Публикации с тегом анализ (12)

 Проблема внутренних конфликтов является одной из фундаментальных для психологии, поскольку эта проблема, так или иначе, касается каждого, и многие психологические трудности, с которыми клиенты приходят к психологу (различные симптомы, психосоматика, кризисы), обусловлены именно внутренними конфликтами. 

 

Психоаналитическая разработка темы внутренних конфликтов началась с З. Фрейда, который рассматривал внутренние конфликты как проявление естественной динамики жизни психики человека. Суть внутренних конфликтов он видел в противоречии между влечениями человека и теми культурными нормами, которые приняты в обществе. Подобные конфликты неискоренимы, они пронизывают всю нашу жизнь, а потому возможно лишь попробовать осознать свои бессознательные мотивы, что значительно облегчит симптомы, но вряд ли возможно полностью избавиться от этих конфликтов. Разрешение внутренних конфликтов, согласно З. Фрейду, наступает, когда человек осознаёт свой подавленный мотив и находит такую возможность его удовлетворения, которая не противоречила бы социальным и культурным нормам. 

 

В теории А. Адлера источником внутренних конфликтов является переживание человеком комплекса неполноценности, т.е. противоречие между чувством бессилия и мотивацией достижения. Стремление к достижениям в индивидуальной психологии Адлера является врождённой творческой силой, которая заложена в каждом человеке. Чтобы реализовать её, ему нужно справиться со своим комплексом неполноценности, т.е. преодолеть своё глубинное переживание ущербности и выработать свой индивидуальный жизненный стиль. 

 

К. Юнг продолжил тему внутренних конфликтов между сознанием и бессознательным. С его точки зрения, нарушение баланса в сознании, предпочтение какой-либо его установки другой приводит к тому, что в бессознательном зреет компенсаторная, противоположная ей установка. Если подобный конфликт не осознаётся человеком, высок риск энантиодромии - внезапного выплеска вытесненного в бессознательное и отрицаемого клиентом материала. Так, человек, который всю жизнь отрицал и вытеснял свою агрессию, в отдельные критические моменты жизни, когда сознательная установка миролюбия изнашивается, может стать непомерно напористым и агрессивным неожиданно даже для себя самого. 

 

К. Хорни описывала феномен внутренних конфликтов, с одной стороны, как борьбу между невротическими потребностями личности, а, с другой стороны, как противоречие между стремлением к реализации человеком себя и сохранением статуса кво или безопасности. Корни внутриличностных конфликтов К. Хорни видела в базовой тревоге, которая формируется у ребёнка, когда окружающий мир враждебен к нему. В качестве защитной реакции в ответ на эту тревогу психика формирует невротические потребности. Так, человек может начать стремиться к подавлению других, чтобы компенсировать чувство собственной неполноценности, или к тому, чтобы угождать другим, чтобы добиться их любви и внимания. На основе невротических потребностей формируется невротический комплекс, вершиной которого является образ идеального "я", вступающий в противоречие с "я" реальным. Для разрешения такого конфликта важно, чтобы в терапии человек мог открыть и принять своё реальное "я" - может быть, не столь грандиозное, как идеальное, но дающее чувство опоры и возможность быть собой-настоящим в контакте с собой и другими.

 

Э. Фромм рассматривал внутренние конфликты в контексте развития человека. С его точки зрения, человек развивается всю жизнь, и на его развитие огромное влияние оказывает общество, т.е. культурный контекст и среда, в которой он живёт. Если это общество не является здоровым, как, например, общество потребления, его ценности будут конфронтировать со здоровыми потребностями человека в независимости, свободе, опоре и творческой самореализации. Для профилактики конфликтов, с точки зрения Э. Фромма, человеку важно формировать крепкое Эго и сохранять его целостность, чтобы быть устойчивым к невротическим требованиям нездорового общества и не терять в них себя.

 

Основатель гуманистического подхода в психологии К. Роджерс полагал, что причина внутренних конфликтов - рассогласование между "я"-концепцией человека и его представлениями об идеальном "я". Разрешение этого конфликта Роджерс видел в принятии человеком себя, развитии у него доверия к себе и своим чувствам в ходе терапии. Поэтому идеальный терапевт для Роджерса - это терапевт принимающий и понимающий. Обеспечивая клиенту атмосферу принятия и поддержки, терапевт создаёт безопасное пространство для того, чтобы клиент мог принять самого себя в ядре своего существа - таким, какой он есть в глубине своей сути. 

