Публикации с тегом защитный механизм (9)

Проекция - это защитный механизм психики, позволяющий нам напрямую не сталкиваться с болезненными переживаниями и осознаниями. Вместо того, чтобы заметить некое чувство или черту характера в себе, благодаря проекции, человек видит это в ком-то другом. Например, в чём-то мы все бываем излишне категоричными и нетерпимыми, но кто-то может это признать и принять в себе, кто-то - нет. Если мы не принимаем в себе некое качество, которое нам присуще, высока вероятность, что оно будет проецироваться вовне, и многие люди вокруг время от времени могут казаться нам слишком категоричными и нетерпимыми, либо слабыми и безвольными.

 

Точно так же проекция работает, когда мы испытываем некие неприятные переживания, которые относятся для нас к сфере недопустимого. Так, когда мы отрицаем свою злость, нам может казаться, что кто-то другой на нас разозлился. От отрицания злость не исчезает, но механизм проекции позволяет не присваивать её себе. И в итоге злость остаётся в поле нашего взаимодействия с другими людьми, но это больше не наша злость, а, значит, не наша проблема. 

 

Как и другие защитные механизмы психики, проекция оберегает нас от резкого и неприятного опыта соприкосновения с собой. Благодаря проекции мы можем сохранить привычное представление о себе, например, свой хороший, светлый и позитивный образ. И тогда в ситуациях, когда этот образ подвергается сомнению, виноваты не мы, а другие люди, ведь нам кажется, что это они разозлились, они проявляют нетерпимость или слабость. 

 

Несмотря на то, что проекция выполняет важную защитную функцию для психики в момент, когда она осуществляется, этот защитный механизм лишь откладывает, но не решает проблему. Во-первых, проблема никуда не уходит из поля, и проецируемая на кого-то другого злость всё равно остаётся в контакте. Во-вторых, проекция влечёт за собой ответное и чаще всего бессознательное согласие или несогласие другого человека с её содержанием. Кто-то другой может взять на себя нашу проекцию, почувствовать, что мы считаем его нетерпимым и злым, и начать, действительно, соответствовать этому образу в нашем присутствии. Кто-то ещё, напротив, будет отторгать содержимое нашей проекции, пытаться сбросить её с себя и доказать, что это не его, и оно ему не принадлежит. В обоих случаях высок риск возникновения конфликтной ситуации.

 

Попадая под действие чужих проекций, человек часто начинает вести себя неестественным для себя образом. Вне зависимости от того, проецируется ли что-то хорошее или плохое, груз чужих проекций и ожиданий тяготит. Например, если кто-то видит в нас идеального партнёра, идеального сотрудника или кого-то ещё, конечно, выбор - быть таковым или нет, остаётся за нами, но мы, так или иначе, вынуждены реагировать на эту проекцию. Либо соответствовать спроецированному образу и получать за это какие-то награды, поощрения или осуждение (в случае негативной проекции или несоответствия чужим ожиданиям), либо не соответствовать и также сталкиваться с тем, как проецирующий на нас что-то своё человек будет реагировать на реальность.

 

В широком смысле, всё наше восприятие мира и людей вокруг - это проекция. Когда мы сталкиваемся с незнакомым человеком или новой ситуацией, проекция позволяет внести ясность и сделать мир безопаснее. Мы вспоминаем что-то из прошлого, наша психика определяет, на что это похоже, и в этот момент прошлый опыт, связанные с ним мысли и чувства проецируются на настоящее. Затем происходит тестирование реальности, и мы замечаем, что она либо полностью, либо частично не соответствует нашим проекциям. В этот момент происходит проживание и интеграция нового опыта, благодаря чему обогащается содержание нашей психики.

 

Но столкновение с реальностью порой бывает слишком пугающим или болезненным. Например, в тех случаях, когда человеку не хватает сил для интеграции нового опыта, либо когда в его прошлом опыте слишком много незавершённого. В этих ситуациях расстаться с проекцией бывает трудно, и человек цепляется за неё, как за последний островок безопасности и предсказуемости мира даже тогда, когда проекция осложняет его отношения с людьми или препятствует развитию.

 

Снятие проекций в психотерапии происходит не одномоментно, поскольку для психики этот процесс - большой стресс. На модели отношений между психологом и клиентом, как правило, можно выделить основные проекции, которые свойственны человеку в повседневной жизни. Например, он может проецировать переживаемый им в семье дискомфорт на весь мир, и тогда любые условия кажутся ему недостаточно комфортными и гуманными. Или он может проецировать свои страхи, чувство опасности из прошлого опыта, и тогда возникают подозрения, что вдруг терапевт обманет, предаст, бросит, откажется сотрудничать, нарушит конфиденциальность или причинит какой-либо ещё вред. В терапии психолог обычно обращает внимание на подобные ожидания, чтобы посмотреть, что за ними стоит и куда уходит их исток.

 

В повседневной жизни снятие проекций помогает открыться как реальности, так и новому опыту. Присвоение себе отторгаемых эмоций, чувств, черт характера, содержания нашей Тени позволяет человеку взять контроль над собой и своей жизнью. Понимая, что исток его реакций находится внутри него самого, он меньше злится на окружающих, меньше ожидает от них, что, в конечном итоге, ведёт к более зрелым и гармоничным отношениям с миром вокруг. 

Среди психоаналитиков никогда не было консенсуса относительно должных границ для отношений между аналитиком и пациентом после завершения лечения. Разные аналитики рассматривают период после завершения анализа с очень разных точек зрения. Действительно, существует не так много аспектов профессиональных границ, которые были бы столь противоречивы как ограничения после завершения.

