможность как-либо отреагировать на их посылы, а, значит, снова выпадает из подлинного контакта. 

 

Дефлексия характеризуется тем, что человек избегает контакта с помощью переключения внимания собеседника. Так, он может внезапно сменить тему, начать шутить или отвлечься на что-то. В этот момент человек выпадает из контакта и становится недоступным для другого. 

 

При ретрофлексии человек направляет на себя некое действие, которое адресовано другому. Например, переживая агрессию, он может начать кусать свои губы или сжимать кулаки. Переживая какой-либо запретный импульс, он сдерживает себя, как бы распадаясь внутри себя в этот момент на того, кто хочет совершить некое действие, и на того, с кем он это действие совершает. При этом внутренний импульс не находит выхода вовне, поскольку направляется им на себя и замыкается на себе же. 

 

Эготизм проявляется в том, что человек аналогично распадается внутри себя на того, кто что-то переживает, и на того, кто наблюдает за этим переживанием. Это значит, что вместо того, чтобы предаться контакту с другим, он занят контролем над собой и ситуацией, что мешает ему расслабиться и быть искренним.

 

При десенситизации человек останавливает или замораживает свои чувства, как бы замирая и делая себя нечувствительным к происходящему. И тогда он теряет чувствительность как к себе, так и к другому, из-за чего из контакта с другим уходят энергия и интерес. 

 

В терапии психолог отслеживает все эти механизмы и может предложить клиенту способы саморегуляции, чтобы он мог вернуться в контакт "здесь и сейчас", а затем научиться отслеживать эти моменты самостоятельно и делать то же самое собственными усилиями. Так, замечая слияние, психолог обращает внимание клиента на различия между ним и тем, с кем он сливается, т.е. предлагает выделить себя из этой коммуникации и признать, что он может существовать и отдельно от другого. Или, отмечая дефлексию, психолог может обратить внимание на феноменологию происходящего - какие действия сейчас он наблюдает за клиентом и что они могут означать ("Я вижу, что сейчас вы опустили глаза, и чувствую себя покинутым Вами. Что это значит для Вас?"). 

 

Избегание контакта, как правило, происходит тогда, когда по каким-то причинам контакт становится невыносимым для нас и вызывает много негативных чувств, например, злости или тревоги. Если эти чувства не вносятся нами в контакт, мы остаемся наедине с ними, а коммуникации с другими людьми теряют свою эффективность, т.к. в момент избегания рвётся нить понимания. Восстановить эту нить возможно лишь тогда, когда мы находим в себе мужество вернуться в контакт. Для этого важно научиться отслеживать те трудные моменты, когда контакт с другим становится непереносимым для нас, и осознавать, что именно и почему происходит в эти моменты с нами. Осознание открывает возможность не избегать контакта, а попробовать опереться на него, ведь в нём одновременно участвуют двое, а, значит, можно попробовать не нести свои непереносимые чувства в одиночку, а дать о них знать собеседнику или попросить его о поддержке. 

Успех измеряют разными способами. Для некоторых людей он связан с такими внешними вещами, как достижение карьерных целей, например, высокая должность в компании  или успешная защита диссертации. Для других успех означает улучшение личной жизни: удовлетворяющие отношения, хорошие воспитанные дети; вклад в ощущение успеха может внести и хорошая сексуальная жизнь. Для третьих главной целью может быть психологический рост. Эта потребность  в психологическом развитии может происходить из надежды преодолеть невротические конфликты или из только смутно понимаемой внутренней потребности в большем осознании.

 

В этих примерах чувство успеха переживается, когда человек использует свои способности для продвижения к более благоприятным ситуациям жизни. Это чувство является смесью потенции, независимости, свободы и позитивной самооценки. Желая успеха, люди обычно пытаются достичь цели, которую они сознательно поставили.

 

Однако люди со страхом успеха демонстрируют негативную реакцию, когда они понимают, что способствовали достижению своих целей. Их достижения вместо улучшения самооценки вызывают депрессию и тревогу.

 

В своей карьере люди со страхом успеха страдают от подавления, которое ведет к неспособности работать вообще или к серому существованию на уровне ниже своих возможностей. Будучи очень амбициозными и способными работать упорно над достижением целей, они проявляют особое отношение к выгоде, получаемой в результате успеха: она или отрицается, или уничтожается. Если успех на работе приводит к продвижению по службе, они или теряют интерес, или меняют работу. Если же успех приходит в виде денег, то деньги часто растрачиваются. Если они добиваются признания, то могут сделать что-то, что приведет к их публичному унижению.

 

Комплимент по поводу того, как хорошо этот человек выглядит или что-то выполнил, вызывает самопринижение, сопровождающееся заявлениями о том, как на самом деле он плох, или же перечислением недавно допущенных глупых ошибок. Многие прячут свои таланты за фасадом заурядного человека, посредственности. Всем нам известны люди, которые хорошо играют в пинг-понг, гольф или в шахматы в начале партии, но почему-то умудряются упустить победу в конце.

 

Боящиеся успеха люди испытывают трудности в завершении дел. Например, в школе они не подготавливают вовремя домашнее задание, не готовятся адекватно к экзаменам или начинают наспех зазубривать в последнюю минуту. Если, несмотря на все проволочки, их способности позволяют им все сделать хорошо, то они могут выпасть (выйти из конкурса), когда  приближается оглашение результатов.

В отношениях они имеют тенденцию менять партнера из-за смутной неудовлетворенности, приводящей к прекращению отношений. Если же у них устанавливаются успешные отношения, весьма вероятно, что  они заведут еще одну связь и поставят своего партнера в известность об этом. Хотя у них может и не быть каких-либо нарушений  в сексуальности, они часто не могут получать от нее удовольствие.

Одним из самых общих проявлений страха успеха является неспособность принимать решения. Всем нам известны люди, которые пытаются заставить других сказать им, что делать в какой-то ситуации – потому, что сами они не хотят принимать ответственность за возможные ошибки. Боящийся успеха человек, однако, является нерешительным не из-за боязни неверных решений. Именно бессознательная связь, которую он устанавливает между решительностью и успехом, вызывает его страх.

 

Люди со страхом успеха приходят в анализ с сознательной целью психологического роста и смягчения болезненных симптомов, однако они демонстрируют парадоксальную негативную реакцию на успешное достижение этих целей. Они переживают тревогу и депрессию после терапевтических инсайтов или других позитивных знаков психологического развития. Они с тревогой отрицают прогресс в своем развитии и регрессируют перед его лицом. Часто именно тогда, когда улучшение на подходе, когда достигнуто некоторое важное понимание, углубление аналитических отношений или какие-то позитивные изменения в их внешней жизни, они неожиданно переживают ухудшение.

 

Юнг наблюдал страх успеха по отношению к психологическому развитию. Он приписывал его инстинктивной регрессивной силе, присущей самой психике, подавляющей психологический рост. В противовес ей действует побуждение к эволюции, заставляющее индивида искать личностный рост. Дифференциация эго от бессознательного и его развитие в качестве структуры самосознания с независимыми функциями частично являются результатом его отношения к этим противоборствующим тенденциям. В нормальном случае побуждение к росту пересиливает регрессивные компоненты психики. Однако может возникнуть патология: эго не развивает адекватных функций или боится их успешного применения. Например, Юнг писал о страхе принятия решений – когда люди не могут принимать решения. Он заметил, что нерешительность может сохраняться  из-за желания остаться в инфантильном мире и избежать возможных опасностей независимой жизни. В отличие ситуаций  сознательного принятия решений, ведущих к позитивной активности,  в этом случае решения принимаются (и жизнь проживается) лишь в бессознательных фантазиях. Юнг считал, что это происходит из-за регрессивной компоненты психики, возобладавшей над тенденцией к развитию. Однако Юнг не уточнял, при каких обстоятельствах нормальные страхи индивидуума вырастают в заметную патологию страха успеха.

 

Целью этой статьи является клиническое описание страха успеха. Я хочу показать, что особые типы интеракционных травм, полученных на разных стадиях психологического развития, приводят к явным тревогам, которые проявляются как страх успеха. Этими тревогами являются уничтожение, потеря любви, потеря контакта с реальностью, зависть и кастрация. Хотя эти тревоги в некоторой степени присущи каждому, в крайней форме они связаны с определенными психологическими нарушениями. Проще говоря, различные тревоги будут представлены в связи с разными патологическими состояниями. Каждый тип нарушений имеет свою собственную динамику и психотерапевтические рекомендации. Будет подчеркнута взаимосвязь между переносом и контрпереносом. В конце я предложу выводы о психотерапевтическом подходе к проблеме страха успеха и размышления о некоторых связанных с этим архетипических темах.

 

 

Пациентка с пограничным расстройством пришла на анализ с историей неудач при завершении задач. Десятью годами раньше она ушла из колледжа за семестр до окончания. Она вернулась в колледж перед началом анализа, но не могла сдавать работы вовремя. Когда ей не удавалось что-либо сделать успешно, она впадала в депрессию. В анализе проявился тот же паттерн. Каждое продвижение сопровождалось сильной депрессией и регрессией. В ее фантазиях и снах проявлялся страх, что аналитик в действительности не хочет ее роста. Другой страх состоял в том, что аналитик выкинет ее из анализа до его завершения. После сдачи экзамена и последовавшей за ним серьезной депрессии (вместо гордости) она рассказала следующий сон:

 

 

Старая женщина во сне (образ Великой матери) является архетипически связанной с богиней Гекатой. Богиня смерти Геката символизирует пожирающий аспект психики.  Однако в противоположном аспекте Геката рассматривалась как богиня свадьбы и рождения, а следовательно, и символического роста, а не только смерти.

 

Психика ребенка проецирует пожирающий и питающий аспекты архетипа Великой матери на реальную мать. Эго на ранних стадиях развития еще не интегрировалось в согласованную психологическую структуру. Подобным же образом образ Великой матери еще не объединен. Вместо этого питающий и пожирающий полюса этого образа переживаются последовательно (отдельно).

 

 В нормальном случае эго по мере взросления развивается в согласованную структуру, переживающую полярности Великой матери в качестве частей единого архетипического образа. У пограничных пациентов это объединение не происходит. Напротив, питающий только-хороший аспект Великой матери силой удерживается в стороне от пожирающего только-плохого аспекта с помощью защиты расщеплением. И эго не развивается в унитарную структуру. Опыт показывает, что индивидуумы с пограничными расстройствами на стадии сепарации пережили травмы, которые воспрепятствовали объединению материнского образа и эго. Развились патологические отношения между этими отщепленными структурами, которые затем проявились в личной психологии этих индивидуумов.