 

В работах А. Маслоу внутренние конфликты рассматриваются в контексте стремления человека к самоактуализации и тех препятствий, которые стоят на этом пути. В качестве таких препятствий может выступать непонимание общества, нехватка у человека волевых качеств. А разрешение конфликтов в том, чтобы найти компромисс между реализацией себя как индивидуума и согласием с обществом, поскольку, если человек полностью подчинён социуму, он не может реализовать свою индивидуальность, а, если человек категорично отвергает социум, он лишается пространства, в котором мог бы реализовать себя. 

В. Франкл видел причину внутренних конфликтов в экзистенциальном вакууме, который возникает тогда, когда человек переживает смысловой кризис и не может реализовать свой смысл. Реализация смысла не сводится у него исключительно к самореализации, и социальная самореализация далеко не всегда оказывается главной, поскольку в его теории смысл также связан с ценностями переживания и отношений. Соответственно, для разрешения внутренних конфликтов человеку важно найти свой смысл и справиться с ощущением бессмысленности жизни.

 

Все перечисленные выше основатели разных психотерапевтических направлений были согласны в том, что в течение своей жизни человек переживает внутренние конфликты, но обращали внимание на разные причины этих конфликтов, которые, действительно, могут быть разными у разных людей в зависимости от их жизненного контекста, ценностей и смыслов. При работе с темой внутренних конфликтов в режиме реального времени психолог обращает внимание на то, какой именно внутренний конфликт актуален для данного человека, и применяет тот подход, который наиболее созвучен потребностям конкретного клиента. 

В современную культуру высоких скоростей органично вписывается типаж человека действия. Человек действия - это тот, кто предпочитает жить внешним, а не внутренним миром - внешними целями, ценностями и достижениями. Чувствованию и рефлексии он предпочитает действия, а в действиях ориентируется на конкретные результаты. Как правило, у таких людей много социальных достижений, они не тратят время зря, но у такого стиля жизни есть и подводные камни - дисбаланс между отдыхом и работой, истощение, уязвимость перед кризисными событиями, чувство бессмысленности жизни... 

Человека действия со всеми его амбициями и требованиями к себе воспитывает не только семья, но и культура. Когда с ранних лет он слышит что-то по типу "зачем страдать - надо делать дела", "это не стоит слёз - утёр и пошёл дальше", "все твои беды от безделья" и т.д., он начинает настраивать себя на то, что чувствовать и рефлексировать бессмысленно и бесполезно - надо действовать. И тогда в любых ситуациях он старается действовать. Если заболел его близкий человек, он действует - ищет врачей, организует лечение. В случае проблем на работе он также действует - идёт к руководству или ищет другую работу. 

 

Но далеко не все трудности поддаются решению через действие, и далеко не все лучшие решения приходят сразу. Уязвимость человека действия в том, что его стиль жизни заключается в мгновенном отреагировании. Если ему что-то не нравится, это нужно изменить. Чувствует он себя одиноко - идёт на массовое мероприятие для знакомств. Чувствует себя депрессивно - в лучшем случае, идёт к врачу и принимает таблетки, в худшем - игнорирует своё состояние, нагружая себя ещё большим количеством дел.

Мгновенное отреагирование не даёт возможности психике адаптироваться к ситуации. Так, например, в ситуации личностного кризиса или горевания одними действиями вряд ли можно ускорить процесс. Оба этих процесса требуют времени, терпения и внутреннего проживания. Человек действия, напротив, форсирует события, разрывая собственную связь со своими переживаниями и чувствами. Он действует вместо того, чтобы переживать, и чтобы не переживать, из-за чего его контакт с самим собой и со своей интуицией оказывается затруднён.

 

Теряя контакт с собой, человек действия подвержен тяжёлым переживаниям чувства бессмысленности жизни. Постоянные действия изматывают, а смыслы часто находятся нами именно в плоскости замедления - когда мы позволяем себе медитативно гулять по парку, наблюдая за природой, думаем о вечном, созерцаем предметы искусства. В эти моменты мы переключаемся с внешнего мира на свой внутренний, с бешеного темпа жизни на органичный для нашей психики ритм. Такое переключение необходимо не только для того, чтобы восстановить силы, но и для того, чтобы внутри могли созреть инсайты и верные решения. 