 

Большая часть разногласий возникает вследствие противоречивого мнения о самом анализе и том, чего в нем реально удалось достичь. Если анализ рассматривается как процесс, который полностью разрешает и устраняет невроз переноса, то отношения после завершения анализа могут восприниматься как свободные от остаточного переноса и, следовательно, быть очень похожими на все остальные отношения.

 

Если же думать, что какая-то часть невроза переноса остается после завершения анализа, то накладываемые ограничения во время анализа должны сохраняться и после его завершения. Более современная позиция заключается в том, что концепция невроза переноса потеряла свою ценность и от нее следует отказаться (Brenner, 1982; Cooper, 1987). И в этой связи идет дискуссия о том, есть ли возможность избавления от переноса, а не только интерпретационное разрешение невроза переноса.

 

Еще один вопрос, возникающий в этой полемике, – это то, что в период после окончания анализа, а в особенности с течением времени, одни границы могут иметь больше смысла, чем другие. Некоторые придерживаются мнения, что если прошло нужное количество времени, то даже сексуальные отношения являются допустимыми. Действительно, в передовой статье, опубликованной в Американском психиатрическом журнале, говорится о запрете на сексуальные отношения между терапевтами и пациентами в течение года после окончания лечения. При этом утверждается, что любое увеличение этого срока может рассматриваться как нарушение конституционного права человека вступать в отношения с тем, с кем он захочет (Appelbaum & Jorgenson, 1991). Аналогично в 1992 году Американская психологическая ассоциация хотя и запретила сексуальную близость между терапевтом и пациентом в течение как минимум двух лет после окончания лечения, отказалась наложить полный запрет на сексуальные отношения после его завершения (American Psychological Association, 1992). Такой выбор возможен при условии, что не было никакого злоупотребления вследствие необычных обстоятельств.

 

В аналитической работе можно привести веский аргумент в пользу того, что практически в любом случае сексуальные отношения после завершения лечения являются неэтичными и клинически неблагоразумными. Эта точка зрения наиболее убедительно подтверждается исследования судьбы переноса после завершения анализа. Однако существуют и другие соображения против сексуализации отношений между бывшим пациентом и его или ее аналитиком. Мы обсудим их после рассмотрения литературы, посвященной превратностям переноса после окончания анализа.

 

Стойкость переноса

 

Хотя в психоаналитических публикациях обычно уделяется много внимания интерпретативному разрешению невроза переноса как краеугольному камню аналитического процесса, проведенные в последние три десятилетия исследования одинаково показывают, что перенос сохраняется и после окончания лечения. В ходе последующего исследования испытуемых, прошедших ранее анализ, Арнольд Пфеффер (Arnold Pfeffer, 1963) при их интервьюировании обнаружил два неожиданных, но поразительных явления. Во-первых, пациенты разговаривали с аналитиком, проводившим последующее интервью, так, словно он был их собственным аналитиком. Другими словами, перенос мгновенно восстанавливался. Во-вторых, симптомы, которые изначально привели человека на анализ, снова возникали во время последующих интервью. Казалось, что пациенты возвращались к тому, на чем они завершили свой анализ, и продолжали анализировать потерю аналитика и анализа, – процесс не был доведен до конца к моменту его завершения.

 

Современное психоаналитическое мышление дает возможность переосмыслить наблюдения Пфеффера (Pfeffer, 1963). В эпоху, когда вклад аналитика в перенос пациента общепризнан, мы считаем, что существовавший ранее в анализе перенос не тождественен переносу, возникшему на интервью. Поскольку два участника не тождественны друг другу, характер переноса не идентичен. Вернее будет сказать, что происходит восстановление базового характера переноса. Иными словами, существует готовность заново пережить перенос с другими аналитиками и, несомненно, со своим бывшим аналитиком.

 

Пфеффер также пришел к выводу, что даже после успешного анализа у пациента остается сложная психическая репрезентация аналитика. Эта репрезентация, вероятно, связана с разрешенными аспектами невроза переноса, а также с остатками переноса, которые не были полностью исследованы в анализе. Поскольку этот вывод относится ко всем исследованным пациентам, он не является ни уникальным, ни отражающим особые обстоятельства анализа.

 

В работе, написанной через 30 лет после выхода в свет первой публикации, Пфеффер (Pfeffer, 1993) отмечал, что наблюдавшиеся им явления (которые, кстати, стали известны как «феномены Пфеффера») можно рассматривать как краткое повторение анализа пациента, которое сопровождается возвратом и восстановлением уже имеющегося невроза переноса. В этом смысле аналитик представлен и как старый объект (остаточное смещение фигур из прошлого) и как новый объект (на основе новой интеграции конфликтов, являющихся неотъемлемой частью невроза переноса). Он также подчеркивал, что обе репрезентации сохраняются навсегда. Натан Шлессингер и Фред Роббинс (Nathan Schlessinger & Fred Robbins, 1974) обращают внимание на то, что у многих бывших пациентов есть устойчивая фантазия о «наличии доброго» аналитика, помогающего справляться с конфликтами после завершения анализа.

 

Хотя может показаться, что после завершения анализа этот внутренний процесс со временем должен идти на убыль, исследование 97 психотерапевтов, прошедших собственную терапию или анализ, показало, что этого не происходит (Buckley, Karasu, & Charles, 1981).Авторы исследования обнаружили, что размышления о терапевте или аналитике достигают своего пика в течение 5–10 лет после завершения, а сами эти размышления связаны с постепенной проработкой неразрешенных аспектов переноса.