 

В своих исследованиях детей Малер наблюдала нормальную фазу симбиоза, когда я ребенка не дифференцировано от матери. Из этого состояния единства матери и ребенка постепенно происходит сепарация. На последней фазе стадии сепарации ребенок начинает понимать  свою отдаленность от матери и испытывать сепарационную тревогу. Малер наблюдала, как постоянная эмоциональная недоступность матери на сепарационной фазе прерывает адекватное развитие автономного эго-функционирования и интегрированного ощущения себя. 

 

У матерей, чьи дети испытывают  страх успеха,  часто наблюдается  избыточная тревога сепарации. Когда эти дети достигают сепарационной стадии развития, тревога матерей становится невыносимой, и они защитным образом отстраняются. У ребенка вместо безопасного ощущения, что мать присутствует, возникает впечатление, что если он отдалится от нее, то не к кому будет возвращаться. Боясь уничтожения, маленький ребенок цепляется за мать. Когда он боится и цепляется, сепарационная тревога матери ослабляется, и она награждает его любовью. Ребенок сразу же приходит к заключению, что любой знак независимости, уверенности в себе, инициативности или успеха опасен для матери и будет вести к отвержению; с другой  стороны, слабость, цепляние или неудачи будут вознаграждены.

Например, упомянутая пациентка переживала постоянное отвержение в детстве всякий раз, когда пыталась отделиться от матери. Пациентка вспоминала, что каждый вечер мать просила ее дать отчет о проделанных за день делах. Однажды девочка отказалась, и мать погрузилась в молчание. После многих часов (как ей показалось), девочка сдалась и рассказала матери о проведенном дне. В другом воспоминании (когда ей было два года), она настаивала на том, чтобы надеть вещи, которые ей нравилась, вместо того, чтобы, как обычно, подчиниться матери и одеть то, что она скажет. В ответ на это проявление независимости мать вышла из комнаты и оставила ее одну. В этот момент девочка фантазировала, что мать никогда не вернется и что ее оставили здесь умирать. Она переживала такую сильную тревогу, что когда мать в конце концов вернулась, девочка умоляла ее выбрать ей одежду.

 

Мастерсон в своем исследовании пограничной патологии заметил, что индивидуумы, переживавшие постоянное отвержение на сепарационной фазе, не развивают целостный образ матери с позитивными и негативными чертами. Вместо этого образ расщепляется на два: отвергающий аспект и вознаграждающий аспект. Соответственно, эго разделяется на успешное и на слабое. С одной стороны, когда человек чувствует себя слабым, награждающий аспект расщепленного материнского образа заставляет человека чувствовать любовь и чувство безопасности. С другой стороны, ощущение собственной силы вызывает отвергающий образ матери. Тогда индивидуум чувствует себя отвергаемым, депрессивным, боящимся смерти. Таким образом, для индивидуума с пограничной патологией любая успешная активность ведет к страху потери и уничтожения. От этих мучительных чувств защищает избежание успешного завершения дел. 

 

Эти особые конфликты, которые индивидуумы с пограничным страхом отвержения переживают вокруг темы успеха, проявляются и в их межличностных отношениях. Когда эти люди переживают успех, отвергающий аспект материнского образа проецируется ими на друзей, коллег, супруга или аналитика. Чтобы защититься от спроецированного негативного материнского образа, они проявляют слабость и неудачу. А тот, на кого направлены проекции, может чувствовать что-то вроде отвержения. 

Например, один коллега просил меня проконсультировать его по поводу трудного случая. Из-за контрпереносных проблем он идентифицировался с проекциями отвергающей матери  со стороны пациентки и отреагировал их. Всякий раз, когда пациентка чувствовала себя успешной в личной жизни или  по поводу прогресса в анализе, аналитик огорчался, что она больше в нем не нуждается и прекратит анализ. Он очень тревожился из-за этих мыслей. Защищаясь от сепарационной тревоги, он бессознательно ее отвергал; это заставляло пациентку чувствовать себя небезопасно и цепляться за него. Пациентка переживала эмоциональную недоступность аналитика как ужасную угрозу. Когда бессознательное поведение аналитика было проинтерпретировано и привнесено в сознание, он испугался желания подорвать успех пациентки и скомпенсировался через поощрение ее роста. Сны пациентки и ее ассоциации показали, что она неверно поняла чрезмерные  поощрения аналитика – как попытку избавится от нее. Тогда в качестве защиты пациентка спросила, как будто цепляясь, возможна ли будет их личная дружба после завершения анализа. Защитные заверения аналитика успокоили пациентку, но в ее снах проявилось отчаяние. В то время как сознательно она успокоилась, бессознательно она поняла, что ее сепарационная тревога никогда не будет проанализирована, потому что ей как бы говорят, что сепарация никогда не произойдет.

 

С технической точки зрения, для этого аналитика важно суметь пережить такую межличностную динамику без отреагирования одной стороны архетипа (через отвержение)  или другой его стороны (через чрезмерную поддержку). После внутренней проработки этих чувств аналитик должен отреагировать интерпретацией, чтобы помочь пациентке связать оба аспекта этой расщепленной структуры. Это донесло бы до сознания пациентки те защитные отношения, которые  существуют между ее успешным эго и негативным материнским образом, и начать исцелять расщепляющий процесс. 

 

 

В адекватной ситуации развития эксгибиционизм и грандиозность ребенка постепенно трансформируются в способность взрослого к амбициям и наслаждению достижениями. Соответствующее отражение матерью является одним из основополагающих условий для такой интеграции.

 

  Страдающие от нарциссизма люди обычно воспитывались нарциссическими матерями, неспособными к позитивному отзеркаливанию. Эти матери обретали самоценность и идентичность через достижения своих детей, которых они воспринимали как продолжение самих себя. Поскольку ребенок существовал для отзеркаливания родителей, он не должен был предъявлять права на индивидуальность. Гордость ребенка в виде грандиозности и эксгибиционизма показывает, что позитивные атрибуты и достижения принадлежат ему, а не родителю. Это вызывает зависть нарциссического родителя. Они чувствуют никчемность; интенсивное чувство неполноценности вызывает путаницу между «обладать чем-то ценным» и «быть ценным самим по себе». Чтобы предотвратить болезненное чувство зависти и сопутствующего самопринижения, они нападают на то, в чем видят источник своей зависти – на ценность ребенка. В самых примитивных случаях это проявляется в прямых яростных нападениях матери или в отказе обеспечить необходимые условия для развития ребенка. В более тонких случаях мать не будет восхищаться достижениями ребенка и будет уходить из-за своей зависти при их демонстрации.

 

В результате этих серьезных нарциссических травм грандиозность и эксгибиционизм ребенка  не трансформируются и остаются в архаической форме. У некоторых людей это упорство в удержании грандиозного я может вести к большим достижениям и радости. Экстравагантные требования фантазий могут подталкивать их к оптимальному использованию своих способностей, и таким образом они могут реально достичь выдающихся успехов. У других людей может развиться страх поражения. Таким  людям трудно пережить события, которые не подтверждают их совершенство. Чтобы избежать боли поражения, они могут или пытаться избегать их,  или защитно погружаться в активность, которая подкрепляет их грандиозность – вроде  повторяющихся сексуальных подвигов или спорта.

 

У людей третьего типа давление неизмененного грандиозного я может привести к страху успеха. Общий страх взрослых, страдающих от нарциссических конфликтов из-за подобной фиксации, -  что успешные достижения могут привести к сильному вторжению в их взрослую личность примитивной грандиозности и эксгибиционистских чувств. Они боятся потерять контакт с реальностью, боятся всеобъемлющей изоляции в нереалистических фантазиях и пугающих переживаний стыда и самоосознания. В экстремальных случаях человек может настолько сильно идентифицироваться с экстравагантным бредом, временно или на длительный период, что возникает опасность психоза.

 

Формой защиты от болезненного затопления является отстранение от источника возбуждения. Существуют бесчисленные способы, которыми человек, боясь потерять контакт с реальностью из-за инфляции, будет защищаться от успеха, стимулирующего это наводнение.  Можно избежать успешного завершения, переводя функционирование на более низкий уровень. Другая форма защиты – чрезмерная работа в какой-то одной области, чтобы не хватило времени на достижение  успеха в других более уязвимых областях, имеющих большую важность. Обычно такие люди развивают фобии. Наркотики и особенно алкоголь становятся для них привычными формами защиты.

 

Коллега рассказал мне о личном опыте, который ясно иллюстрирует эту проблему. В течение первого года аналитического обучения  у него состоялась отличная презентация перед собранием своих коллег и в присутствии известного аналитика, который вел семинар. После презентации его поздравили не только друзья, но и учитель; будучи обычно сдержанным человеком, он подошел и пожал ему руку. В течение  часа чувства коллеги поднялись от оправданной гордости за хорошо выполненную работу до потока грандиозных фантазий. Он стал самонадеянным и несносным и начал прерывать других своими высказываниями, отчуждаясь таким образом от коллег и учителей. Он не мог спать и не мог остановиться, навязчиво думая о своем триумфе. После почти двух недель таких страданий он взмолился о том, чтобы все это скорее закончилось. После этого опыта он стал бояться любого успеха и на несколько лет замкнулся, проявляя позицию покорности и застенчивости. 

 

Страхи нарциссических родителей или собственные страхи, а также проецируемая зависть часто вызывают конфликтные чувства в отношении успеха. Очень статный анализируемый характеризовал себя как невзрачного; он вспоминал, что его мать агрессивно  высмеивала его вид. Этот пациент был также одарен интеллектуально; эти способности также высмеивались его матерью, которой не позволяли посещать колледж ее родители и которая чувствовала неполноценность перед своим хорошо образованным мужем. Эта мать, в свою очередь, препятствовала сыну в получении удовольствия от школы. Пациент боялся своих позитивных качеств. Он знал, что они могут пробудить зависть матери и привести к агрессивной критике. Пациент реагировал на это принижением своих собственных способностей и уклонением от успеха.

 

Пациенту, находившемуся под влиянием  материнской зависти, не удавалось в полной мере развить свой потенциал. Успешно продвигаясь в актерской карьере, он защищался против интроецированной завистливой матери, принижая свою карьеру как глупое и бесполезное занятие. В конце концов, на вершине успеха он резко прервал свои занятия и вернулся в колледж. Его интеллектуальные таланты снова принесли ему успех. И снова он не смог им наслаждаться. Он выбрал не подходящую ему академическую карьеру, постоянно беспокоился по поводу аттестаций – вместо того, чтобы стать уверенным в себе лучшим студентом –  и вообще довел себя до отчаяния. В сущности, пациент говорил своей матери: «Даже если я делаю все правильно, это не повод для твоей зависти, потому что я несчастен и не придаю ценности достигнутому».

