Публикации с тегом душевное здоровье, душа, психика, здоровье (7)

Одним из самых простых и наименее затратных способов улучшить своё психологическое состояние и настроение является уборка. Перебирая вещи, мы одновременно упорядочиваем собственные мысли - выделяем, что актуально для нас сейчас, а что уже устарело, что стоит выбросить, а что ещё пригодится нам в будущем. Отношения человека с вещами можно рассматривать как одно из проявлений его общих, более целостных отношений с миром. У людей с активным "метаболизмом" их вещи тоже находятся в постоянном движении - они спокойно приобретают что-то одно и выбрасывают что-то другое, и эти процессы не составляют для них трудностей. Люди с более медленным метаболизмом могут долго и основательно готовиться к каждой покупке. Точно так же тяжело им расставаться и со старыми вещами.

 

Разные способы взаимодействовать с вещами и с личным пространством отражают разные формы адаптации. И иногда эти формы адаптации по каким-то причинам оказываются сбиты, нарушены. Например, когда человеку трудно избавиться от старого хлама, ему часто бывает аналогично трудно отпустить потерявшие актуальность переживания и воспоминания. Он постоянно занят пережёвыванием воспоминаний, перебором старых фотографий, чьих-то подарков, прокручиванием в голове прошлых ситуаций, а потому не живёт настоящим. Груз прошлого в этом случае материализуется в форме старых вещей, которые человек ни под каким предлогом не хочет выносить из дома, несмотря на то, что они собирают пыль и не используются в быту.

 

Цепляясь за старый хлам, мы поддерживаем в себе силы мортидо, т.е. держимся за мёртвую, уже отшившую часть нас или нашей истории. Это прошлое уже прошло, а хранение старых вещей лишь иллюзорно поддерживает фантазию о том, что с тех пор ничего не менялось. Удерживая эту часть своей истории и не давая ей умереть, мы застываем в состоянии между жизнью и смертью, которое характерно для депрессий.

 

Иногда за хранением старого хлама стоят негативные установки и предубеждения, которые передавались по роду из поколения в поколение. Например, старшие родственники ещё помнят дефицит продуктов и одежды в советское время, а потому предпочитают ничего не выбрасывать. "А вдруг пригодится", "а вдруг что случится", - утверждают они даже тогда, когда из-за хлама в доме практически не остаётся свободного места. И тогда вместо того, чтобы освободить пространство для нового - для новой мебели, новых вещей, перестановки, ремонта и т.д., они продолжают держаться за травматичную и стрессовую ситуацию прошлого, которая, на самом деле, давно позади. 

 

Отказываясь избавляться от старого хлама, человек символически закрывает дорогу всему новому в свою жизнь. Часто хлам выполняет роль защитного барьера, за которым человек пытается спрятаться, чтобы ничего не менять. Например, давно пора сделать ремонт или разобраться с каким-то вопросом, но тогда нужно будет разобрать хлам, а это слишком долго и сложно, значит, не в этот раз. "Не в этот раз" может растягиваться на годы и десятки лет, и в течение всех этих лет человек замирает в стагнации, не делая ничего, что могло бы изменить его жизнь к лучшему.

 

В некоторых случаях за хранением старого хлама скрывается потребность в безопасности и желание контролировать свою жизнь. Собирая вещи, человек создаёт иллюзию контроля - будто бы, чем больше у него вещей, тем больше он защищён и подготовлен к любым жизненным поворотам. На случай голода у него есть запасы крупы, на случай безденежья - целые шкафы вещей, которые он мог бы продать, на случай холода - не менее огромные шкафы со старой, поеденной молью и дырявой одеждой, которую он, скорее всего, больше никогда не будет носить. Но, собирая хлам, человек обретает лишь иллюзию контроля, а не реальный контроль. В попытке заранее ко всему подготовиться (часто на основе прошлого опыта, который вполне может больше никогда не повториться) он теряет связь с реальностью, со своей спонтанностью и с тем, что происходит "здесь и сейчас". И, в действительности, он теряет контроль, поскольку уже сам не помнит, какие вещи у него есть, где они лежат и зачем он их всё ещё держит.