 

Как это ни удивительно, но существует возможность усиления переноса после завершения. Рита Нови (Rita Novey, 1991) приводит пример пациента, который через два года после завершения анализа снова обратился к своему аналитику-женщине, испытывая к ней сильные любовные чувства. Комментируя этот случай, автор пишет, что перенос достиг своего пика только через два года после завершения.

 

Хаскелль Норман, Кей Блэкер, Джером Оремлэнд и Уильям Бэрретт (Haskell Norman, Kay Blacker, Jerome Oremland & William Barrett, 1976) провели исследование пяти бывших анализандов, как и Пфеффер, проведя с ними четыре-пять интервью с недельным интервалом. Так же как и Пфеффер, они обнаружили, что у всех бывших пациентов за короткий срок восстанавливался тот перенос, который у них был во время анализа, и что они воспринимали интервьюеров так, словно те были их аналитиками. Эти авторы придерживаются точки зрения, что анализ не устраняет невроз переноса. Они также отмечают, что каждый пациент в разной степени обладает контролем над неврозом переноса в рамках бессознательного Эго. Они пришли к выводу, что «невроз переноса сохраняется в виде скрытой структуры, которая при определенных обстоятельствах может восстановиться, повториться и быстро трансформироваться» (p. 496).

 

Недавно проведенное исследование, основанное на более строгом методологическом подходе, представило дополнительные доказательства мнения, что возникшая в анализе основная парадигма переноса не исчезает в результате аналитической работы (Luborsky, Diguer, & Barber, 1994).

 

Люборски с соавторами сравнивал основной конфликт отношений в первой и последней четвертях анализа. У всех 13 исследованных аналитических пациентов наблюдалось удивительное постоянство тем переноса в начале и в конце лечения. Авторы делают вывод, что базовый характер переноса не изменяется, несмотря на расширившееся понимание, развитие Эго и большую способность справляться с конфликтом. Они согласны с утверждением Фрейда, высказанным в работе 1912 года «К вопросу о динамике переноса», что перенос является пожизненной схемой.

 

В этой связи следует уточнить, что приведенные нами результаты исследований не означают, что в процессе анализа не происходит никаких изменений. Хотя базовый характер переноса не изменяется, в анализе расширяется его понимание, а он сам становится более управляемым. Как отмечает Джозеф Шачтер (Joseph Schachter, 1992), последующие исследования аналитических пациентов показывают, что, хотя перенос и не разрешается, он изменяется настолько, что пациенты могут лучше с ним справляться. Желания в переносе остаются, но представления о том, как окружающие будут относиться к этим желаниям, подвергаются значительным изменениям.

 

Если перенос делает сексуальные отношения между аналитиком и пациентом символически инцестуозными, потенциально вредными и однозначно неэтичными во время анализа, то это же относится и к сексуальным отношениям после его завершения. Следующее сравнение является ярким доказательством этого положения: инцест между отцом и дочерью недопустим вне зависимости от того, как давно она покинула отчий дом и от их статуса как взрослых людей, способных вступать в отношения по «взаимному согласию» (Gabbard, 1993;Gabbard & Pope, 1989).

 

Отношения после завершения как сопротивление

 

Сохранение переноса является одним из аргументов в пользу позиции «пациент однажды – пациент навсегда», касающейся сексуальных отношений после завершения. Сама возможность таких отношений может стать источником трудноразрешимого переноса. Например, если пациент знал, что будущие отношения с аналитиком станут итогом, который не вызовет этического порицания, он может осознанно или бессознательно обращаться с анализом так, словно главной целью лечения является завоевание любви аналитика. При этом агрессивные аспекты переноса могут игнорироваться, а сексуальные конфликты сводиться к минимуму. Жизненные события, вызывающие стыд и смущение, утаиваются вследствие опасения пациента в том, что их раскрытие может навредить будущим отношениям с аналитиком.

 

Похожие вопросы могут возникать и в контрпереносе аналитика, если он считает профессионально допустимым сексуальные отношения с пациентом в будущем. Аналитики, испытывающие сильные любовные чувства к пациентам, могут стимулировать идеализацию, надеясь убедить пациента в том, что они пара, созданная на небесах.

 

Для защиты «настоящих отношений» от загрязнения гневом или недовольством пациента может использоваться избегание конфронтации с болезненным или неприятным материалом. И самое главное, если аналитик представляет собой магически исцеляющего будущего партнера, способного превратить страдания пациента в нескончаемое блаженство, происходит полное избегание неизбежного процесса горевания.

 

Отказ от старых влечений к инцестуозному объекту является неотъемлемой частью успешного психоаналитического опыта. Не существует адекватной возможности срезать этот путь и избежать болезненного горевания и проработки, которые сопровождают данный процесс. Анализ приносит пользу в основном благодаря тому, что он подразумевает отношения, которые каждый раз ограничены четкими временными рамками, а их целью является понимание. Как подчеркивал Фрейд (Freud, 1915a), это отношения, не имеющие аналогов в реальной жизни. Чем больше аналитические отношения размываются, превращаясь в другие отношений за пределами анализа (даже если речь идет о возможных отношениях в будущем), тем больше разрушается анализ.

 

Аналитик должен всегда об этом помнить, поскольку в отношениях с пациентом не будет ничего иного, кроме того, что пациент может свободно говорить о том, что приходит ему на ум. Как мы подчеркивали в главе 3, аналитическая роль и сопутствующие ей аналитические границы создают атмосферу безопасности и холдинга, в которой пациент может свободно обращаться с идеями и чувствами, не опасаясь негативных последствий. Знание, что аналитик никогда не будет использовать полученную от пациента информацию в других обстоятельствах, является важнейшей составляющей аналитического сеттинга, которая высвобождает пациента.