 

Отношения с нарциссическими родителями проявляются и в личных отношениях людей, страдающих от нарциссических конфликтов. Когда человек чувствует успех, завистливый родитель может быть спроецирован им на друга, коллег или супруга. Из-за страха и в целях защиты от ожидаемой зависти этот человек, вероятно, будет приуменьшать свои достижения. Другие люди, через идентификацию с проецируемой завистью, могут переживать завистливый гнев и желание отравить ощущение успеха у этого человека. Если тот, на кого спроецирована зависть, отреагирует завистливые реакции, нарциссический  человек будет переживать повторение отношений с завидующим родителем, а не отзеркаливание, необходимое для того, чтобы получить опыт позитивных качеств и соответствующей самооценки.

С другой стороны, люди с нарциссическими конфликтами могут идентифицироваться с завистливым родителем и чувствовать зависть к чужим достижениям. Завистливый родитель не способен пережить реальную или сфантазированную самоценность другого и пытается заставить другого чувствовать неполноценность принижающими комментариями и поведением. Например, завистливые анализируемые могут заставить провалиться анализ только для того, чтобы аналитик не почувствовал успех. Если аналитик не понял этого, он может быть фрустрирован и впасть в отчаяние по поводу своей неспособности способствовать прогрессу в терапии. Это может приводить к острой депрессии у аналитика, чувству неполноценности и защитным попыткам прекратить анализ.

 

Один обучающийся аналитик, которого я супервизировал, боялся зависти к своим анализируемым. Спроецированная зависть одной пациентки заставила его компенсироваться и навязчиво превозносить, а не адекватно отзеркаливать ее позитивные качества. Это слишком стимулировало грандиозность пациентки и вызвало страх потери контакта с реальностью. К тому же пациентка, страдающая от нарциссических конфликтов, восприняла необычный аспект   поведения аналитика как свидетельство его потребности в усилении его собственной самооценки. Пациентка верила, что ее успех в анализе был нужен для блага аналитика, и полагала, что ее функция состоит в отражении терапевта, как она делала это по отношению к родителям.

 

Аналитик также может страдать от страха успеха  из-за гиперстимуляции. Это ведет к контрпереносным реакциям и защитам. Например, ранее упомянутые грандиозные фантазии супервизируемого были стимулированы идеализацией пациентки. Защищаясь от своей грандиозности и эксгибиционистских потребностей, супервизируемый пытался помешать идеализации преждевременными интерпретациями, отсылающими назад к реальности, и принижением достижений пациентки. Чтобы избежать гиперстимуляции от успеха анализа, супервизируемый пытался преждевременно завершить его, рационализируя свою мотивацию как нежелание вызвать зависимость пациентки. 

 

 

Исследования показывают, что люди с депрессивными расстройствами страдают от суровой потери объекта любви в ранней жизни, и они развивают идею, что за эту потерю ответственно их личное зло. Этот вывод обычно подкрепляется родительским моральным критицизмом, указывающим на «плохость» ребенка.

 

Однако, несмотря на отчаяние, эти люди с депрессивной патологией таят бессознательную надежду, что другой потерян не навсегда. Эта идея, что можно вернуть любовь другого, основана на опыте, что тот, другой человек, когда-то был любящим. Спитц в своем исследовании сделал наблюдение, что депрессивное расстройство развилось у тех детей, которые имели позитивный опыт материнской заботы, утраченный впоследствии. В результате этой первоначальной заботы и идеи, что их плохость повлекла эту утрату, депрессивные пациенты верят, что при соответствующем искупительном поведении их полюбят вновь. Они хотят, чтобы с возвращением другого также вернулись их собственные позитивные чувства к себе.

 

Для пациента с депрессивным расстройством важно избегать временной потери, которая может пробудить детский опыт потери. Дела, которые могут привести к потере, вызывают депрессивную тревогу и избегаются. Если потеря любви (действительная или сфантазированная) происходит, эти пациенты реагируют искупительным актом подчинения. 

 

Люди с выраженной депрессией – очень зависимые. Из детских переживаний у них сформировались устойчивые ассоциации: с одной стороны, потеря любви приводит к независимости; с другой стороны,  любовь возможно обрести вновь, если стать зависимым от другого. Успешное поведение для них связано с силой и независимостью, а это, в свою очередь, связано с тем, что они являются нелюбимыми и плохими. Когда они осознают, что чувствуют себя успешными, активируется их детский комплекс по поводу потери любви. Они автоматически реагируют на это попытками превратить проецируемого отвергающего родителя в принимающую фигуру через искупительное подчиненное поведение. Они становятся беспомощными, слабыми и укоряющими себя.

 

Например, одна пациентка с депрессивным расстройством связывала свою успешную карьеру в недвижимости с использованием своих способностей для получения выгоды. Следовательно, делать что-то для себя бессознательно означало потерять зависимость и любовь, быть успешной значило быть нелюбимой, что вело к депрессивной реакции, принижению значения своих достижений. Ее упреки себе показывали, что она себя не любит и нуждается в ком-то, кто бы о ней заботился. Чтобы доказать себе и другим, что от нее самой ничего хорошего не исходит, пациентка приписывала успех другим  людям, сыгравшим только минимальную роль в ее карьере. 

 

Депрессивные люди страдают от избыточной и иррациональной вины: они считают, что недостойны того, чтобы с ними произошло что-либо хорошее. Поскольку быть успешным вызывает болезненное чувство вины, они начинают бояться успеха.

 

Например, упомянутая выше пациентка реагировала на терапевтический прогресс ухудшением своего состояния. В ее фантазии аналитик представлял ее мать, которая чувствовала неполноценность и замыкалась в депрессии всякий раз, когда пациентке удавалось проявить свои способности. Таким образом, пациентка вместо явного поощрения чувствовала вину, потому что в ее фантазии она заставляла аналитика впадать в депрессию по поводу ее успешного роста.

 

Склонные к депрессии люди часто выросли в ситуации, требующей развития экстраверсии в качестве защиты на угрозу потери.  Они обычно воспитывались  в условиях, когда родители предлагали им свои способы понимания чего-либо и запрещали все остальные. Вследствие этого внимание этих людей стало направленным почти исключительно на понимание и удовлетворение других. Склонные к депрессии люди также развили страх интраверсии. Интроспекция и понимание индивидуальных реакций сами по себе являются актами сепарации, независимости и  полагания на себя –  теми самыми качествами, которых индивидуумы с депрессивными проблемами боятся, потому что они ведут к угрозе потери любви.

Развитие ориентации на других и страх своих собственных реакций вызывают у депрессивных людей трудности в ситуациях, требующих выбора. Выбирать, в отличие от подчинения авторитету, -  значит быть отдельным, автономным и независимым. Эти качества поднимают тему потери любви за неподчинение. Выбор также включает способность оценивать. Склонные к депрессии люди с экстравертированной ориентацией  смотрят на других, желая понять, что те хотят, и выбирают это, чтобы получить их любовь. Вместо понимания самой ситуации и осознания своих собственных мнений и чувств, эти люди часто чувствуют замешательство в ситуации выбора и будут беспомощно апеллировать к любому доступному авторитету, чтобы тот сказал им, что делать.

 

Одна депрессивная пациентка попросила совета «И Цзин» для принятия решения. Ответ ее не устроил, и  она попыталась депрессивно подчиниться авторитету аналитика, чтобы тот принял решение за нее. В переносных фантазиях пациентки аналитик нес образ матери, желающей, чтобы она была слабой и беспомощной. Для нее это была ситуация выбора, и следовательно, ситуация угрозы потери любви, и она бессознательно снова пережила первоначальную детскую потерю. Депрессия пациентки была и реакцией на ее потерю, и апеллированием к аналитику-матери через подчинение – чтобы снова стать любимой.

Когда депрессивные люди чувствуют успех, они проецируют отвергающие родительские образы на значимых других в своей жизни. Например, в личных отношениях страх потери любви другого приводит их к тому, что они обращаются  к друзьям и супругу с интенсивными просьбам заботиться о них. Они становятся требовательными, критичными и злыми, если их родителям не удается ответить на их беспомощность советом, контролем или любыми другими знаками заботы.

 

В анализе, если эти люди начинают видеть  прогресс в своем психологическом росте, отвергающий родитель может проецироваться на аналитика, и в этом случае пациент пытается подчиниться ему через депрессию. Контрперенос аналитика может включать переживание отвергающих чувств родителя пациента, который теперь проецируется на него. В других случаях аналитик может обнаружить свое огорчение по поводу страданий пациента и вину за то, что он не был достаточно полезен. Вместо проработки этих реакций для понимания их значения в психодинамике аналитик может защищаться, удовлетворяя требования пациента в совете или открытой поддержке. В этой ситуации для пациента снова подтверждается идея взаимосвязи  подчинения и родительской любви, а не связь между успехом и поддержкой аналитика.

 

Аналитик нуждается в сопротивлении этому давлению и проработке этих чувств внутри себя. Тогда в соответствующий момент аналитик сможет проинтерпретировать, что пациент чувствует себя как несмышленый ребенок, о котором надо заботиться и на которого сразу отреагируют, если он покажет беспомощность. Если пациент реагирует дальнейшими депрессивными симптомами, аналитик должен снова отметить, что это происходит из-за того, что забота о себе и обладание своими ресурсами делают пациента нелюбимым, в то время как состояние беспомощности и зависимости приносит порцию любви.

 

 Эдипальная ситуация

 

Эдипальная фаза развития центрируется вокруг влечения к родителю противоположного пола и агрессивных конкурентных чувств к родителю своего пола. Представим это в схематическом виде для мужской психологии: мальчик ассоциирует свои приятные генитальные ощущения с желанием исключительного обладания матерью. Вместе  с тоской по матери приходит желание устранения любых соперников – обычно отца и братьев или сестер. Что здесь самое важное, так это интенсивность вовлеченных чувств: ребенок наполнен импульсами любви и ненависти, тоски и ревности, ярости и страха. Но эти крайние желания вызывают конфликты в ребенке, которые центрируются вокруг страха мщения. Главный страх ребенка относится к причинению телесного вреда, а именно к фантазии о кастрации. В добавление к этому страху родительской мести, мысли об устранении родителя своего пола вызывают у ребенка чувства вины, зависимости, и небезопасности из-за перспективы потери защиты и заботы родителя. Конечно, чаще всего конфликт между импульсами и страхами, связанными с их отреагированием, разрешается. Страх ребенка интернализируется и подавляется в бессознательное, враждебные импульсы вытесняются желанием походить на родителя своего пола.