 

В книгах "Иметь или быть" и "Человек для самого себя" Э. Фромм развенчивал невротическую склонность человека потреблять и накапливать всё больше и больше. Такая страсть не приводит человека к успеху и счастью, но отнимает слишком много ресурсов как на процесс бесполезного "поглощения" вещей, так и на пустые тревоги за них. Человек, живущий в модусе "иметь", стремится приобрести как можно больше, но покупки дают ему удовлетворение лишь на короткое время, после чего он нуждается в новых. Действуя так, он обрастает лишним хламом и расширяет свою идентичность до вещей. Каждая вещь кажется ему частью себя и представляет его личность, а потому сама мысль о том, чтобы расстаться с какими-то вещами вызывает у него ужас. Но драма в том, что, отчаянно цепляясь за вещи, он не живёт. Вместо того, чтобы жить, он замирает, и его психика занята совсем другим процессом - тщетной попыткой сдержать естественный ход жизни, в течение которого мы неизбежно приобретаем что-то одно и теряем что-то другое. Нарушение этого баланса приводит к застою, а застой - к психологическим проблемам и потере жизненных сил. Именно поэтому стоит задуматься об избавлении от старого хлама прямо сейчас. 

На современном рынке психологических услуг представлен широкий арсенал разных подходов и методов, одни из которых предлагают более быструю, другие - более медленную работу. При этом, конечно же, многим хотелось бы быстрого эффекта от терапии, поскольку, во-первых, он позволяет сразу же оценить результативность работы, во-вторых, сэкономить средства, даже если более "быстрые" методы стоят дороже. Однако в "быстрых" подходах и методах есть свои подводные камни.

 

Как правило, "быстрый" эффект от терапии связан либо с тем, что затронута недостаточно глубокая по степени травматизации для клиента тема, в которой клиент испытывает определённые трудности, но в ней возможна динамика. Во-вторых, "быстрая" работа часто подразумевает довольно экстремальные методы. Это могут быть методы суггестии, жёсткие интервенции, элементы провокативного подхода, необходимость внесения в жизнь и поведение резких изменений. В-третьих, "быстрая" работа связана с тем, что за короткий срок прорабатывается очень большой объём психологического материала.

 

Таким образом, "быстрые" методы часто сопряжены с высоким уровнем стресса и, если человек соглашается на эти методы, важно, чтобы он был способен их выдержать. Помимо стресса, от "быстрых" методов могут быть побочные эффекты, поскольку, конечно, возможно резко сдвинуть целый пласт привычных для человека психических процессов, но это не пройдёт бесследно для других пластов, а к изменениям потребуется адаптация, которая может быть осложнённой, если процесс идёт слишком быстро и в обход психологических защит. Поэтому наиболее "быстрые" методы, как правило, в то же время экстремальны и сопряжены с риском. 

 

Кроме того, желаемый "быстрый" эффект иногда может пугать клиента. Например, клиент пришёл в терапию с острой неприязнью к своей работе, но в процессе терапии внезапно для себя обнаружил, что полюбил эту работу. В буквальном смысле, обнаружил себя вовлечённым во внезапно ставший увлекательным рабочий процесс, что может вызвать целую бурю чувств - "что психолог сделал такого со мной, что я внезапно почувствовал это изменение?", "а что ещё психолог способен сделать со мной?", "насколько я сейчас сохраняю контроль над ситуацией?". В таких случаях, с одной стороны, достигается эффект, но, с другой - за этот эффект платится слишком высокая цена непонимания происходящего, переживания собственной пассивной позиции в процессе и проекции на психолога фигуры волшебника, который может что-то сделать с клиентом такое, чтобы клиент резко изменился.