 

Многие пациенты, в особенности связанные со сферой психического здоровья, приходят на анализ с тайной надеждой подготовить почву для отношений (иногда сексуальных, иногда нет) после его завершения, что сделает аналитика «реальным человеком». Интерпретация этих фантазий создает основу для неизбежного процесса горевания. Любое, даже незначительное вступление в сговор с пациентом через избегание или едва заметное поощрение этого могут оставить важные части его личности непроанализированными. 20-летняя пациентка была переполнена эротическими желаниями к своему аналитику и спросила, не переспит ли он с ней. Он ответил, что находит ее сексуально привлекательной и, может быть, когда-нибудь в будущем такие отношения будут возможны, однако сейчас это абсолютно невозможно по этическим соображениям. Пациентка ухватилась за слова о возможности в будущем и не могла ни о чем другом думать. Все другие вопросы в анализе померкли по сравнению с этим, а сам анализ казался ей чем-то, что нужно перетерпеть, пока они не смогут вступить в романтические, неаналитические отношения. Ответ аналитика был не только неэтичным, но и плохим с точки зрения аналитической техники.

Завершение – это особенно опасный период для разыгрывания сильных сексуальных желаний между аналитиком и анализандом. Печаль аналитической профессии заключается в том, что аналитик становится очень близким для своих пациентов, чтобы затем их потерять. Завершение – это настоящая потеря для обоих участников. Оно отражает конечность отношений и даже невыносимую изменчивость жизни в целом. Ассоциации, связывающие завершение со смертью, часто возникают на финальной стадии анализа. Как аналитик, так и анализанд могут не хотеть горевать в связи с потерей и смертью и вместе обратиться к маниакальным защитам, необходимым для отрицания окончательного и бесповоротного характера завершения.

 

Аналитик может начать больше самораскрываться, давать больше советов, становиться более неформальным и даже предлагать пациенту перейти в социальные отношения. Все это является способом сообщить что-то вроде: «Нам на самом деле не стоит останавливаться на печали, связанной с потерей этих отношений, поскольку мы начнем новые отношения, которые будут лучше. Это не конец, а только начало».

 

Как и Фрейд (Freud, 1915a), который указывал, что аналитические отношения не имеют аналогов в реальной жизни, Мартин Бергманн (Martin Bergmann, 1988) подчеркнул, что опыт завершения анализа является уникальным, поскольку не имеет параллелей в каких-либо других областях человеческих отношений. Где еще, завершая необычайно интенсивные, долгие и глубокие отношения, человек понимает, что у них не будет никакого продолжения? Джек Новик (Jack Novick, в печати) утверждает, что завершение было абсолютно непостижимо для первых аналитиков, а их современники унаследовали игнорирование и отрицание чувств, связанных с завершением. Ряд авторов (Dewald, 1966; Limentani, 1982; Novick, 1982; Viorst, 1982) отметили тот факт, что завершение является потерей как для аналитика, так и для пациента. Как пациент может прибегать к защитной фантазии об отношениях после завершения анализа, чтобы уберечь себя от горевания, так и аналитик может избегать работы с потерей и таким образом укреплять у пациента отрицание (Novick, в печати).

 

Виктор Кэлеф и Эдвард Вайншел (Victor Calef & Edward Weinshel, 1983) обратили внимание на то, что многие пациенты завершают анализ с ощущением «незавершенного дела». Когда эти пациенты приступают ко второму анализу, становится ясно, что это чувство нередко связано с желанием вступить в сексуальные отношения с аналитиком как с эдипальным родителем. Если аналитик ведет себя неопределенно или провоцирует завершающего анализ пациента, то поведение аналитика может бессознательно поощрять пациента сосредоточиться на вступлении в отношения в будущем, а не на невозможности когда-либо получить желанные отношения.

 

Перевод с английского К. Немировского

Порой случается так, что внешние политические, экономические и иные глобальные события вызывают массовую панику. Подобную панику мы могли наблюдать в начале пандемии коронавируса, когда люди массово скупали продукты и вещи бытового обихода и забирали свои деньги из банков. Аналогичная паника происходит и сейчас. Исходящие из паники действия обычно совершаются по первым иррациональным импульсам, когда информация не проверяется человеком, но становится руководством к действиям. Такие действия отличаются быстротой, порывистостью, отсутствием или недостатком анализа информации. Они направлены на то, чтобы обезопасить себя, подготовиться к "чёрному дню". В ситуации паники человек реагирует на любую информацию, как на внешнюю угрозу, что мешает ему критично воспринимать действительность и анализировать её. Поддаваясь массовым импульсам, он теряет спокойствие, устойчивость и способность позаботиться о себе.

 

Как же противостоять массовой панике? В данной статье будут изложены простые рекомендации, которые, возможно, принесут кому-то пользу.

 

1. Во-первых, прежде, чем стать руководством к действию, любая информация должна быть тщательно проанализирована и проверена. Даже если человек чувствует, что находится в непредсказуемой ситуации и дефиците времени, стоит воздерживаться от импульсивных действий и стараться вникать в суть того, что доносится из разных новостных источников и СМИ. Для этого можно составить структуру вопросов, которые помогут лучше сориентироваться в происходящем. Например - о чём говорится, в чём суть доносимого сообщения, кто говорит, что этот человек говорил или писал ранее, насколько реалистичными оказались его слова, на что направлено передаваемое сообщение, какие чувства оно вызывает, зачем оно передаётся, какую цель может преследовать тот, кто его распространяет, кому может быть выгодна реакция на него. Анализ любого послания из СМИ по этой структуре не занимает много времени, но позволяет создать между собой и принимаемой информацией барьер или фильтр, и отличить то, что может оказаться полезным, от пустых и вызывающих панику сообщений. 