 

Избегая уединения и любых форм бездеятельности, человек действия значительно обедняет свою жизнь. С юнгианской точки зрения, он лишает себя именно того измерения жизни, которое несёт в себе потенциал для расцвета смыслов, а именно - символического измерения. Всё время действовать - значит, воспринимать мир слишком односторонне и буквально, находиться в архетипе героя, которому важно преодолевать, покорять, достигать и побеждать. Но героическая установка сознания рано или поздно изнашивается. Она гармонична для первой половины жизни, но плохо работает во второй, когда и сил действовать уже меньше, и желаемое, по большей части, уже достигнуто, а перед человеком стоят совсем иные возрастные задачи. Если же во второй половине жизни человек продолжает реализовывать исключительно установку на действия, он рискует подорвать своё психическое и физическое здоровье и впасть в ещё больший кризис. 

 

Действуя вместо рефлексии и переживаний, мы часто подменяем внутренние процессы внешними изменениями, по причине чего подлинных изменений не происходит. Так, если мы чувствуем хандру, можно сменить работу или круг общения, сделать ремонт или переехать в другую страну, и, возможно, на время это поможет, однако внешние изменения никак не касаются глубинных причин нашего состояния и лишь позволяют отсрочить, перенести кризис, а не избежать его. Поэтому, с точки зрения психологии, гораздо продуктивнее обращать внимание на исток своего внутреннего состояния вместо того, чтобы избегать его. Так, Юнг рекомендует нам не бояться приглашать депрессию на чай и вести с ней душевные беседы. Т.е. не бояться глубже погружаться в те состояния, которые кажутся нам дискомфортными. И не бояться пребывать в них смиренно и в ожидании обратной связи от нашей Самости. 

 

Живя в модусе действия, человек рискует вовремя не заметить судьбоносных для него внутренних перемен, которые требуют сознательности и внимания, а при попытке их избежать они рискуют превратиться в судьбу человека, которую он проживает неосознанно, а, значит, мало на что может в ней повлиять. Таким образом, стоящая за гипердеятельностью установка на сверхконтроль обращается против самой себя - чем больше мы действуем и пытаемся контролировать внешние обстоятельства вместо того, чтобы слышать и понимать себя, тем больше наша жизнь ускользает из-под зоны нашего влияния. 

В жизнь каждого человека приходит сложное время. Когда все плохо и беспросветно, валится их рук, а все двери закрыты. Бывает, что все настолько запутано, что не хватает ясности и понимания, а что дальше?

И мы начинаем метаться по чужим советам, по гадалкам и перестаем слышать внутренний голос. Как итог, кто-то на много лет оказывается в растерянности, кто-то теряет свой путь, кто-то опускает руки и больше ни во что не верит.

 

Я создала новый интеллектуальный продукт – тематическую расстановку «Как пройти через сложные времена».

 

Через расстановочные карты, которые якорят вас с собственным глубинным бессознательным, вы снова начинаете слышать СВОЮ ИНТУИЦИЮ.

 

В расстановке семь фигур, благодаря которым приходит ясность и понимание:

 

- почему я попала в эту сложную ситуацию

- зачем и для чего это критическое время пришло в мою жизнь

- как мне из этого выбраться

- с чем я выйду после сложных времен

 

 

Сложной ситуацией может быть ситуация, которую вы такой считаете. В ней много закрытых дверей, не понимания, туманности, не видно результата, а что дальше – то? Много конфликтов, эмоциональных качелей, отчаяния, безвыхдности.

 

В расстановке есть фигура «Послания», она седьмая, последняя. Это нечто большее, что присутствует в вашей жизни, как влияние родовой системы, как некая помощь, которую вы иногда чувствуете. В психоанализе это называется архетипы Жрицы, а для мужчины архетип Мудрого Старца (по Юнгу). Через послание архетипа, вы получаете ресурс и помощь, четкое видение, что, как, для чего и зачем.

 

 

Читать о расстановке https://filinata.com/treningi

Среди прочих общественных стереотипов, темы пола и возраста - самые популярные по количеству созданных вокруг них мифов. В зависимости от культуры, полу могут приписываться совершенно разные, порой взаимно исключающие друг друга характеристики. В юнгианском подходе такие противоречия разрешаются посредством анализа разных архетипов женственности и мужественности, какие-то из которых представляют собой крайние формы конвенциональных проявлений фемининности/маскулинности, а другие тяготеют к андрогинным вариантам. 

 

Как и тема пола, тема возраста играет важную роль структурирования хаоса в социальном пространстве. На основании возраста человеку могут быть приписаны характеристики большей ригидности или спонтанности, опытности или наивности, вялости или энергичности. Но в качестве ограничения применимости подобных стереотипов выступает принципиальная уникальность личностного опыта каждого конкретного человека, которая не измеряется в количестве прожитых лет. Заостряя внимание на возрастных особенностях, мы оставляем за кадром опыт конкретного человека - то, какой интенсивности были пройденные им личностные кризисы; то, чем он наполнял время своей жизни все эти годы.