 

На эдипальный период, среди прочих переменных, могут также повлиять такие доэдипальные моменты, как возможная болезнь или смерть родителя, от которого ребенок желает избавиться, или которым он хочет обладать, сексуальное соблазнение ребенка, рождение сиблингов, родительские реакции на эдипальные события. Значительные травмы в течение эдипального периода могут привести к патологическому страху успеха.

 

Для мужчин основной формой бессознательно фантазируемой мести со стороны эдипального отца является кастрация и гомосексуальное подчинение. Поскольку в нашем обществе маскулинность связывается с силой, доминированием и превосходством, не удивительно, что люди, страдающие от эдипальных конфликтов, часто связывают успех и решительность с фаллической потенцией, которая у них буквально ассоциируется с пенисом. Для них быть успешным означает иметь большой взрослый пенис. Обладание взрослым пенисом, однако, вызывает у них бессознательное соревнование с отцом за мать. От возникающей в итоге кастрационной тревоги они защищаются самокастрацией. Они чувствуют и презентируют себя так, словно они не имеют взрослого пениса.  Это может проявляться в фантазии, что их пенис слишком мал, чтобы удовлетворить женщину, или они могут быть погружены в гомосексуальные фантазии. Обе эти фантазии ведут к симптомам тревоги, которые часто обостряются после успеха.

У одного пациента, который сам был терапевтом, проявлялись эти симптомы. Он боялся прогресса в своей собственной терапии и боялся показать свой интерес к профессиональным темам. Пациент фантазировал, что аналитик будет воспринимать его желание стать опытным терапевтом как соревнование за превосходство и попытается навредить ему. Эти фантазии заставляли его держать в секрете свой интеллектуальный, профессиональный и психологический рост. Вместо этого в лечении он демонстрировал только слабости  и конфликты. Пациент также фантазировал, что у терапевта есть связи с его пациентками. В конце концов пациент завязал отношения с пациенткой другого аналитика. Он страдал от сильной тревоги, рассказывая своему аналитику об этой связи, и фантазировал, что аналитик гневается. Ассоциации пациента показывали, что он бессознательно рассматривал свою связь как победу над аналитиком и связывал свой успех с обладанием большим взрослым пенисом. Эти ассоциации раскрыли эдипальное соперничество с аналитиком. Он стремился стать экспертом, который будет лучшим аналитиком, чем его собственный. В его фантазии тогда все пациенты аналитика перешли бы к нему, особенно женщины. Далее он представлял, что он и аналитик покажут свои пенисы женщинам, которые увидят, что его пенис больше и привлекательней. В фантазии аналитик становился злым и угрожал ему ножом мясника. Пациент тогда чувствовал себя беспомощным. Обладание большим пенисом помещало его в ситуацию соревнования с аналитиком-отцом и вызвало страх кастрации. Он защищался против этого страха, представляя себя уже кастрированным, скрывая свою фаллическую потенцию.

 

Адекватные интерпретации страха успеха пациента  в терминах эдипального конфликта вызвали следующий сон: «Я нахожу мои украденные ботинки в магазине для гомосексуалистов. Когда  я забираю их назад, на меня нападает хулиган с желтыми волосами, который бьет меня по заднице каким-то инструментом». Он ассоциировал ботинки со способностью удержать фаллическую силу, а желтоволосого –  со львом, причем его отца звали Лео. Он понял, что сон подтверждает его эдипальный страх иметь маскулинную силу. В течение последующих недель он начал переживать иррациональный гнев на мужские фигуры на улице, который впоследствии направился на обижавшего его директора клиники, в которой он работал. Он сумел вовремя отделить свои амбиции от конкурентных чувств к другим и освободиться от ненужной тревоги.

 

Осознание успеха вызывает не только страх мщения. Поскольку оно символически приравнивается к сфантазированному убийству своего родителя, оно также вызывает вину. Опыт победы ребенка над матерью в эдипальном периоде может привести к вине за агрессивные чувства. Подавление  притязаний может, в свою очередь, привести к фобическому поведению. Если успех достигается, потребность снизить вину через страдания или выплату штрафа может привести  к потребности в искуплении, в самонаказании или к мазохистическому  приспособлению. Бессознательная потребность в наказании может быть связана не только с действительными злодеяниями. Она может быть связана с фантазиями или желаниями, которые считаются аморальными. Мы видим это в людях, которые наносят себе неумышленный вред, терпят неудачу в карьере, когда они почти достигли цели, или же не могут позволить себе наслаждаться чем-либо. У одного пациента, когда ему было четыре года, умер отец. Пациент бессознательно фантазировал, что его сексуальные желания к матери и агрессивные импульсы к отцу сделали его отца больным и убили. Вследствие этого пациент чувствовал, что он выиграл мать, но виновен в смерти отца. Поэтому он переживал ужасную вину всякий раз, когда достигал успеха в чем-либо. Чувствуя, что из-за своих гнусных преступлений он не достоин жить, он полагал, что его жизнь должна стать искуплением через страдания.

 

Аналитики уязвимы к контрпереносу на пациентов, которые прорабатывают свои эдипальные конфликты. Их реакции часто центрируются вокруг конкуренции с анализируемыми. Аналитик может идентифицироваться с кастрирующей агрессией спроецированного отцовского образа и давить своими интерпретациями на пациента. В таком случае пациент может бояться проявлять свою силу, сопротивляясь тому, что он переживает как требования подчинения со стороны аналитика-отца. Вместо этого своими неудачами пациент сопротивляется аналитику и одновременно конкурирует с ним. Если аналитик не осознает эту динамику, его фрустрация из-за отсутствия прогресса может привести даже к еще более подавляющим интерпретациям.

 

В результате идентификации с кастрированными чувствами пациента, аналитик может начать чувствовать себя импотентным или пытаться снова достичь превосходства над пациентом. Пациент, реагируя на агрессивную конкурентность аналитика, идентифицируется с ним и затем удовлетворяет его потребность во власти, приписывая свои успехи ему, а не себе. Таким образом пациент избегает страха кастрации, потому что переживает успех не как свой собственный, но как возникший благодаря воображаемым атрибутам аналитика.

 

 

В этой статье я предположил, что страх успеха происходит от регрессивных сил в психике, которые символизируются образом пожирающей Великой матери. На различных онтогенетических уровнях развития эти силы проявляется по-разному. Эти тревоги есть в каждом из нас – от низкого до среднего уровня –  и могут быть обнаружены даже у взрослых. Однако в результате травматических нарушений в ранней жизни развивается патологический страх, который с того времени действует бессознательно. Форма, которую примет этот страх, определяется особенностями травм и стадий развития. Обнаружение регрессивного материала предполагает необходимость редуктивного терапевтического подхода.

Юнг не был против редуктивного анализа – он был только против догматического и неподходящего его применения. Он считал, что в зависимости от отдельных терапевтических потребностей пациента ему подходит или редуктивный, или синтетический подход. Редуктивный подход востребован, когда «что-то надо разрушить, растворить или уменьшить...». Редуктивный анализ освобождает психическую энергию от патологических проявлений, связывая текущее невротическое поведение с ранними конфликтами, из которых оно и произошло. Редуктивная интерпретация говорит страдающему, что «его симптомы произошли из настоящего и прошлого, а не только из того или другого. Было бы несправедливо считать, что редукция в данном случае неправильна». В отличие от ретроспективного акцента редуктивного подхода  синтетический метод фокусируется на потребности психики в развитии. Юнг говорил, что энергия, освобождающаяся из патологических проявлений через редуктивный метод, имеет свой градиент. Этот градиент определяется потребностью индивидуума в индивидуации. Через продуцируемые психикой символы синтетический подход дает понимание и представляет человеку то направление, в котором он будет развиваться.

 

Хотя Юнг предложил всего несколько терапевтических идей относительно страха успеха, он сделал одно полезное обобщение по поводу осознания автоматических реакций. Он говорил про таких пациентов: «Он должен узнавать автоматизмы, враждебные развитию его личности, и через это знание постепенно учиться освобождать себя от них; но он также должен учиться использовать силу полезных автоматизмов». Первая часть комментария Юнга относится к редуктивному анализу, исследованию причин автоматического поведения, которое подавляет развитие. Вторая часть относится к поддержке импульса к развитию в психике.

 

Клинические данные  этой статьи показывают, что при работе с пациентами со страхом успеха редуктивный подход должен предшествовать синтетической интерпретации. Редуктивный интерпретативный подход помогает установить отношения между успехом и специфическими прошлыми страхами, с которыми он связан. Преждевременный акцент на поощрении потребности в развитии в психике через синтетические интерпретации вызывает бессознательные страхи  и соответствующие защиты у пациента.

 

Одной из ценностей редуктивного подхода является то, что он выявляет негативный перенос. Этот перенос дает пациенту шанс стать сознательным в отношении темной стороны Самости. Страх, боль, гнев и ненависть,  которые пациент начинает осознавать,  являются решающим опытом для развития. Через эти переносные отношения с аналитиком пациент сначала боится, затем гневается на фигуры, которые, как он фантазирует, мешают его развитию.

 

На этой фазе процессу часто мешают непонятые контрпереносные реакции. Аналитик должен справиться с тем, что к нему относятся как к наносящей вред непитающей жестокой родительской фигуре. К тому же ему потребуется воля, чтобы увидеть, что враждебные желания мешают развитию пациента. Особенные внутренние реакции аналитика – будь то отвержение, зависть, нелюбовь или кастрация – должны помочь ему в понимании соответствующих страхов пациента. Аналитик может ошибочно стать поддерживающим, чтобы успокоить напуганного пациента, что, по его мнению, будет полезным для его развития. Такие контрпереносные реакции могут мешать негативным фантазиям пациента проявиться  в переносе. Когда аналитик демонстрирует свою поддержку пациенту слишком рано, пациент чувствует, что его притязания не адекватны и сильнее подавляет их – вместе с энергией, необходимой для его развития.

Пациенты со страхом успеха открывают через анализ негативного переноса, что подавляемое ими чувства и их страхи являются на самом деле позитивными чувствами, связанными с успехом, а также агрессией, которая необходима для борьбы за эти чувства. Когда страх успеха разрешается, присущая психике потребность в развитии ускоряет процесс развития личности. По Юнгу, рост личности никогда не является случайным или функцией сознательного решения, он определяется процессом индивидуации личности. Синтетический процесс, который поощряет эти тенденции развития, связывая их с целями, символизируемыми бессознательными продуктами, полезен на этой фазе.