 

2. Во-вторых, в ситуации неопределённости трудно планировать что-либо дальше, поскольку ситуация в основе своей непредсказуема, и развернуться она может как угодно. Поэтому любые действия по планированию самого худшего исхода, скорее, забирают у человека текущие ресурсы, чем, в действительности, готовят его к тому или иному исходу событий будущего. Какие бы действия мы ни совершили, мы не знаем, как дальше развернётся ситуация, и насколько эти действия окажутся полезными. Трудно просто наблюдать за событиями и не делать ничего, и совершение хаотичных движений даёт иллюзию, будто бы делается хоть что-то, однако, не факт, что эти действия приведут к успеху. Но, лишая себя актуальных ресурсов, человек лишает себя и возможности справиться с теми трудностями, которые могут настигнуть его в будущем. Поэтому в стрессовой ситуации лучше позаботиться о сохранении ресурсов.

 

3. В-третьих, поскольку ситуация паники размывает индивидуальность и личность человека, подчиняя его массовым настроениям, важно попробовать сохранить и удержать самого себя, т.е. контакт с собой. Вместо того, чтобы ориентироваться на то, что думают, пишут и говорят другие, для этого нужно, в первую очередь, спрашивать - а что думаю по этому поводу я сам? Какие чувства у меня вызывает актуальная ситуация? Каким образом она связана со мной сейчас? Каким образом она может быть связана именно со мной в будущем? Личное отношение к ситуации может быть сформировано только изнутри, поэтому нужно постараться вернуть себе связь со своими чувствами. А для этого человеку важно выделить время на то, чтобы остаться наедине с собой и поразмышлять. Выйти из бесконечного потока сменяющих друг друга новостей и попробовать найти в себе своё собственное отношение к происходящему.

 

4. В-четвёртых, важно чётко различать прошлое, настоящее и будущее. Часто паника вызывается опасением, что в будущем повторится нечто, что уже было в прошлом. Но это опасение является лишь предположением, поскольку мы не знаем, что именно произойдёт в будущем. В зоне влияния у нас есть только настоящее, и именно оно поддаётся нашей регулировке, в отличие от прошлого, которое уже прошло, а потому не может быть изменено, и будущего, которое ещё не наступило, а, значит, мы не можем знать, каким оно будет. Мы можем только предполагать, и это действие, исходя из настоящего. Поэтому для снижения паники и восстановления контакта с собой человеку важно вынести за скобки как прошлое, так и будущее, обратив внимание на то, каким образом он действует здесь и сейчас, что он думает, что он чувствует, какие тревоги и опасения испытывает, каким образом справляется с ними, что он может здесь и сейчас сделать, чтобы улучшить своё актуальное самочувствие. 

 

5. В-пятых, необходимо помнить о методах и техниках самоподдержки, которых существует огромное множество. Это могут быть медитации, дыхательные техники, расслабляющие ванны, прогулки. В ситуации стресса, острых переживаний и опасений человек нуждается в том, чтобы поддержать себя. Пообщаться с близкими, позаботиться о себе, удовлетворить свои базовые потребности, уделить время своим увлечениям и хобби - тому, что заряжает его энергией. Любой стресс истощает и, погружаясь в него, мы забываем о насущном - о том, что поддерживает нас, помогает нашей психике и нашему организму справиться со стрессом. И, чтобы, действительно справиться, важно делать свой вклад в настоящее, в свои актуальные силы и ресурсы, поддерживать своё психическое и физическое здоровье уже здесь и сейчас. 

В психотерапии, как правило, есть основной запрос или запрос на его поиск (клиент может обратиться с дискомфортом, причин которого он не понимает, но надеется понять в процессе терапии). Помимо основного, часто в анализе появляются и вторичные, дополнительные, побочные запросы. Как правило, они тесно связаны с главным запросом, но эта связь может не вполне осознаваться клиентом. Например, со стороны клиента может звучать запрос на гармонизацию отношений или самоощущения в них, но фоном появляется тема работы - клиент чувствует себя зависимым от отношений из-за проблем с работой и нестабильных заработков. В этих условиях ему трудно почувствовать себя безопасно и в отношениях, следствием чего могут быть дополнительные тревоги, страхи, вытекающие из них конфликты, которые расстраивают отношения. Или, напротив, есть запрос на успех в сфере карьеры, но в аналитическом процессе постоянно звучит тема отношений - как то, ради чего достигается этот успех. 

 

В случае наличия таких вторичных и фоновых запросов имеет смысл держать в фокусе обе проблемы или обе сферы жизни клиента одновременно, чтобы взаимосвязь между ними и взаимное влияние этих сфер выходили на осознание. Проблема появляется тогда, когда значимость вторичной сферы вытесняется, либо по каким-то причинам клиент изолирует вторичный запрос от процесса анализа. Например, на работу клиента значительное влияние может оказывать его мать, но клиент не хочет разбираться с мамой и утверждает, что такого запроса нет, из-за чего тема мамы становится запретной. 