 

Стереотипы по поводу пола и возраста распространяются и на аналитическое пространство, в котором они предстают в качестве проекций на аналитика определённого содержания психики клиента. Выбирая аналитика, клиент может придерживаться устоявшегося в его жизни мнения, что мужчины (или женщины) понимают его лучше, либо что аналитик-мужчина будет более жёстким или менее эмпатичным, чем женщина. На аналитика старше по возрасту легче спроецировать родительскую фигуру, с аналитиком равного возраста - попытаться отыграть сиблинговую конкуренцию, а по отношению к аналитику младше занять более безопасную позицию "старшего" или "спасающего", которая защищает от переживания уязвимости, а, значит, ограничивает сам процесс анализа в том, чтобы подступиться к ней. Аналитики женского пола старше часто становятся для клиентов носителями проекции матери, аналитики младшего возраста - проекций Анимы, как и наоборот для женщин. Аналитики-ровесники своего пола могут воплощать архетипы соратника или антагониста. 

 

Такого рода проекции могут быть отправной точкой для начала анализа, ведь трудно даже начать процесс, если по отношению к людям определённого пола совсем нет доверия, а люди определённой возрастной категории вызывают ужас. Однако в процессе анализа такие проекции неизбежно подвергаются переплавлению. Аналитик старше фрустрирует клиента тем, что не соответствует возложенным на него детским ожиданиям, не даёт советов, наставлений и предписаний, а выступает в исключительно аналитической, а, значит, личностно равной по отношению к клиенту позиции. С аналитиком младше в процессе анализа могут разворачиваться противоречивые процессы переноса, когда, с одной стороны, он выбран в качестве безопасного, но в более длительном контакте привычные деструктивные паттерны взаимодействия с людьми вскрываются даже с ним, и он не соответствует проекции абсолютно безопасной фигуры, если в основу выбора положен принцип опасности/безопасности. В процессе анализа эта тема начинает разворачиваться в динамике, а от начального и поверхностного взаимодействия на уровне социальных масок клиент и психолог переходят к глубинному, личностному измерению контакта, что неминуемо поднимает те самые острые проблемы, которых, возможно, пытался избежать клиент, выбирая потенциального аналитика по принципу привычного стереотипа. 

 

Предпочитаемые клиентом половозрастные характеристики аналитика могут быть подвергнуты рефлексии как в кабинете психолога, так и в самоанализе, если эти предпочтения становятся устойчивым стереотипом или пересекаются с предпочтениями в какой-либо иной сфере жизни. Например, позиция "всегда выбираю только женщин, никакого анализа с мужчинами" - повод задуматься о тех внутренних ограничениях в выборе не только аналитика, но и круга общения, которые вряд ли можно преодолеть, продолжая выбирать тот же самый стереотип. Для преодоления этих ограничений было бы полезнее, напротив, попробовать что-то новое, сделать иной выбор и понаблюдать за собой в нём.

 

Аналогично половозрастные предпочтения в выборе аналитика могут являться формой сопротивления, когда, например, выбирается аналитик старше для того, чтобы он заменил родителя, а не для того, чтобы разобрать с ним раннюю динамику своих детско-родительских отношений и освободиться от её влияния. Или выбирается аналитик определённого возраста и пола для конкуренции с ним и отреагирования подкреплённого стереотипами отношения к определённой половозрастной категории. В таких случаях половозрастной выбор является не точкой входа в анализ, а проявлением внутреннего конфликта между запросом на помощь и теми потребностями, которые ему противоречат. Поэтому, чтобы суметь извлечь из анализа максимальную пользу, важно заранее проанализировать стоящие за таким выбором мотивы и сознательно подойти к вопросу, честно признавшись себе в том, почему выбирается именно такая категория специалистов, чем она особенно примечательна, что именно сейчас проецируется на аналитика и ожидается от процесса работы с ним, исходя из его пола и возраста, и почему именно в этом человеке возможно разместить надежду на исцеление.