 

Более медленные подходы более безопасны, поскольку подразумевают постепенное формирование доверия между психологом и клиентом, медленный анализ проблемы, поэтапное погружение в процесс, подготовку к изменениям. За это время клиент успевает привыкнуть к психологу, почувствовать себя безопасно в процессе анализа, ощутить собственную субъектность и способность влиять на процесс, а психолог - параллельно объяснить клиенту, в какой момент, что и зачем он делает, какой это имеет терапевтический смысл. Медленный процесс преобразований обычно сопряжён с постепенным ростом самосознания клиента, его осознанности, внимания к самому себе и параллельным образовательным процессом (например, в рамках терапии психолог может рекомендовать клиенту читать литературу по теме его проблемы, выполнять домашние задания, дополнительно о чем-то думать, объяснять, как что устроено и почему некий механизм или паттерн срабатывает сейчас).

 

Сам запрос на более быстрые или медленные изменения тоже нуждается в анализе. Бывает, что запрос на быстрые изменения вполне сознательный, и, например, он обусловлен темпераментом или характером клиента, который предпочитает высокую динамику процессов, чувствует себя в ней комфортно и готов идти на риск. Или, напротив, запрос на медленную терапию может исходить от более аналитичного и осторожного по своему складу ума и характера клиента, которому важно детально разобраться в происходящем и сначала понять, как что устроено, а затем решиться или нет на какие-то изменения.

 

Но, бывает, что запрос на срочные изменения обусловлен отчаянием или нетерпением, когда человек только недавно осознал некую давнюю проблему, либо уже потерял надежду справиться с ней более бережными методами, поэтому хочет поскорее расправиться с ней. В этих случаях предпочтение более быстрых методов может быть опасным, поскольку сам факт нетерпения уже говорит о том, что вокруг проблемы скопилось очень много напряжения и, если резко прорвать защитные механизмы, вся эта энергия может столь же резко выйти на поверхность в форме внезапной болезни, нервного срыва или даже психоза. И чем более экстремальный выбирается метод, тем выше риски. 

 

В терапии также бывают неожиданно быстрые или медленные эффекты, которые могут быть обусловлены и спецификой проблемы, и терапевтическим альянсом, и готовностью или отсутствием готовности клиента к её решению. В этих случаях при общем медленном темпе терапии одни проблемы могут разрешаться очень легко и быстро, и в этих темах наблюдается активная динамика, другие же темы могут "подвисать". И тогда те темы, в которых заметно быстрое продвижение, становятся для человека опорой, и в дальнейшем он может использовать этот опыт успеха для продвижения в более сложных темах. Точно так же возможны ситуации, когда даже самые экстремальные методы не дают ожидаемого результата, либо этот результат не держится долго. В таких случаях важно уделить внимание тому, что именно в психике клиента сопротивляется процессу, и, скорее всего, окажется, что за сопротивлением стоит нечто важное, и тогда нужно замедлиться, накопить ресурсы и проявить терпение. 

Иногда нам всем свойственно заряжаться чужими мыслями и чувствами. В психологии этот механизм называется интроекцией. В отличие от проекции, когда человек выносит вовне своё внутреннее содержание, при интроекции, напротив, он впускает в свой внутренний мир чужое содержание. Осуществляя проекцию, мы можем думать, что кто-то злится на нас, но, если копнуть глубже, окажется, что дело обстоит совсем наоборот - мы злимся на этого человека, но по каким-то причинам не позволяем себе пережить это чувство. При интроекции, включая в свои чувства чужие, мы можем переживать не свою злость, а ту злость, которую испытывает в контакте с нами другой человек.

 

Механизм интроекции тесно связан со слиянием и уязвимостью, ведь, как правило, мы не впускаем в себя всё содержание окружающего нас мира, поскольку фильтруем его. Другие люди могут критиковать нас или восхищаться нами, но верим мы далеко не всему. Им может не нравиться то, как мы себя ведём, либо они могут хотеть от нас чего-то другого, но мы не склонны всему подчиняться. Однако, когда включается механизм интроекции, становится трудно отличить своё от чужого. В этот момент чужое начинает восприниматься как своё, а потому человек неожиданно для себя может пойти реализовывать чужое желание или зарядиться чужим страхом.