 

Хотя у меня нет достаточно информации от пациентов, чтобы делать четкие выводы, я хотел бы предложить некоторые размышления о внутренних целях, которых, в конце концов, и боится человек. Во всех примерах страха успеха, которые я исследовал, внешний страх успеха оказывался проявлением внутреннего страха психологического развития. Если человек преодолевает страх своего собственного внутреннего развития, страх достижения внешних целей также уходит. Во многих примерах внешняя цель – будь то слава, любовь, положение в обществе или что-то еще – были пересмотрены и изменены, когда было осознано, что они не соответствуют потребностям внутренней личности. Это показывает, что внешние цели часто неверно понимаются  и мешают проявлению символических событий.

Юнг говорил, что психическая энергия может быть пережита только через  проявления в конкретной форме. Энергия Самости, например, никогда не переживается прямо, но только через воплощение в феноменальном мире. Калшед и Шварц-Салант говорили, что Самость через идеализации трансмутируется в психическую структуру.  Ранее я предположил, что именно нуминозный аспект Самости  через процесс идеализации интернализируется и строит психические структуры.

 

Однако эти размышления кажутся мне слишком абстрактными и далекими от опыта. Психологические структуры являются гипотетическими конструктами, которые, как считается, лежат за всяким поведением. Психологические структуры сами по себе не могут быть пережиты прямо. Если энергия Самости воплощается только через психологические структуры, они не могут быть познаны на опыте, но только посредством гипотез. Такой вывод противоречит и моему собственному пониманию и выводам других  людей, пережившим в своей  жизни опыт нуминозного. Скорее, энергии Самости могут воплощаться через  развитие психических структур, а переживаются человеком только через действия этих структур. Я считаю, что именно целенаправленные действия человека  являются первичными средствами воплощения Самости в сознании.

 

Юнг приблизился к подобным выводам через толкование пассажа из «Розариума», когда он писал: «Художник не действует по своему собственному капризу, но принуждаем  к действию материалом. Всемогущим мастером является не кто иной как Самость. Самость хочет быть проявленной, и по этой причине опус является процессом индивидуации, становлением собой». Юнг здесь показывает, что энергия Самости проявляется в действиях человека и что эти действия только кажутся сознательно выбранными. В действительности они определяются потребностью Самости в воплощении.

Следовательно, на отношение человека к ориентированным на цель действиям  влияют его отношения с Самостью, а также его достижения во внешнем мире. Фактически, повседневные дела можно переживать как нечто похожее на религиозный опыт. Успешно функционирующее эго переживает себя как сосуд, через который проявляется творческая энергия Самости. Я считаю, что в этом конечная терапевтическая цель разрешения страха успеха.

Расстройства пищевого поведения тесно связаны с эмоциональной, мотивационной и смысловой сферами жизни человека. Например, при компульсивном переедании заедаются те эмоции, распознавание, принятие и ассимиляция которых нарушены. Так, испытывая сильное чувство гнева, зависти или даже любви, человек не всегда может понять, что именно он переживает и чего хочет в связи с этим переживанием, т.е. какая потребность за ним стоит. Но переживание, которое было заблокировано или пропущено на этапе осознания, никуда не уходит. Оно продолжает жить в психике человека и нуждается в каком-то выходе. И очень часто выход находится в самом простом и непосредственном способе физического отреагирования - например, в переедании. 

 

Чтобы проработать проблему переедания, психолог возвращает клиента к истокам и причинам его проблем. И, когда исток находится в эмоциональной-мотивационной сфере, важно понять на каком этапе развития и почему произошло нарушение распознавания и спонтанного проживания эмоций и чувств. Возможно, некоторые чувства были запретными в семье клиента, не подкреплялись и осуждались близкими, не находили отклика и поддержки, а потому были вынесены за черту самоцензуры настолько, что сама возможность распознавать и переживать их оказалась заблокированной. И тогда задачей психологической работы становится возвращение человеку связи с этими чувствами, тренировка навыков их распознавания и поиск путей выхода для этих чувств в конструктивных для клиента формах. Так, человек, который понимает, что сейчас переживает гнев или обиду, может выбрать альтернативные перееданию способы справиться с этими чувствами. Например, поговорить о проблеме с человеком, который вызвал это чувство, нарисовать это чувство, отреагировать его в спорте и т.д. 

 

Помимо личностных проблем с распознаванием и проживанием эмоций, проблема переедания часто окрашена и культурными смыслами. Так, например, в семье клиента, страдающего перееданием, могли бытовать порядки, согласно которым нельзя оставлять или выбрасывать еду, нужно всегда доедать до конца, нельзя получить десерт, пока не доедено первое блюдо, по праздникам принято слишком много готовить и переедать и т.д. Такая культурная заряженность темы еды создаёт вокруг неё смысловое поле, из которого человеку бывает трудно выбраться, чтобы сформировать своё собственное отношение к еде. А, будучи заряженным чужими установками, он следует им, чтобы избежать чувств вины и стыда, которые переживал всякий раз, когда нарушал подобные семейные и культурные правила. В этом случае посредством анализа установок психолог пробирается к глубинным смыслам, связанным у клиента с едой, и развивает стратегию переосмысления отношений с ней, проработки негативных чувств и изменения убеждений, которые формируют тревожное и противоречивое отношение человека к еде. 

 

Задачей психолога при работе с нарушениями пищевого поведения становится возвращение человеку связи не только с его потребностями и чувствами, но и с его естественной саморегуляцией, которая нарушается, когда человек в прошлом часто был вынужден есть то, что ему не нравилось, переедать, доедать до конца то, что хотел бы оставить и т.д. Пересиливая себя, в прошлом человек терял связь со своей потребностью голода и чувством насыщения, из-за чего в итоге голод оказался связанным с иными чувствами и взял на себя функцию их проживания. Точно так же размытым стало и чувство насыщения, которое, будучи тесно связанным с эмоциями, выходит за пределы своей биологической функции, а, значит, не может быть в полной мере прочувствовано до тех пор, пока голод и насыщение не будут очищены от внешних, социальных, семейных и культурных смысловых наслоений, ведь, например, переживание тоски в связи с одиночеством, в принципе, не может быть насыщено с помощью пищи, в отличие от физиологического голода.

 

Возвращая клиенту связь с собственными чувствами и телом, психолог учит его распознавать свои телесные ощущения и эмоции, проводить между ними границы и понимать, в каких случаях телесное ощущение относится к той или иной эмоции, а в каких оно выполняет исключительно физиологическую функцию. Разводя телесные и эмоциональные реакции, человек обретает возможность по-разному обращаться с ними и находить более прямые способы удовлетворения своих потребностей. Так, например, потребность в безопасности может находить выход в переедании, но никаким количеством еды невозможно насытить её. И, когда эта потребность уже распознаётся и отчётливо ощущается, следующим шагом становится мысль о том, какими ещё средствами можно было бы создать безопасность или её переживание, не прибегая к перееданию.

 

После того, как клиент научился распознавать свои эмоции, чувства и стоящие за ними потребности, а также отделять их от физиологических ощущений тела, важным этапом становится построение новых, более конструктивных отношений с едой. Если раньше еда выполняла функцию проживания эмоций, теперь связанная с ней сфера жизни переходит в область биологической саморегуляции человека, для которой необходима хорошая связь с собственным телом, чтобы распознать, есть ли сейчас чувство голода, какой именно пищей и её количеством хотелось бы его насытить. Для построения такой связи полезно интуитивное питание, при котором человек переходит из формата строгого контроля над собой, срывов и самонаказаний в формат принятия себя, заботы о себе и внимательного прислушивания к своим потребностям и актуальным телесным ощущениям. 

Для кого-то тревога является кратковременным и быстро проходящим переживанием, а для кого-то другого она представляет собой привычный жизненный фон, который мешает человеку спокойно жить, расслабляться, а порой и расстраивает его деятельность, вынуждая прибегать к медикаментозной помощи. Почему так происходит?

 

Среди разных факторов тревоги можно выделить ситуативные, личностные, семейные, социальные и культурные. К ситуативным можно отнести короткие ситуации неопределённости, которые часто возникают с нами в повседневной жизни - удастся ли что-то сделать или нет, ответит нужный человек на письмо или звонок или нет. Тревожной обычно является ситуация экзамена или собеседования, поскольку это тоже ситуация неопределённости, в которой неизвестно будущее, но это будущее значимо - чтобы не вылететь из университета, не тратить время на пересдачу, устроиться на работу. 

 

С другой стороны, на ситуативно тревожные факторы все люди реагируют по-разному. У кого-то тревога минимальна, у кого-то другого - зашкаливает. Ситуации, которые могут вызвать тревогу у разных людей, тоже отличаются. И, как правило, острее человек реагирует на те ситуации, которые затрагивают его ценности. То, как именно человек откликается на вызывающие тревогу ситуации и общий уровень тревоги, характерный для его личности, - это личностные факторы тревожности, т.е. определённый склад его личности, характер, темперамент и прочие особенности, которые обусловливают специфику переживания им тревоги.

 

К семейным факторам тревоги можно отнести нестабильную атмосферу дома, конфликты, дисфункциональную семью, тревожные для семьи темы, исходя из родовой и семейной истории. К социальным факторам относят события, которые могут вызвать тревогу у большого количества людей или представителей некоторой социальной группы, - экономические и политические изменения, кризисы, дискриминация отдельных социальных групп. 

 

И, наконец, к культурным факторам тревоги относятся те глобальные события, которые несли или продолжают на культурном уровне нести серьёзную угрозу всем представителям какой-то страны или этнической общности. К ним можно отнести войны и репрессии в прошлом, которых сейчас уже нет, но они впечатались в память поколений и историю, тем самым определив стиль жизни на долгие годы вперёд.

 

Учитывая многоуровневость феномена тревоги, при запросе на работу с тревогой психолог старается учесть влияние всех уровней и их взаимодействие. Если тревога ситуативна и адекватна ситуации, психолог подчёркивает, что сейчас психика пытается выполнить для человека полезную функцию - мобилизовать его ресурсы и возможности в момент неопределённости. Если тревога слишком интенсивна, аналитик обращает внимание на личность - что стоит за столь тревожным реагированием, почему человек реагирует именно так, какие смыслы он вкладывает в то или иное событие и не являются ли причинами тревоги когнитивные искажения, например, катастрофизация или гиперобобщение. В социально нестабильных ситуациях тревожиться также вполне нормально, но в них важно отделить собственную личность от происходящих событий, почувствовать свою автономию, зону своей самостоятельности и ответственности, чтобы не быть смытым массовым потоком тревоги.