В юнгианском анализе психолог уделяет большое внимание сновидениям клиента, поскольку они отражают содержание и динамику его бессознательного. Так, клиент может переживать, думать и рассказывать о чём-то одном, а его сны - свидетельствовать о чём-то другом, чего он упорно не замечает, не осознаёт и признаёт в себе. Особенно важны для анализа эротические сновидения, поскольку в них кроется ответ на вопрос о том, что именно сейчас происходит с энергией либидо клиента - в каком она состоянии, на что или на кого она направлена, с кем он бессознательно связан или хотел бы установить связь.

 

В отличие от фрейдизма, в юнгианском анализе сексуальные сны не трактуются буквально. Если человеку снится сон про секс, это не всегда означает, что за этим сном скрывается именно сексуальное влечение к какой-то персоне, ведь нам могут сниться абсурдные, с точки зрения логики, сны, в которых секс происходит с теми персонажами, которые вряд ли когда-либо привлекли бы нас сексуально в реальной жизни. Поэтому буквальная трактовка таких снов была бы слишком односторонней и в малой степени информативной.

 

Фрейдистским трактовкам Юнг противопоставлял символический подход. Применительно к эротическим сновидениям этот подход означает, что аналитик обращает внимание не столько на внешнюю, сколько на внутреннюю их сторону. Например, если клиенту снится секс с аналитиком, на символическом уровне этот сон означает что-то про близость. Либо клиент переживает эмоциональную и душевную близость в контакте с аналитиком, тесно связан и с ним или, возможно, зависим от него. Либо, напротив, в анализе не хватает чувства близости или места для этого чувства, что компенсируется сном о сексе. 

 

Важно обратить внимание не только на то, с кем именно человек вступает или хочет вступить в сексуальную связь во сне, но и на декорации. Секс в опасном месте может означать, что близость с другими людьми (не обязательно сексуальная) представляет опасность для человека и вызывает у него сильную тревогу. Либо что близким можно быть только с теми людьми, с которыми можно вместе пережить опасность. Секс в комфортном и красивом месте во сне может означать, что для близости человеку нужны особые условия. Секс на улице или в коридоре может символизировать отсутствие в психике и жизни клиента места для близости.

 

Помимо темы близости, сексуальные сновидения могут указывать на стремление человека интегрировать какую-либо часть себя. Так, человеку может сниться секс с кем-то, кто неприятен ему в реальной жизни, либо с кем абсурдно было бы представить секс. И тогда бессознательное указывает ему не на то, что он хотел бы секса с этой конкретной персоной, а на то, что эта персона сейчас значима для него, с точки зрения его внутреннего развития и пути индивидуации, поскольку на неё проецируется что-то важное. А проецироваться могут как отвергаемые, забытые и теневые части себя, так и неприсвоенные ресурсы, подавляемые в себе качества...

 

Иногда эротические сновидения могут пугать клиентов, например, если женатому человеку в анализе снится сон о сексе не с женой, а с кем-то ещё, либо человеку строгих взглядов вдруг снится какой-то секс, который он счёл бы развратным. Сексуальные сновидения могут касаться и темы инцеста, а могут быть вплетены в ночные кошмары. С точки зрения юнгианского анализа, такого рода снов не стоит пугаться. Сон об измене жене не так часто буквально указывает на тайное желание изменить ей, но может косвенно указывать на проблемы в отношениях с ней, которые можно вовремя осознать и разрешить в анализе. Так, если женатому мужчине снится секс с двумя женщинами, это может означать, что какие-то его потребности не удовлетворяются в браке и, возможно, не могут быть сполна удовлетворены в нём, в принципе. И это не повод к измене, а повод задуматься о том, что идеальных партнёров нет, и естественно, что в браке какие-то потребности удовлетворяются, а другие могут быть сублимированы. 

 

Сон про инцест также не означает, что человек страдает перверсиями или что в его бессознательном зреют какие-то извращения. Часто такие сны указывают на глубинную эмоциональную связь или недостаток связи с каким-то родственником. Например, если человек долго не может построить личную жизнь, и в анализе ему снится секс с родительской фигурой, это означает, что именно привязанность к родительской фигуре мешает другим отношениям, и эта привязанность не в буквальном смысле сексуальна, но символична. Бессознательное подчёркивает, что такая проблема есть, настолько ярко, чтобы человек мог по-настоящему осознать эту проблему и не пройти мимо неё.

 

Какими бы ни были эротические сновидения, их появление в анализе означает, что в бессознательном клиента кипит какая-то жизнь. В этом смысле, даже самые странные сексуальные сны лучше полного их отсутствия, поскольку отсутствие какой-либо внутренней сексуальной жизни у клиента (сновидений, фантазий) свидетельствует об энергетическом застое и глубоко подавленном состоянии истока его жизненной силы, которая, как огонь, необходима для того, чтобы аналитическая трансформация могла состояться. 