 

Как правило, феномен принятия интроекта обусловлен повышенным доверием к той личности, от которой он был принят, либо ситуацией повышенной уязвимости человека. Например, гораздо охотнее мы прислушиваемся к мнениям близких для нас людей. И тогда мамина или папина фраза "да кому ты будешь нужен без высшего образования" или "тогда никто не возьмёт тебя замуж" может стать руководством к действию для человека, который не очень был хотел делать что-то, чего от него хотят родители, и при других обстоятельствах отнёсся бы к этому критично. Точно так же травмирующей порой оказывается безобидная фраза друга или подруги, ведь кажется, что это близкий человек, и он не причинит зла, а в кризисной ситуации к этому человеку есть запрос на помощь. И тогда совет друга вновь падает на почву, которая готова его принять, а человек незаметно для самого себя принимает то, с чем он, на самом деле, не согласен.

 

Что же происходит после того, как интроект был принят? В отличие от сознательно принятых человеком решений или мнений, переживание интроекта часто сопровождается чувством сильного дискомфорта и внутреннего конфликта, поскольку, сознательно соглашаясь с чем-либо, человек успевает переварить некий опыт, а интроект "проглатывается", но не пережёвывается и не переваривается, а потому сильно мешает. В психологической работе интроекты могут проявлять себя, когда речь заходит о каких-либо иррациональных установках или убеждениях клиента, которые мешают ему жить, двигаться вперёд и расти, но которые он никак не может обосновать или вписать в свою картину мира. Психолог обычно просит рассказать об этих убеждениях поподробнее, привести конкретные примеры и аргументы, и вдруг оказывается, что, на самом деле, деструктивное убеждение уходит своими корнями в какой-то случайный диалог или является брошенной сгоряча фразой близкого человека.

 

Чем больше интроектов копится в психике человека, тем дальше он от контакта с самим собой, поскольку его психику засоряют усвоенные, но не переработанные чужие мысли, чувства и желания. Так, например, находясь рядом с кем-то, переживающим сильный страх, другой человек проникается этим чувством, и даже, когда эта связь разорвана, чувство может продолжить преследовать его и мешать ему жить. В этом случае психотерапевтическая работа подобна генеральной уборке - вместе с психологом клиент ищет те чувства и мысли, которые были некритично усвоены им от других людей, и начинает подвергать их критике, т.е. разбираться в том, полезную или вредную функцию они выполняют сейчас, при каких обстоятельствах, в каком контексте и для чего это было сказано, какой посыл скрывался за конкретным интроектом, как он был понят и принят клиентом. 

 

Работа с интроектами, в конечном итоге, приводит к тому, что человек символически расчищает поле своей психики для нового опыта, место которому трудно найти, когда всё пространство занято чужими "не трогай", "не ходи", "нельзя", "делай то", "не делай этого", "никогда" и т.д. Расчищая все эти установки и убеждения, человек находит дорогу к самому себе, получая возможность сформировать что-то своё, а, мысленно отдавая не свои чувства тем, кому они по-настоящему принадлежат, он освобождает место для новых переживаний. 

 

Некоторые интроекты лежат на поверхности, и тогда в терапии легко обнаружить их корни, другие въедаются очень глубоко. Так, например, иногда человек обнаруживает, что всю жизнь страдал от страха своего отца, своей матери или своего друга детства. И тогда работа непосредственно с самим страхом может не привести к успеху, ведь страх принадлежит не самому клиенту - он изначально чужой.

При обнаружении интроекта недостаточно просто понять, что это чужая мысль или чужое чувство. Важно также восстановить то, при каких обстоятельствах и почему человек стал уязвим к нему, как он его принял, какие механизмы этому способствовали, чтобы в дальнейшем он мог позаботиться о профилактике подобного опыта. 

В своей теории А. Маслоу разделял дефицитарные и бытийные мотивации, Э. Фромм - модусы бытия и обладания как разные способы человека жить, Дж. Холлис в книге "Грёзы об Эдеме. В поисках доброго волшебника" предостерегал от иллюзий по поводу любви, в которых человек вместо партнёра надеется обрести идеального родителя. 