 

Особой ситуацией является тревога культурная, поскольку её истоки бывает трудно найти. Например, в семьях иногда бытуют такие порядки, при которых есть запрет на то, чтобы выбрасывать старые вещи. "А вдруг пригодится", - звучит рациональное обоснование запрета. И, если копнуть глубже, может оказаться, что за этим стоит другое "вдруг" - "а вдруг голод", "а вдруг война", "а вдруг революция", "а вдруг разруха". И тогда становится ясно, что эта семья до сих пор хранит и передаёт "эстафету" травмы поколений, связанную со временами войн и политических переворотов. Аналогичное "вдруг" может касаться и темы времени - за короткий срок надо успеть как можно больше, потому что потом "вдруг что-то случится", "а вдруг война", "а вдруг катастрофа", и тогда старые дела могут оказаться незавершёнными и полностью потерять смысл на фоне масштаба новых кризисных событий, что, вероятно, и переживали те люди, с которыми всё это происходило.

 

Тревожное "вдруг" может касаться не только глобальных событий, но и повседневных ситуаций, вызывающих тревогу. "А вдруг партнёр забудет что-то важное", "а вдруг обманут", "а вдруг что-то сорвётся", "а вдруг что-то внезапно изменится", "а вдруг неудачный билет на экзамене". И как бы человек ни пытался контролировать ситуацию, всегда есть факторы, которые не поддаются контролю, поэтому рациональное планирование всего и вся на все случаи жизни не всегда спасает, а иногда ещё больше тревожит.

 

Как же быть с этим тревожным "а вдруг"? Альтернатива ему - работа с базовым доверием к миру, поиск в себе опор, внутренней устойчивости и гибкости, развитие умения отпускать ситуацию и расслабляться. Базовое доверие к миру формируется в раннем детстве, и, если по каким-то причинам оно не было сформировано, и вместо него мама передала ребёнку чувство тревоги, это чувство всякий раз будет возникать в неподконтрольных ситуациях вновь. Поэтому в терапии очень важно научиться компенсировать отсутствие этого доверия и создавать благоприятную для него атмосферу, например, стабилизируя то, что доступно нашему контролю, и опираясь на собственную спонтанность в том, что не может быть нам подвластно. 

Проблема прокрастинации охватывает не только откладывание повседневных дел и обязанностей - иногда человек откладывает на потом что-то более глобальное, например, получение новой, более интересной профессии, смену работы или иной жизненно важный выбор. В этих случаях он говорит самому себе, что подождёт до конца года, до повышения, до новой зарплаты и т.д. Точно так же можно откладывать на потом и личную жизнь - "разведусь не сейчас, подожду, пока ребёнок вырастет", "начну поиск партнёра не сейчас, а тогда, когда похудею". Аналогичным образом на потом откладывается ремонт, покупка новых вещей при наличии возможности и любые иные действия, которые могли бы улучшить качество жизни человека и позволить ему начать подлинно жить уже сейчас.

 

За откладыванием на потом часто стоит страх изменений и страх не справиться с их последствиями. А вдруг станет хуже, вдруг изменения принесут в жизнь нечто плохое, а прежнюю стабильность будет уже не вернуть? Однако, если у человека возникают мысли о том, чтобы что-либо поменять, - это уже знак того, что он сам тянется к изменениям, его не устраивает настоящая ситуация. Так зачем же за неё цепляться?

Откладывая что-либо на потом, человек пытается разрешить связанный с изменениями внутренний конфликт путём компромисса. С одной стороны, он признаёт, что хотел бы внести в свою жизнь что-то новое. С другой стороны, он вынужден отдать дань стабильности и успокаивает ту часть своей души, которая не хотела бы что-то менять, тем, что сделает это, но не сейчас. Так, он сохраняет мечту и надежду, но сковывает себя в области действий.

 

Иногда на потом откладывается лучшая жизнь. Например, "заживу по-настоящему только тогда, когда перееду", либо "надо подождать до замужества, а там уже решим все проблемы", "уволюсь с работы, и вот тогда...". Во всех этих случаях человек ставит себе временный запрет на то, чтобы делать то, что ему хочется. Он разрешает себе этого хотеть, но потом, в другом мире, в иных условиях, в измерении идеальной жизни. 

 

Проблема заключается в том, что лучший момент для чего-то может не наступить никогда, либо наступить и повлечь за собой другие препятствия, либо наступить и быстро пройти. Поэтому, если мы, действительно, чего-то хотим, можно попробовать рискнуть и сделать это сейчас и посмотреть на то, какое обратное действие это изменение окажет на настоящую ситуацию. К примеру, если человек говорит себе, что обратится к психологу или пойдёт на новое обучение только тогда, когда его зарплата станет стабильной, возможно, он ставит себе изначально нереалистичную цель, и при нынешних условиях жизни стабильной она вряд ли станет. Но, что, если в её стабилизации поможет именно терапия? Ведь, даже делая первый шаг на пути к цели, человек перестраивает всю свою мотивационную систему, открывается своей цели, перестаёт воспринимать её как нечто далёкое и уже иначе смотрит на ту ситуацию, в которой он сейчас находится. И, открываясь чему-то новому, он открывается и для новых ресурсов, которые не могли бы появиться в ситуации застоя.

 

Откладывание жизни на потом - своего рода попытка усидеть на двух стульях, в которой человек сохраняет старое в области реального, а новое переносит в область воображаемого, пытаясь решить проблему на оси времени. И в этом случае стоит подумать о том, почему для того, чего так хочется, нужны особые условия? Если можно начать это делать прямо сейчас, зачем ждать для этого какого-то другого события или момента, каким образом одна мечта связана с другой, почему одно невозможно без другого, почему нельзя развести эти события или позволить им существовать параллельно друг другу?

 

За откладыванием самого важного на потом также часто стоит пессимизм, когда человек не верит в свои силы и не верит, что в ближайшее время ему удастся что-то сделать. Тогда он ждёт того момента, когда накопит ресурсы, но, если "потом" не наступает уже долго, это может говорить о том, что он обманывает самого себя. "Потом" - это тогда, когда он станет сильнее, мудрее, взрослее, богаче, успешнее и т.д., но тогда между "сейчас" и "потом" нет никакой взаимосвязи, ведь невозможно стать таким одним днём, т.е. внезапно проснуться другим человеком. Скачок от "сейчас" к "потом" возможен только тогда, когда мы позволяем будущему уже присутствовать в настоящем, а, значит, уже сейчас делаем что-то, что непосредственно и прямо относится к желаемому "потом", а не просто создаём для него другие условия.

 

Иногда откладывание на потом может означать, что, на самом деле, человеку не очень-то нужна эта цель, и тогда он тоже обманывает себя. Например, это происходит в случаях, когда человек живёт с навязанными другими людьми установками - "надо жениться", "надо получить престижную работу", но сам не нуждается в этих целях. Тогда в глубине души он понимает, что просто не хотел бы делать ничего подобного никогда, но, чтобы не переживать острый внутренний конфликт или не вступать в конфликт с ожидающими от него чего-то людьми, он находит компромисс в "потом", давая себе и другим ложное обещание. Но, несмотря на то, что ложное обещание позволяет временно снять проблему, оно не решает её, поскольку в этом случае человек всё же соглашается на это "потом" и берёт на себя ложное обязательство, которое впоследствии может тяготить его.

 

Таким образом, причина откладывания жизни на потом лежит не в плоскости времени и не в разрыве между настоящим и будущим, ведь она остро переживается именно в настоящем, а не "потом". И наличие этой проблемы означает, что какая-то часть жизни человеком не проживается уже сейчас, а, значит, предстоит разобраться в том, насколько он хотел бы, в принципе, когда-либо её прожить. 

Когнитивные искажения - это мыслительные конструкции, которые возникают в нашей психике с целью простого и понятного объяснения мира или экономии энергии. Опираясь на прошлый опыт, мы можем делать разные выводы о том, как устроен мир вокруг нас, каковы причины и следствия происходящих с нами событий. Обобщая этот опыт, мы приходим к установкам и убеждениям, которые позволяют нам в следующий раз быстрее понимать происходящее и принимать решения. Но проблема состоит в том, что сформированные на базе прошлого или чужого опыта убеждения работают далеко не всегда, а связи с чем они могут не подходить для новых или качественно иных ситуаций.

 

В психологической практике работа с когнитивными искажениями необходима тогда, когда мысли и убеждения клиента мешают его развитию и контакту с другими людьми, либо вызывают тревогу, депрессию или иные негативные состояния. Например, на основе неудачного опыта отношений человек может делать глобальные выводы о том, что все мужчины или все женщины такие-то. Или решить для себя - "больше никаких инженеров или художников в моей жизни". В данных примерах причину неудачи в отношениях человек приписывает полу или профессии, а может приписать и чему-то иному - социотипу, знаку Зодиака и т.д. И проблема состоит в том, что, если копнуть глубже, скорее всего, окажется, что отношения не удались не из-за особенностей пола или профессии партнёра, а из-за конкретного межличностного непонимания или разных потребностей. И тогда когнитивное искажение состоит в генерализации или сверхобобщении. На основе конкретного опыта человек выделяет ложные причины событий и обобщает этот опыт до универсальной мыслительной конструкции, которая кажется ему работающей при любых обстоятельствах, но на деле значительно ограничивает его возможности. Такой тип когнитивных искажений в психологии носит название сверхгенерализации. При работе с таким когнитивным искажением психолог подвергает его сомнению, задавая вопросы по типу "уверены ли Вы, что всегда происходит именно так?", "все ли люди с такой-то профессией именно такие?", "возможно, у Вас был и иной опыт?", "можете ли Вы предположить, что бывает иначе?".

 

В качестве второго распространённого типа когнитивных искажений можно выделить катастрофизацию, которая состоит в том, что человек преувеличивает влияние на свою жизнь определённых событий. Такое когнитивное искажение неразрывно связано со страхами и тревогами клиента и, если есть запрос на работу с тревогой, полезно провести диагностику - не катастрофизирует ли сейчас клиент события. А катастрофой может оказаться что угодно в зависимости от ценностей и опыта клиента. Для кого-то катастрофа - расстаться с партнёром, для кого-то другого - не сдать экзамен. В процессе психологической работы с таким типом искажений психолог применяет обратный ему приём декатастрофизации, которая направлена на разбор вероятных последствий неудачного развития событий и способов совладания с этой ситуацией. В конечном итоге, часто оказывается, что то, что представлялось клиенту катастрофой, оказывается событием неприятным, но переживаемым, т.е. с ним можно совладать. Например, в расставании можно найти не только негативные, но и позитивные моменты, ведь оно свидетельствует о том, что, скорее всего, это был не тот человек, а, значит, открылось место для своего. До встречи с партнёром клиент как-то жил, значит, сможет продолжить жить и после, сможет найти и нового партнёра. Точно так же и провал на экзамене - не такая уж катастрофа, поскольку всегда есть возможность его пересдать или перевестись в другой ВУЗ.