 

Сопротивление при осознании и проработке вторичного запроса может быть связано с разными факторами. Как правило, эта тема делает клиента особенно уязвимым, он может бояться изменений в ней, либо не верить в то, что они возможны. Присутствие запретной темы повышает трудность анализа, замедляет его результаты и значительно ограничивает аналитика в методах и интерпретациях, о чём обычно аналитик предупреждает клиента - да, мы можем работать с вашим запросом, не разбирая такую-то тему, но тогда есть риск, что процесс пойдёт медленнее. 

 

Примечательной особенностью запретных тем является то, что они, так или иначе "фонят" в процессе, пытаясь прорваться в ход анализа. Например, в процессе разбора расстроенного состояния клиента по поводу результатов его работы может появиться опасение, что вдруг об этом узнает мама, а её невыносимо расстраивать. Или тревожное, депрессивное, отчаянное состояние клиента может быть постоянно и неразрывно связано с его партнёром, несмотря на то, что клиент заявляет, что его отношения абсолютно благополучны. В итоге складывается двойственная ситуация, когда вроде бы вторичного запроса нет, но он есть.

 

Появление запретных и вторичных тем в анализе обусловлено, прежде всего, внутренне противоречивым отношением к ним самого клиента. С одной стороны, тема является исключительно важной, и речь может идти о какой-то чрезвычайно значимой для клиента ценности, которая иногда даже возвышается им до ведущего смысла жизни или чего-то священного (пример - "мой дом для меня - место святое, поэтому я никогда не буду переезжать, несмотря на дискомфортные условия жизни дома"). С другой стороны, в связи с этой сверхценностью, клиент переживает тяжёлые душевные страдания - он вынужден приносить слишком большие для него жертвы, терпеть тяжесть и боль. В такой ситуации каждое из противоречий тянет клиента на себя, и ему не видится выхода. Отказаться от своей сверхценности он не может, но её наличие дисгармонизирует его внутреннюю жизнь, что в итоге вынуждает занять одностороннюю позицию и отрицать взаимосвязь между сверхценностью и страданием. 

 

Для аналитика в такие моменты важно вывести на осознание само наличие взаимосвязи, но не поддерживать ни одну из борющихся в клиенте сторон его "я", чтобы клиент, в конечном итоге, смог выдержать эту амбивалентность. По-видимому, страх осознания связан именно с ужасом перед разрывом этого внутреннего конфликта вместо его разрешения, с его прямым отреагированием, с мыслью о том, что, если сверхценность доставляет такие страдания, придётся от неё отказаться. Но при осознании этой взаимосвязи в юнгианском анализе появляется задача не разрыва этой корреляции, а поиска примиряющего третьего - того, что позволило бы клиенту объединить противоположности, найти компромиссное решение. Либо того, что было бы еще более ценным для него, чем варианты, из которых он безуспешно пытается сделать односторонний выбор.

 

Осознание амбивалентности побуждает к мысли о том, каким образом эти две стороны жизни оказались противоречащими друг другу в жизни клиента, как возник этот внутренний конфликт и является ли он исключительно личным или клиент повторяет чей-то чужой сценарий. И при анализе семейной истории может обнаружиться, что, например, для матери или отца клиента работа и успех были неразрывно связаны со страданием, жертвами и эмоциональным истощением. Или что отношения непременно требовали самоотречения. 

 

При осознании вторичных запросов в анализе неизбежно возникает сопротивление, и тогда аналитик может казаться клиенту излишне вторгающимся и навязывающим чуждый ему запрос. В эти моменты аналитику важно занимать позицию отражения - всего лишь отражать то, что ранее говорил клиент. Например, сегодня мы с вами обсуждали такую-то тему, но уже несколько раз вы упомянули в связи с ней другую тему - не кажется ли вам, что здесь есть какая-то взаимосвязь? 

К сожалению, без осознания вторичных запросов иногда невозможно двигаться дальше, а их проработка, как правило, способствует значительному улучшению ситуации в направлении разрешения основного запроса. 

Проблема понимания в психотерапии является одной из самых острых и обсуждаемых, поскольку понимание является основой психотерапевтического процесса. Но, к сожалению, нередко именно в этом аспекте возникают трудности. Часто в обсуждении работы психологов на форумах или в социальных сетях можно встретить жалобы - "психолог не слышит и не понимает меня". Как же так получается, где коренятся истоки этой проблемы и что можно сделать для её решения? Чтобы ответить на эти вопросы, в первую очередь, важно осмыслить, что такое понимание, из каких компонентов оно складывается и какие факторы на него влияют.

 

И первым фактором, с которым связана проблема понимания, является перенос. В позитивном переносе клиенту кажется, что аналитик идеально понимает его и принимает таким, какой он есть. При этом не факт, что действительное понимание имеет место быть, но есть самое главное - чувство понимания. В позитивном переносе аналитик может казаться клиенту добрым, сочувствующим и разделяющим его ключевые жизненные взгляды, что является проекцией "хорошей" и ресурсной родительской фигуры. В негативном переносе переживаются обратные чувства. У клиента может возникать чувство, что его не слышат, игнорируют, не так интерпретируют, искажают его слова и т.д. Эти чувства отражают проекцию "негативного" или дефицитарного родителя, который не в ресурсе и не в состоянии быть достаточно чутким. 