Вопрос о том, является ли психология наукой и насколько она может стать научной, где пределы её научности, сложный и неоднозначный. В психологии и психотерапии есть сторонники научного подхода, они стремятся к доказательности и точности. Есть и другое мнение, которое заключается в том, что психология - область знаний, которая связана с субъективным опытом человека, т.е. с его индивидуальным, уникальным и глубоко личным процессом проживания жизни. А, значит, психологию нельзя свести к результатам статистических исследований, которые показывают, как что-то устроено или работает у выборки людей, но не у данного конкретного человека.

 

К.Г. Юнг был, прежде всего, практическим психологом, которого интересовало исцеление именно каждого конкретного пациента. В своей практике для каждого клиента он изобретал свою терапию и именно из практики выводил свои теоретические конструкты - коллективное бессознательное, архетипы, Тень. Все они были не пустым теоретизированием, а тем, что наблюдается в практике и работает на практике. 

Гуманистические психологи аналогично восстают против того, чтобы сводить личность человека к толпе или массе. Статистические исследования несовершенны - в них могут быть погрешности исчислений, может быть недостаточно идеальным образом подобрана выборка, могут быть недостаточно точно разработаны методики. И как бы мы ни старались совершенствовать наш исследовательский аппарат, в статистических исследованиях всегда какая-то небольшая группа людей будет выбиваться из большинства. Как и кому-то из пациентов не подойдёт то лекарство, которое в большинстве случаев даёт результат.

 

Научный подход к психологии даёт иллюзию безопасности - будто бы, если метод апробирован на больших выборках, высока вероятность, что он сработает и в нашем случае. Или будто бы, если психолог параллельно своей частной практике занят научной деятельностью, он будет лучше нас слышать и понимать. Но на практике это далеко не всегда так, поскольку между академической и практической психологией существует огромный разрыв.

 

В академической психологии мы сталкиваемся с массой ограничений. В ней психологу важно быть исследователем-эмпириком, опрашивать большое количество людей и анализировать огромные массивы данных. При этом респондентов обычно уверяют, что в будущем исследование может быть полезно для них, но, как правило, они не очень-то замотивированы в его прохождении. В таком количестве формальностей теряется личность человека, поскольку, если за короткие сроки нужно провести блиц-опрос 50 или 100 человек, вряд ли психолог сможет вникнуть в глубинные душевные переживания каждого и убедиться в искренности его ответов.

 

Аналогичные ограничения будут наблюдаться и при попытке свести практическую психологию исключительно к научной. Чем больше мы будем стремиться к точности, тем больше, во-первых, она будет ускользать от нас, поскольку далеко не все тонкие душевные процессы поддаются измерениям, а во-вторых, тем больше мы отдалимся от нашей интуиции и нашего внутреннего иррационального творческого истока, а, значит и от самой жизни в процессе нашей работы.

 

Если же рассматривать психологию как искусство, и психолог, и клиент могут чувствовать себя в ней гораздо свободнее. Когда психология - это искусство, в ней возможен творческий подход. В ней психолог уважает уникальную личность клиента, у которой всё по-своему, а не так, как у большинства. В ней психолог может предлагать клиенту терапевтические эксперименты, а не настаивать на регулярном выполнении одних и тех же упражнений, которые у большинства дают положительный результат. В ней психолог может слушать и слышать именно этого конкретного человека, даже если его случай выбивается из знакомых ему по книгам теорий.

 

В индивидуальной практической психологии между психологом и клиентом каждый раз происходит уникальное взаимодействие, которое не может быть редуцировано не только к массе других подобных случаев, но и к тому прошлому, которое они вместе переживают в анализе. Например, в течение первых двух лет анализа клиент мог демонстрировать себя как исключительно пессимистичного, грустного и вечно всем недовольного. Но вдруг на третьем году в терапии вполне может произойти переворот, скачок к чему-то новому, когда клиент внезапно становится активным, берёт на себя инициативу и резко меняет свою жизнь. Вместе с изменениями в личности и жизни меняется и проблематика клиента. И тот человек, которого несколько лет назад мы диагностировали как паранойяльного или депрессивного, вдруг перестаёт подходить под эти определения - в нём раскрывается что-то совершенно иное, что не может быть заранее вычислено и спрогнозировано никакими статистическими методами, поскольку, с юнгианской точки зрения, любые изменения подобного рода исходят от самой Самости. И мы бессильны измерить процесс индивидуации в цифрах - за ним можно только осторожно наблюдать и с надеждой ждать.