 

С точки зрения А. Маслоу, дефицитарные мотивации движут человеком, когда он голоден, хочет спать или ему больно, т.е. в тех случаях, когда его организму не хватает какого-то ресурса, в восполнении которого он нуждается. Когда базовые потребности удовлетворены, открываются бытийные потребности - в самоактуализации, игре, творчестве. 

 

Применительно к любви дефицитарность означает, что человек влюбляется в другого из недостатка. Он может нуждаться в бытовой или эмоциональной заботе, поддержке, утешении. Искать того человека, который восполнит его внутренние дефициты - встроится в его жизненный сценарий, решит его проблемы и, в конечном итоге, от чего-то спасёт. В дефицитарной любви другой человек воспринимает как функция, инструмент или средство решения проблем. Поднимая эту тему в анализе, человек может говорить, что ему одиноко и страшно в одиночестве, и нужно, чтобы кто-то находился рядом, чтобы было спокойнее. Или нужен кто-то, кто бы готовил ему, убирался бы у него в квартире, вёл бы его финансы, следил бы за его здоровьем. Или, может быть, нужен кто-то, с кем можно было бы провести выходные - куда-то сходить, съездить, посмотреть вместе фильм. И, когда речь идёт о функции, подразумевается, что это может быть любой, легко заменимый в случае расставания человек.

 

Бытийная любовь устроена иначе, и в ней уникальная личность другого человека становится самоценностью, а формой выражения этой любви является искренний, подлинный диалог, взаимный личностный обмен, который позволяет расти и развиваться каждому из партнёров. К. Ясперс называл такой обмен "бесконечной коммуникацией", в которой ни один вопрос не может быть проигнорирован, и человек отвечает другому из самой глубины себя. В бытийной любви функционал отходит на второй план, и человек способен любить другого вне жёсткой привязанности к функциям. Например, даже в тех случаях, если партнёр тяжело болен и не способен выполнять для человека полезные функции. Бытийная любовь - это любовь из чувства внутренней полноты, из открытости другому и стремления как разделить с ним содержание своего внутреннего мира, так и проникнуться его мировоззрением. 

 

На первый взгляд, может показаться, что бытийная любовь - всего лишь сказки идеалистов, которые, воспринимая Платона буквально, всё ещё наивно верят в изложенный им миф о половинках расколотого целого, которые должны духовно воссоединиться в любви. Однако Дж. Холлис показывает, что именно такого рода любовь является наиболее реалистичной, поскольку любовь из дефицита построена на основе зыбких проекций. В процессе развития отношений проекция идеального родителя на партнёра срывается, и, если любовь была построена только на дефицитарных потребностях, от былых надежд и ожиданий не остаётся ни следа. В процессе неминуемого кризиса такая любовь разбивается, и когда-то избранный, исходя из иллюзий, партнёр, вдруг становится чужим. Это происходит из-за того, что, влюбляясь, мы склонны приукрашивать действительность и видеть в ней то, чего мы бы хотели. При отсутствии внутреннего ресурса и опыта бытийной любви человек проецирует на другого спасателя от своих дефицитов. Но в итоге оказывается, что никто не может спасти его от самого себя, за исключением себя самого, а, значит, фигура идеального родителя пуста, и никто не смог бы постоянно исполнять эту роль.

 

В отличие от дефицитарной, бытийная любовь выражается не в том, что человек видит в партнёре кандидата на актёра, исполняющего роль его идеала, а изначально готов открываться реальности, а, значит, готов узнавать о любимом человеке что-то новое, видеть его с разных сторон. Дефицитарная любовь строится по строгому и чёткому сценарию, напоминающему ранние детско-родительские модели, в которые когда-то оказался вовлечён человек. Бытийная любовь, напротив, предполагает спонтанность. Это исключительно новый опыт, который не похож ни на что другое. И этот опыт полон творчества - вместо того, чтобы повторять старое, в нём человек совместно с другим строит новое.