 

Вторым фактором выступает личность аналитика, которая неизбежно задаёт терапевтическому процессу ограничения. Личность в данном случае понимается в широком смысле - как вся совокупность и единый сплав индивидуальных и ценностных особенностей, присущих конкретному психологу. Несмотря на распространённую в психотерапевтической культуре модель "чистого листа", в которой аналитик придерживается закрытой позиции, всё же личность психолога не может быть полностью устранена из процесса. Психолог - это не только профессионал, но и человек с определённым темпераментом, типом реагирования, стилем работы и взглядами на жизнь. При столкновении в работе диаметрально разных темпераментов или жизненных ценностей проблема понимания может обостриться, поскольку эта ситуация провоцирует внутренний конфликт и фрустрирует часть потребностей клиента. Например, клиенту может хотеться, чтобы его аналитик был более быстрым или медленным, более интеллектуальным или эмоциональным, более лёгким или глубоким, в зависимости от личности и потребностей клиента. Но не всегда у психолога есть возможность выйти за свои ограничения, и, несмотря на недовольство клиента, он не станет другим человеком, не изменит свой базовый тип реагирования и не откажется от своих жизненных ценностей. 

 

Таким образом, проблема понимания в психотерапии связана либо с переносными процессами, фрустрацией клиента в ранних родительских отношениях и проекцией пережитых им травм на фигуру аналитика, либо с межличностными различиями. Оба этих фактора, так или иначе, присутствуют в любом аналитическом процессе, и с любым психологом клиент, в некоторой степени, будет переживать проблему неокончательного, частичного понимания. Например, аналитик может понимать и разделять его политические взгляды, но не разбираться в его увлечениях или наоборот. Вопрос лишь в степени того, насколько это непонимание приемлемо для клиента, насколько клиент готов выдерживать его и разбираться с ним, параллельно осознавая более широкую проблему различий между людьми и непонимание в других отношениях - с родителями, друзьями, партнёрами...

Отвечая на вопрос "как быть с непониманием в анализе", в первую очередь, необходимо отметить важность проговаривания этого непонимания в процессе, поскольку накопление чувства непонимания, в конечном итоге, чревато взрывной реакцией и резким разрывом аналитических отношений. Во-вторых, важно разобраться в причинах. Является ли непонимание действительной или проективной частью процесса, не говорят ли психолог и клиент разными словами об одном и том же, не является ли переживание непонимания частью сопротивления. Если нет, и непонимание касается личностных различий, в анализе можно попробовать научиться быть с этими различиями и с чувством, что далеко не все люди могут разделить какой-то опыт, но они всё равно могут попытаться услышать друг друга и сделать шаги навстречу друг другу. 

 

В случае острого непонимания также важны желание и готовность клиента погружаться в него и работать с этой проблемой. Например, разбирать, что именно так ранит в процессе непонимания, почему это важно, какие ещё люди не понимали клиента, к каким последствиям это приводило. Кроме того, сильное переживание непонимания в анализе идёт рука об руку с негативным переносом, требующим определённых ресурсов для проработки, без которых есть риск обрыва клиентом процесса анализа на первом же разногласии. Но при продуктивной работе с темой непонимания могут вскрыться совершенно неожиданные и ценные для развития клиента вещи. Например, что аналитик готов его понять, но по каким-то причинам он не готов раскрыться, а потому вынужден защищаться и уходить от подлинного контакта в конфликт. 

Отношение к мистическому опыту человека в психологии неоднозначное. В натуралистических подходах он может игнорироваться или даже сводиться к психическим расстройствам. В психотерапии не каждый аналитик способен выдержать столкновение с мистическим опытом клиента, из-за чего этот опыт нередко редуцируется к незрелости, бегству от реальности и защитным механизмам психики. Исключение мистического опыта из пространства терапии, с точки зрения юнгианского подхода, приводит к тому, что игнорируется самое ценное - образно-символическое пространство жизни человека. 

 

В психотерапии мистический опыт клиента проявляет себя в символически насыщенных или вещих снах, явлениях синхронии, религиозных переживаниях. В своих работах Юнг уделял таким явлениям особое внимание, поскольку полагал, что современное ему человечество живёт в период духовного кризиса, однако, несмотря на это, психика продолжает нуждаться в духовных опорах. В труде "О синхронистичности" он исследовал явления необъяснимого совпадения внутренних переживаний человека с событиями в реальном физическом мире. Например, человек внезапно вспомнил кого-то, о ком долго не вспоминал, и тут же получил от этого человека звонок. Или символ из сна стал внезапно часто встречаться ему в реальной жизни. Когда происходит нечто подобное, нельзя сказать, что психический опыт человека является причиной какого-то события в его реальной жизни. Т.е. что сон вызвал то событие, которое предвещал. Нельзя и сказать, что произошедшее впоследствии событие является причиной вещего сна. Вещий сон оказывается связанным с предвещаемым им событием мистически-иррациональным образом. В этой взаимосвязи внутреннее событие не является причиной внешнего, как и наоборот, а их общая причина покрыта вуалью тайны, именно поэтому подобные совпадения были названы Юнгом "акаузальными".

 

Но для чего аналитику нужно искать в них смысл? Почему такие явления столь важны для хода анализа? Ведь, казалось бы, это может быть простым совпадением, не имеющим никакого отношения к запросу клиента. С точки зрения Юнга, это не так. Через мистический опыт с человеком ведёт диалог сама Самость. Посредством анализа мистического опыта можно выделить, какие архетипы сейчас оказывают наибольшее влияние на жизнь человека. А, значит, прогнозировать, к чему может привести захваченность этими энергиями. Кроме того, мистический опыт может указывать на одностороннюю сознательную установку человека, когда какую-то часть себя или мира он упорно не замечает, следствием чего становится дисбаланс в его жизни. Например, на сознательном уровне человек может придерживаться исключительно рациональных взглядов, но его бессознательное иначе относится к миру, что создаёт конфликт и блокирует творческий потенциал человека.