 

Точно так же в доказательных подходах мы ограничены в применении оригинальных, красивых и творческих интерпретаций. В применении арттерапевтических методик в самом широком их смысле, включая анализ синхронистичных событий, сновидений, фантазий и метафор. Без всего этого аналитическое пространство становится сухим, пустым и безжизненным, поскольку оно лишается творчества. Приближаясь к выхолощенной предсказуемости анализа, мы вынуждены изъять из него саму его суть, душевную теплоту и надежду на чудо, которая в гуманистическом подходе имеет место всегда. 

К.Г. Юнг активно применял астрологию в психотерапии, и сейчас в среде юнгианцев мы также можем встретить положительное отношение к астрологии, поскольку она представляет собой богатую на символы, образы и метафоры архетипическую систему. В отличие от эзотерической области знаний, в психотерапии астрология применяется не в качестве инструмента анализа судьбы клиента и предсказания его будущего, а в качестве источника целительных смыслов. 

 

Астрология представляет собой стройную символическую систему из знаков Зодиака, домов, планет, неподвижных звёзд и других небесных тел, которые, сочетаясь и вступая в отношения между собой, образуют уникальную динамику. В предсказательном аспекте эта динамика помогает проанализировать те особенности, которые наиболее характерны для личности человека. Так, положение Венеры у женщины и аспекты Венеры отражают её отношения с собственной женственностью. Солнце показывает, как обстоят дела у человека с самореализацией и творчеством, Сатурн - с границами и дисциплиной, Марс - с агрессией и т.д. Если планета расположена в "своём" знаке, управителем которого она является, и не поражена негативными аспектами, она проявляется сильно и гармонично. Если же планета поражена или имеет слабое положение, её свободное проявление затруднено, и тогда соответствующая этой планете (или дому, в котором она находится) сфера жизни человека будет окрашена особенностями такого положения.

 

Натальная карта может быть построена не только для отдельного человека, но и для организации, группы людей, если мы знаем точное время и место её появления. С помощью хорарной астрологии можно получать символические ответы на вопросы, возникшие в текущий момент времени. Т.е. астрология - многогранная система, и она не ограничивается исключительно раскрытием характеристик личности конкретного человека или даже предсказательным аспектом. Поскольку она является символической системой, она может иметь очень широкое применение - для самоанализа, самопознания, познания мира вокруг, его внутренней мудрости и даже коллективного бессознательного человека, поскольку, по сути, астрология, как система символов, является его порождением. Именно человек вкладывает в звёзды определённые смыслы, именно для него они обладают особым значением, а, значит, он проецирует на них свою внутреннюю мудрость. 

 

В психологической практике астрология может быть применена в качестве подходящих для анализа запроса клиента метафор. Если и клиент, и терапевт разбираются в астрологии, они могут вместе подумать над тем, сферы какого из астрологических домов сейчас касается запрос клиента, какую планету он затрагивает и какие ещё смыслы стоят за этими архетипическими символами. Например, тему смерти символизирует восьмой дом, но его значение не сводится исключительно к смерти, он также охватывает собой символические пространства, связанные с трансформацией, кризисами, радикальными изменениями и даже сексуальностью, поскольку символически этот дом является сферой Скорпиона, а управляет им Плутон, высшая октава Марса. А, если затрагиваемая клиентом тема содержит в себе так много разных смысловых граней, возможно, и разрешение этого запроса лежит не только в одной плоскости, и для его разрешения важно рассмотреть другие символически родственные запросу темы. Так, когда клиент говорит, что у него есть проблемы с сексом, терапевт может спросить: а что у вас с темой смерти, как вы относитесь к факту собственной смертности? С точки зрения символов и архетипов, такой вопрос позволит посмотреть на проблему не только под привычным для человека углом зрения, а расширить её, вывести за рамки узкого взгляда на самого себя в пространство коллективного бессознательного, где мы можем находить внутренние конфликты между противоположностями и потенциал их разрешения посредством чего-то третьего, объединяющего их во что-то большее.