 

В дефицитарной любви человек настроен на то, чтобы брать, заполнять свою внутреннюю пустоту, пользоваться другим человеком, чтобы менее остро ощущать свои душевные раны, скрывать самого себя за некой ролью или функцией в страхе открыться другому. В бытийной любви, напротив, хочется отдавать, но это не манипулятивная и не вынужденная отдача, как если бы человек обменивал свою заботу на право упрекнуть партнёра или заботился о другом из страха остаться одному. Это отдача, которая исходит из полноты, когда человек делится тем, чем он фонтанирует, будь то идеи, продукты творчества, подарки, всплески нежности и т.д. И, в этом смысле, в бытийной любви человек занимает позицию субъекта - того, кто выбирает, кто любит, кто творит, а не пассивного объекта собственных страхов и проекций, как в дефицитарной.

 

Бытийная любовь не является особой способностью, которая дана одним и не дана другим. Она доступна каждому, кто готов работать над собой, развиваться и стремиться к тому, чтобы видеть в Другом личность и строить с ним диалог вместо более простого, но в то же время эмоционально бедного отыгрывания исключительно функциональных ролей. 

Отношение к мистическому опыту человека в психологии неоднозначное. В натуралистических подходах он может игнорироваться или даже сводиться к психическим расстройствам. В психотерапии не каждый аналитик способен выдержать столкновение с мистическим опытом клиента, из-за чего этот опыт нередко редуцируется к незрелости, бегству от реальности и защитным механизмам психики. Исключение мистического опыта из пространства терапии, с точки зрения юнгианского подхода, приводит к тому, что игнорируется самое ценное - образно-символическое пространство жизни человека. 

 

В психотерапии мистический опыт клиента проявляет себя в символически насыщенных или вещих снах, явлениях синхронии, религиозных переживаниях. В своих работах Юнг уделял таким явлениям особое внимание, поскольку полагал, что современное ему человечество живёт в период духовного кризиса, однако, несмотря на это, психика продолжает нуждаться в духовных опорах. В труде "О синхронистичности" он исследовал явления необъяснимого совпадения внутренних переживаний человека с событиями в реальном физическом мире. Например, человек внезапно вспомнил кого-то, о ком долго не вспоминал, и тут же получил от этого человека звонок. Или символ из сна стал внезапно часто встречаться ему в реальной жизни. Когда происходит нечто подобное, нельзя сказать, что психический опыт человека является причиной какого-то события в его реальной жизни. Т.е. что сон вызвал то событие, которое предвещал. Нельзя и сказать, что произошедшее впоследствии событие является причиной вещего сна. Вещий сон оказывается связанным с предвещаемым им событием мистически-иррациональным образом. В этой взаимосвязи внутреннее событие не является причиной внешнего, как и наоборот, а их общая причина покрыта вуалью тайны, именно поэтому подобные совпадения были названы Юнгом "акаузальными".

 

Но для чего аналитику нужно искать в них смысл? Почему такие явления столь важны для хода анализа? Ведь, казалось бы, это может быть простым совпадением, не имеющим никакого отношения к запросу клиента. С точки зрения Юнга, это не так. Через мистический опыт с человеком ведёт диалог сама Самость. Посредством анализа мистического опыта можно выделить, какие архетипы сейчас оказывают наибольшее влияние на жизнь человека. А, значит, прогнозировать, к чему может привести захваченность этими энергиями. Кроме того, мистический опыт может указывать на одностороннюю сознательную установку человека, когда какую-то часть себя или мира он упорно не замечает, следствием чего становится дисбаланс в его жизни. Например, на сознательном уровне человек может придерживаться исключительно рациональных взглядов, но его бессознательное иначе относится к миру, что создаёт конфликт и блокирует творческий потенциал человека.

 

Исследование мистического опыта приближает нас к глубинным пластам коллективного бессознательного. Погружение в эти глубины необходимо, чтобы найти в них истоки проблем и ресурсы для их решения. Игнорирование мистического опыта в анализе приводит к редукции человека к простому и одномерному существу. Его внимательное изучение, напротив, позволяет обогатить жизнь человека и открыть в ней новые смыслы.