 

Исследование мистического опыта приближает нас к глубинным пластам коллективного бессознательного. Погружение в эти глубины необходимо, чтобы найти в них истоки проблем и ресурсы для их решения. Игнорирование мистического опыта в анализе приводит к редукции человека к простому и одномерному существу. Его внимательное изучение, напротив, позволяет обогатить жизнь человека и открыть в ней новые смыслы.

Зависть - то чувство, которое возникает, когда мы сталкиваемся с тем, что у других есть нечто, чего мы желаем, но чего нет у нас. Это могут быть какие-то достижения, возможности, личностные качества. В редких случаях зависть становится для человека мотивацией и двигателем прогресса. Гораздо чаще это мучительное чувство - как будто слишком сложно или даже невозможно достичь чего-то, что есть у других. В данной статье я разберу психологические причины зависти, её внутренние ресурсы и способы совладания с ней.

 

Итак, среди причин зависти можно выделить следующие:

1. Ситуации, в которых мы испытываем зависть, отсылают нас к проблеме соперничества и конкуренции. По своей сути, они указывают на нашу нужду, т.е. на то, что нам не хватает чего-то, что есть у других. В этом смысле, чувство зависти освещает потребности человека, которых он мог в полной мере не осознавать до знакомства с этим чувством. 

2. Иногда зависть возникает тогда, когда у человека нет сформированного чувства собственной идентичности, т.е. когда он сам не знает того, чего он хочет. В этом случае ему легче ориентироваться на других, копируя их желания и потребности. Здесь действует логика - "раз нечто есть у авторитетного другого, значит, это что-то хорошее, и мне тоже неплохо этим обзавестись".

3. Зависть также может возникать к каким-то общезначимым, но личностно не очень значимым вещам. Например, человек не очень стремится к карьере и не чувствует к этому личной мотивации, но знает, что это стремление поощряется другими людьми. И тогда, завидуя чужой карьере, он на самом деле хочет именно признания и поощрения, а не самой карьеры.

 

1. Во-первых, она формирует мотивацию. Какими бы ни были её причины (стремление к тому, что есть у другого, стремление к чему-то вторичному, что можно от этого получить, либо плохая связь с собственными желаниями и потребностями), зависть указывает на то, что нынешняя ситуация не устраивает человека. Нужно что-то менять и к чему-то стремиться. Он хотел бы того, чего у него нет, и с этим необходимо как-то обойтись.

2. Во-вторых, зависть позволяет лучше осознать свои возможности и ограничения. Сравнивая себя с другими, человек обретает знание о собственной зоне ближайшего развития - о том, чего он мог бы достичь в ближайшем и отдалённом будущем, чего - вряд ли.

3. В-третьих, зависть позволяет лучше понять себя и свои собственные потребности. Например, осознать, в какой сфере человек конкурирует с другими, за что именно, какие ценности за этим скрываются.

 

1. Важно найти способ удовлетворить потребность, стоящую за завистью, подумать о том, где и как можно было бы её насытить.

2. Для снижения интенсивности зависти можно обратить внимание на цену желаемого. Например, успех требует кропотливой работы и большой ответственности. И либо человек готов вкладывать силы и нести ответственность за то, что он хочет получить, либо нет.

3. Если зависть переживается к чему-то недоступному в ближайшее время, можно попробовать осознать негативные стороны того, к чему чувствуется зависть. Например, чужая личная жизнь со стороны может казаться очень благополучной, но, если копнуть глубже, обнаруживается много подводных камней.

4. В работе с темой зависти лучше всего придерживаться внутреннего локуса контроля. Несмотря на то, что наличие желаемого у других может вызывать дискомфорт, жизнь каждого человека в его руках, и в его власти прийти к желаемому, если он действительно этого хочет.

5. Можно попробовать обратить внимание на свои успехи, в сравнении с другими, и на недостатки и неудачи тех людей, которые вызывают зависть. Ведь, если они успешнее в чем-то одном, не факт, что они успешнее во всем. Часто зависть построена на идеализации успехов других и обесценивании собственных.

6. Поскольку зависти часто сопутствует чувство, будто бы другим что-то даётся легче или вовсе достаётся им даром, стоит обратить внимание и на свою удачу. Вспомнить жизненные ситуации, в которых человеку везло. 

7. Еще одним способом совладания с завистью является её перевод в конструктивное русло. Например, с человеком, к которому чувствуется зависть, можно подружиться, перенять у него какие-то качества или поспрашивать о том, каким образом им был достигнут успех. 

8. При воплощении в жизнь желаемого важно понять, действительно ли человек хочет именно того, чему завидует. Может быть, на фоне собственных неудач он очаровывается любыми чужими успехами, не различая тех, которым действительно был бы рад?

9. Если желаемое не кажется достижимым, можно попробовать перевести его в символическое измерение. Представить, что оно уже достигнуто, и из этой позиции ответить себе на вопросы: что изменилось бы в моей жизни, если бы я получил то, чему завидовал? Куда бы я продвинулся? Какие возможности у меня бы появились? Что я стал бы с ними делать?

Корни зависти не всегда лежат на поверхности, поэтому её проработка в терапии может занять достаточно длительное время. Иногда её причины уходят в чувство собственной неполноценности, иногда - в поиск ориентиров путём сравнения себя с другими, иногда - в детские травмы родительских ожиданий. По мере работы с завистью человек интегрирует ту часть себя, которая переносится им на объект этого чувства, что позволяет ему вернуть себе отчужденные ресурсы и почувствовать себя более цельным, самодостаточным и благополучным.