 

Ещё одним частым когнитивным искажением является чтение мыслей. Например, если девушке долго не звонит симпатичный ей молодой человек, под действием тревоги порой разворачиваются самые пугающие конструкции - "наверное, он меня разлюбил", "он сейчас пытается манипулировать мной", "он обиделся", "он проводит время с другими женщинами" и т.д. Все эти мысли относятся не к реальной ситуации, а к окрашенным негативными эмоциями предположениям по поводу неё, в связи с чем психологу важно провести границу между фантазиями клиента и реальностью, в которой клиент переживает дефицит информации. Т.е. он не знает, почему, на самом деле, кто-то ему не звонит. Но недостаток информации тревожит его, в связи с чем он заполняет эту пустоту собственными фантазиями и принимает их за реальность. При этом реальные причины отсутствия звонка могут быть какими угодно, в том числе вовсе не связанными с чем-то негативным. Например, он не звонит, потому что устал после тяжёлого рабочего дня. Или, может быть, он решил сходить в кино со своим другом, помогает маме по хозяйству, либо сейчас он предпочёл побыть в одиночестве, почитать или заняться своим увлечением. Разбирая это когнитивное искажение, психолог предлагает клиенту расширить спектр возможных причин того или иного действия или события и подвергнуть сомнению чёткую взаимосвязь между этим событием и собой (т.к. оно может быть связано совсем с иными факторами).

 

Сходным с предыдущим когнитивным искажением является персонализация, при которой клиент думает, что любые поступки других людей, так или иначе, связаны именно с ним. Корни этого искажения уходят в эгоцентрическую позицию, и оно нередко встречается у людей, которые очень сконцентрированы на себе. И тогда в поведении других людей они могут видеть тайные послания себе, либо думать, что действия других совершены под их влиянием. Например, "коллега не поздоровался со мной, потому что в прошлый раз я отказала ему в такой-то просьбе" или "начальнику не нравится, как я работаю, поэтому он не отвечает на письмо". Как и в прошлом варианте, это когнитивное искажение связано с недостатком информации - человек не знает, почему другой совершает те или иные действия, но стремится избавиться от неопределённости, приписывая ему связанные с собой мотивы. Но, на самом деле, если подойти к вопросу менее предвзято, можно обнаружить ряд иных причин, по которым не поздоровался коллега или не ответил начальник. Коллега мог быть в своих мыслях, забыть дома очки, торопиться, не сориентироваться, быть не в настроении с кем-либо общаться. Начальник может быть слишком занят, либо ему просто не дошло письмо. В работе с этим типом когнитивных искажений психолог расширяет картину мира клиента, показывая на примерах, что причины событий могут быть совершенно разными, и часть их совсем не связана с личностью клиента. Приписывая себе причину этих событий, клиент стремится к тому, чтобы разрешить проблему неопределённости и снять тревогу, но, на самом деле, впадает в ещё более тревожное состояние, причина которого - неверная интерпретация событий, узкий спектр гипотез и принятие их за истину. 

 

Когнитивных искажений, влияющих на нашу психику, самочувствие и поведение, можно выделить очень много, и в данной статье были приведены лишь наиболее часто встречающиеся для демонстрации того, каким образом эти искажения могут мешать человеку и в чём состоит психологическая работа с ними. При этом важно учитывать, что полностью избавиться от искажений вряд ли возможно, поскольку они сопровождают нас на каждом шагу, поддерживают стабильность нашей картины мира, позволяют опираться на убеждения и прошлый опыт, чтобы каждый раз не строить мировоззрение заново. Но некоторые из этих искажений могут серьёзно осложнять нашу жизнь, поскольку влекут за собой тревогу, дискомфорт, ограничения, недопонимания и даже конфликты с окружающими. Именно такие искажения подвергает сомнению психолог, предлагая клиенту вступить с ними в конфронтацию, т.е. противопоставить им более открытое, реалистичное и позитивное представление о себе и мире. 

Нехватка денег - актуальная проблема для многих людей, и часто она объясняется глобальными политическими, экономическими или социальными факторами, несмотря на то, что у неё есть свои психологические причины. Но, если всё дело в политике и экономике, почему в одних и тех же условиях кто-то достигает успеха, а кто-то другой приходит к падению и экономическому краху? Почему кто-то развивается в профессии, повышает уровень дохода и жизни, а кто-то другой может годами и десятками лет работать за небольшие деньги? По-видимому, причина в том, что разные люди по-разному относятся к деньгам, что обусловлено именно психологическими факторами. Итак, в качестве психологических причин, приводящих к нехватке денег, можно отметить следующие.

 

1. Страх успеха. На первый взгляд, сама формулировка этой причины выглядит абсурдно, ведь успех - это нечто хорошее и позитивное, и к нему стремятся многие люди, но не все достигают его. Однако стремление к успеху не отменяет двойственного отношения к нему, поскольку успех подразумевает ответственность и последствия. Так, добившись успеха, человек может вызвать зависть у своих родителей, друзей или родственников, стать обязанным перед кем-то (перед руководством, подчинёнными, клиентами), стать должным кому-то (содержать семью, отдавать свои деньги кому-то другому, если они у него есть). Кроме того, одного достижения успеха недостаточно, нужно ещё суметь удержать этот успех. А это значит поддерживать соответствующий ему уровень жизни. Так, например, если человек поднялся по карьерной лестнице, ему нужно привыкнуть к новым обязанностям и новому образу жизни, вжиться в новую роль. 

 

2. Семейные запреты. В семейных историях бывают драматичные ситуации, в которых кто-либо из семьи или рода лишился средств из-за политических репрессий, экономических кризисов или по иным причинам. Этот опыт запоминается родом и передаётся дальше с посланием, что иметь деньги опасно - опасно их зарабатывать и копить, потому что само наличие у человека денег влечёт за собой риск, что кто-то отнимет их и/или навредит ему. Такая установка приводит к тому, что человек боится денег и предпочитает их не иметь, чтобы застраховать себя от связанных с ними угроз. И тогда он может зарабатывать деньги, но не копить их, либо жить в вечных долгах и кредитах, либо предпочитает зарабатывать как можно меньше, чтобы ни у кого не возникло желание отнять эти деньги и наказать его за них.

 

3. Низкая самооценка и нехватка или отсутствие самоуважения. Чтобы добиваться успеха и зарабатывать хорошие деньги, человеку важно понимать, что он достоин этого, т.е. что он заслужил и может себе позволить этот успех, что его услуги, действительно, стоят дорого. В случае, когда человек сам низко оценивает качество своего труда, он вряд ли сможет претендовать при этом на высокую зарплату или выставлять высокие цены. Если, сравнивая себя с другими, человек постоянно переживает, что с ним что-то не так, что он менее профессионален, чем другие его коллеги, либо стесняется просить за свой труд больше денег, ему будет трудно подняться, поскольку он привык принижать себя. И, как бы хорошо он ни работал, этим всегда будут пользоваться другие - те, которые считают, что не согласны платить ему больше и могут экономить на его работе.

 

4. Нехватка социальных навыков. Достижение успеха и зарабатывание денег подразумевают активную коммуникацию с другими людьми. Чтобы устроиться на работу, важно хорошо себя презентовать, чтобы обрести клиентов - делать рекламу. Рост по карьерной лестнице требует коммуникаций и переговоров, ведь охотнее руководитель повысит того человека, который приятнее ему в общении, если будет выбирать из равных по результатам работы. Или охотнее человек направит клиента к кому-то, кого знает лично и к кому испытывает чувство симпатии. Точно так же и наоборот: если человек имеет плохую репутацию и известен асоциальным или антисоциальным поведением, даже, несмотря на хорошее качество его работы, мало кто захочет иметь с ним дело. Поэтому для успеха и повышения уровня дохода очень важно учиться общаться с другими людьми, вести переговоры и устанавливать полезные связи.

 

5. Неумение принимать. С деньгами часто испытывают проблемы те люди, которые привыкли жить для других, а не для себя. Они охотно откликаются на чужие просьбы, но не могут позаботиться о самих себе. Им хочется много делать для других, но не хватает времени и сил на себя. Но, чтобы зарабатывать деньги, важно иметь психологический "резервуар" для их принятия и удержания. Без такого символического контейнера деньгам будет некуда поступать, и их будет некуда положить. Если человек отказывается от своих потребностей, не хочет ничего для себя, он ставит себя в позицию того, кому не нужны деньги. И тогда, в лучшем случае, он является проводником денег для других и думает, что, если бы не они, он мог бы обойтись и без денег, либо меньшим количеством денег, ему много не надо. Однако установка "мне много не надо" приводит к тому, что он, действительно, зарабатывает немного. Ведь, чтобы зарабатывать много, нужна именно внутренняя мотивация, потребность и цель, важно понимать, для чего это нужно именно ему, что он хочет себе оплатить или купить, поскольку человек не может делать что-то без смысла.

 

6. Негативное отношение к деньгам. Многие люди жалуются на капитализм и на то, что сейчас в мире всё продаётся и покупается, что отнюдь не способствует изменению ситуации. Презирая деньги и считая, что деньги не нужны, человек символически отказывается от денег, но всё же продолжает в них нуждаться, ведь ему надо где-то жить, что-то есть, покупать себе одежду. Пренебрежительное отношение к деньгам приводит к тому, что человек не ценит и не бережёт их и, например, готов спустить много денег на то, в чём не сильно нуждался. Презирающий деньги человек не ценит и свой труд, например, может оказывать кому-то услуги бесплатно. И, если он ставит себя в позицию того, кому не важны деньги, ему трудно начать зарабатывать хорошие деньги, поскольку тем самым он начнёт противоречить самому себе и своим идеалам, расшатывая свой внутренний конфликт. Поэтому порой нужно разделить идеологию и жизнь, ведь от того, что мир глобально не нравится нам, не меняется наша жизнь, а, откладывая её до момента, когда мир изменится, мы рискуем никогда этого не дождаться.

 

Помимо перечисленных выше психологических причин нехватки денег, можно выделить и иные, если обратиться к личной и родовой истории человека, к его установкам, убеждениям и мотивам, которыми он руководствуется, когда получает профессию или устраивается на работу. Так, например, если самое важное в жизни для человека - стабильность, эта ценность исключает рост, связанный с риском. Или, если человек тратит всё свободное время на то, что не приносит деньги, воспринимая работу как нечто формальное и не нужное лично ему, вряд ли он сможет совершенствоваться и расти в профессии, поскольку для роста нужна увлечённость. 

 

Работая над психологическими причинами нехватки денег, мы можем внезапно обнаружить, что получить повышение или поднять цены на свои услуги не так-то сложно, и во многих случаях проблема вовсе не в "объективных факторах" (не в среднем уровне цен по рынку аналогичных услуг, не в слепой Фортуне и не в том, что люди не готовы платить больше), а в нашей собственной неуверенности и неспособности ценить себя и свой труд. 

Чувства стыда и вины являются важными регуляторами поведения человека в социуме, поскольку позволяют ему ориентироваться не только на себя, но и учитывать потребности и чувства других людей. Чувство стыда возникает тогда, когда человек делает нечто, что не принято в обществе или сообществе, к которому он принадлежит. Например, в патриархальной культуре стыдно не уступить даме место в транспорте, стыдно оставить женщину с ребёнком одну и без помощи. Во многих обществах стыдно быть неблагодарным и обманывать других людей. Чувство стыда может касаться не только глубинных ценностных норм, разделяемых конкретным сообществом людей, но и повседневных нормативов поведения - того, как человек одевается, ведёт себя, разговаривает. К примеру, стыдно вести себя невежливо, некультурно, грубо, по-хамски. Некоторые люди могут считать, что стыдно одеваться слишком открыто, вызывающе или неподобающим ситуации образом. 

 

В отличие от чувства стыда, вина является в большей степени личным, чем социальным чувством. Эти чувства схожи по генезису возникновения, ведь без других людей человек не сможет понять, что он виноват в чём-то, и ему должно быть стыдно. Чтобы усвоить внешние нормы, ему нужна обратная связь от людей, которые определённым образом реагируют на их нарушение. Так, с самого детства человек видит, что, если он не соблюдает социальные нормативы, его могут отругать, наказать, перестать с ним общаться, лишить его каких-то благ. Однако чувство стыда чаще связано с более поверхностными ситуациями - не так оделся, с кем-то не поздоровался, допустил оплошность. Чувство вины обычно возникает в более серьёзных ситуациях, когда человек не просто нарушил правила приличия, а думает, что причинил кому-то боль или вред.

 

Как и стыд, чувство вины несёт в себе полезные и позитивные личностные и социальные функции. Конструктивный аспект этого чувства заключается в возможности критично отнестись к самому себе, переосмыслить свои поступки и изменить поведение. Например, осознание, что кому-то был причинён вред, побуждает человека задуматься о том, не нарушил ли он чужие границы, вёл ли он себя в соответствии со своими моральными принципами, а, если нет, почему. Иногда чувство вины переживается человеком не только в связи с другими, но по поводу самого себя и своей жизни. Так, он может чувствовать себя виноватым перед собой за то, что не стремится к своим целям, не реализует себя, обманывает себя, не соответствует своему внутреннему идеалу. 

 

Несмотря на полезные регулятивные функции чувств вины и стыда, в отдельных случаях эти чувства становятся деструктивными. Чувство стыда может сковывать человека, а мысль "что подумают люди?" часто переживается людьми как нечто чужое, чуждое - какие-то навязанные извне нормативы, которые мешают им быть свободными и счастливыми. Ведь невозможно строить всю свою жизнь на единственном ориентире - что подумают другие. Если ориентироваться только на других, человек не сможет быть самостоятельным и спонтанным. Он зачахнет и увянет в конформизме, поскольку так и не сможет проявить самого себя, реализовать свою индивидуальность. Чувство стыда также мешает человеку быть критичным и творческим, строить свою жизнь так, как хотел бы он сам. 

 

Чувство вины аналогичным образом может приобрести деструктивные формы, когда, вместо того, чтобы извлекать из происходящего ценный для себя опыт и действовать, трансформируя вину в ответственность, человек погружается в бесконечные, парализующие его активность самообвинения. И тогда "я плохой, я во всём виноват" становится кредо его жизни, а самообвинения порой превращаются в позицию мученика, т.е. становятся инверсией гордыни. Обвиняя во всех бедах самого себя, он пытается спасти себя от чужих обвинений, но никому не становится легче от того, что он топит себя в чувстве вины. 

 

Чувства стыда и вины серьёзно мешают человеку тогда, когда он чувствует себя недостаточно хорошим или недостойным, чтобы сделать что-то конструктивное или изменить свою жизнь в лучшую сторону. Он боится, что его осудят, переживает о том, что о нём подумают, думает о том, заслужил ли он что-то хорошее, и все эти мысли препятствуют смелости, блокируют его "мужество быть". 

 

Избавление от этих чувств не так просто, как кажется, ведь, даже тогда, когда эти чувства - следствие чужих внушений или манипуляций, они переживаются человеком как свои собственные. Поэтому, чтобы избавиться от этих чувств, в первую очередь, нужно найти их исток - кто и за что винил или стыдил человека в прошлом. Во-вторых, важно прояснить собственные внутренние нормы или моральные принципы человека - чем он руководствуется в своей повседневной жизни и серьёзных поступках и насколько он сейчас живёт в согласии с этими нормами. В некоторых случаях сами нормы являются не вполне своими, т.е. некритично впитанными извне. И тогда задача состоит в том, чтобы глубже осознать, насколько человек внутренне согласен с этими нормами, что из них ему кажется важным для его жизни, а что он мог бы отбросить или отдать обратно тем людям, которые внушали ему их. В-третьих, при работе с чувствами стыда и вины общественному или коллективному важно противопоставить индивидуальное, чтобы человек мог выделить себя из толпы как отдельную, автономную личность и осознать своё право на то, чтобы быть собой вне зависимости от того, что думают о нём другие. 

Иногда нам всем свойственно заряжаться чужими мыслями и чувствами. В психологии этот механизм называется интроекцией. В отличие от проекции, когда человек выносит вовне своё внутреннее содержание, при интроекции, напротив, он впускает в свой внутренний мир чужое содержание. Осуществляя проекцию, мы можем думать, что кто-то злится на нас, но, если копнуть глубже, окажется, что дело обстоит совсем наоборот - мы злимся на этого человека, но по каким-то причинам не позволяем себе пережить это чувство. При интроекции, включая в свои чувства чужие, мы можем переживать не свою злость, а ту злость, которую испытывает в контакте с нами другой человек.

 

Механизм интроекции тесно связан со слиянием и уязвимостью, ведь, как правило, мы не впускаем в себя всё содержание окружающего нас мира, поскольку фильтруем его. Другие люди могут критиковать нас или восхищаться нами, но верим мы далеко не всему. Им может не нравиться то, как мы себя ведём, либо они могут хотеть от нас чего-то другого, но мы не склонны всему подчиняться. Однако, когда включается механизм интроекции, становится трудно отличить своё от чужого. В этот момент чужое начинает восприниматься как своё, а потому человек неожиданно для себя может пойти реализовывать чужое желание или зарядиться чужим страхом.

 

Как правило, феномен принятия интроекта обусловлен повышенным доверием к той личности, от которой он был принят, либо ситуацией повышенной уязвимости человека. Например, гораздо охотнее мы прислушиваемся к мнениям близких для нас людей. И тогда мамина или папина фраза "да кому ты будешь нужен без высшего образования" или "тогда никто не возьмёт тебя замуж" может стать руководством к действию для человека, который не очень был хотел делать что-то, чего от него хотят родители, и при других обстоятельствах отнёсся бы к этому критично. Точно так же травмирующей порой оказывается безобидная фраза друга или подруги, ведь кажется, что это близкий человек, и он не причинит зла, а в кризисной ситуации к этому человеку есть запрос на помощь. И тогда совет друга вновь падает на почву, которая готова его принять, а человек незаметно для самого себя принимает то, с чем он, на самом деле, не согласен.

 

Что же происходит после того, как интроект был принят? В отличие от сознательно принятых человеком решений или мнений, переживание интроекта часто сопровождается чувством сильного дискомфорта и внутреннего конфликта, поскольку, сознательно соглашаясь с чем-либо, человек успевает переварить некий опыт, а интроект "проглатывается", но не пережёвывается и не переваривается, а потому сильно мешает. В психологической работе интроекты могут проявлять себя, когда речь заходит о каких-либо иррациональных установках или убеждениях клиента, которые мешают ему жить, двигаться вперёд и расти, но которые он никак не может обосновать или вписать в свою картину мира. Психолог обычно просит рассказать об этих убеждениях поподробнее, привести конкретные примеры и аргументы, и вдруг оказывается, что, на самом деле, деструктивное убеждение уходит своими корнями в какой-то случайный диалог или является брошенной сгоряча фразой близкого человека.

 

Чем больше интроектов копится в психике человека, тем дальше он от контакта с самим собой, поскольку его психику засоряют усвоенные, но не переработанные чужие мысли, чувства и желания. Так, например, находясь рядом с кем-то, переживающим сильный страх, другой человек проникается этим чувством, и даже, когда эта связь разорвана, чувство может продолжить преследовать его и мешать ему жить. В этом случае психотерапевтическая работа подобна генеральной уборке - вместе с психологом клиент ищет те чувства и мысли, которые были некритично усвоены им от других людей, и начинает подвергать их критике, т.е. разбираться в том, полезную или вредную функцию они выполняют сейчас, при каких обстоятельствах, в каком контексте и для чего это было сказано, какой посыл скрывался за конкретным интроектом, как он был понят и принят клиентом. 

 

Работа с интроектами, в конечном итоге, приводит к тому, что человек символически расчищает поле своей психики для нового опыта, место которому трудно найти, когда всё пространство занято чужими "не трогай", "не ходи", "нельзя", "делай то", "не делай этого", "никогда" и т.д. Расчищая все эти установки и убеждения, человек находит дорогу к самому себе, получая возможность сформировать что-то своё, а, мысленно отдавая не свои чувства тем, кому они по-настоящему принадлежат, он освобождает место для новых переживаний. 

 

Некоторые интроекты лежат на поверхности, и тогда в терапии легко обнаружить их корни, другие въедаются очень глубоко. Так, например, иногда человек обнаруживает, что всю жизнь страдал от страха своего отца, своей матери или своего друга детства. И тогда работа непосредственно с самим страхом может не привести к успеху, ведь страх принадлежит не самому клиенту - он изначально чужой.

При обнаружении интроекта недостаточно просто понять, что это чужая мысль или чужое чувство. Важно также восстановить то, при каких обстоятельствах и почему человек стал уязвим к нему, как он его принял, какие механизмы этому способствовали, чтобы в дальнейшем он мог позаботиться о профилактике подобного опыта.