 

Применяя астрологию, можно также анализировать запрос и по системе знаков или домов, противоположных заявленной клиентом проблематике по смыслу, поскольку в астрологической системе противоположные знаки и дома составляют оси, а ось действует как целое. Если есть один полюс, где-то проявляется и другой. Так, когда человека беспокоит тема зарабатывания денег, мы можем обратить внимание на символический анализ всех смыслов, которые связаны со знаком Тельца, но нельзя упускать из внимания и Скорпиона, поскольку второй дом и Телец - это свои деньги, а Скорпион - чужие. А запрос на разрешение проблематики, связанной с деньгами, всегда касается как одного, так и другого, поскольку, получая или отдавая деньги, человек обменивается с миром, и нет исключительно своих или чужих денег, застывших в статичной форме, т.к. деньги - это средство обмена. 

 

Точно так же в работу бывает полезно внести те смыслы, которые отсутствуют в жизни клиента и которых ему может не хватать. Так, клиент может говорить, что у него всё в порядке с деньгами, есть интересная работа и друзья, но не хватает какого-то драйва в жизни и мотивации. И тогда мы обращаем внимание на то, что земная и воздушная стихии сейчас переживаются им гармонично, а огненной и водной может не хватать. Далее аналитик может углубиться в символизм тем огня и воды. Например, если не хватает именно этих аспектов действительности, как именно они проявляются в жизни клиента сейчас? Снятся ли ему сны, в которых что-то горит, любит ли он бывать у воды или, наоборот, избегает её? Как относится к людям с "огненным" или "водным" темпераментом и что в нём самом есть "огненного" или "водного"? Может быть, связанные с огнём или водой качества он вытесняет в Тень? Для ответа на эти вопросы вовсе не обязательно анализировать натальную карту клиента, ведь астрологический символизм может быть развёрнут в рамках анализа сновидений или активного воображения. 

 

В целом, астрологический символизм позволяет значительно обогатить аналитическое пространство новыми интерпретациями и смыслами. Благодаря тому, что в этом пространстве больше работает воображение, чем разум, в нём открываются совершенно новые грани проблем и приходят новые, творческие решения. Но всё же, применяя астрологию в своей практике, психологу важно быть осторожным и чётко разделять собственно астрологическую и психологическую практику, поскольку в них действуют разные архетипические паттерны отношений. Астролог интерпретирует то, что видит в натальной карте у клиента, или обращается к предсказательным методам, а психолог работает исключительно на уровне образов и символов, предлагая разные смыслы, но не предсказывая вероятность событий. В отличие от астролога, психолог не даёт советов и готовых решений с опорой на астрологический символизм, а анализирует этот символизм исключительно с той точки зрения, какие смыслы вкладывает в него сам клиент, насколько ему откликаются или не откликаются те или иные символы и что полезного он может взять из них для себя. 

К психологу приходят люди с разными мотивациями. Кто-то хочет поддержки и помощи в преодолении кризиса, кто-то другой - обратной связи и конкретных рекомендаций. Как правило, все эти запросы объединяет одна и та же цель - человек стремится к росту и личностному развитию, но чувствует, что что-то мешает ему на этом пути. Однако бывает и так, что у клиента нет запроса на личностный рост, и тогда терапия начинает использоваться не по своему прямому назначению. Так, например, кто-то может сознательно или бессознательно идти в терапию, чтобы подтвердить свои сценарии и установки. В иных случаях человеку не хватает общения, и он хочет, чтобы кто-то просто выслушал его, и тогда для него терапия превращается в эквивалент дружбы за деньги.

 

При работе с разными запросами психолог обращает внимание на общую цель: психотерапия служит личностному росту человека, его развитию, индивидуации, т.е. самопознанию, самораскрытию и самореализации. Психолог может сопровождать клиента на этом пути, но не может пройти этот путь вместо него. А это значит, что, если клиент уже переживает кризис, психолог не может обратить его вспять или отменить его, но может быть рядом и вместе с клиентом переживать этот кризис. Если клиент недоволен окружающим миром или людьми, психолог не может изменить ни то, ни другое, но может помочь клиенту осознать и найти комфортное для него место в мире. 

 

Использование терапии не по прямому назначению, не для роста, ведёт к тому, что терапия перестаёт быть эффективной. Насильно заставить расти клиента психолог не может. Но, если клиент не хочет расти, та энергия, которая могла бы быть затрачена на рост, обращается в обратном направлении - не в сторону эволюции или развёртывания, а в сторону инволюции или свёртывания, что чревато саморазрушительным поведением и переживанием деструктивного переноса, когда все предлагаемые психологом интерпретации не подходят, всё плохо, фоном проигрывается один и тот же сценарий, а в сознании бунтующего против роста человека виноватыми в этом оказываются все вокруг.

 

Избегание роста не всегда осознаётся самим клиентом, поскольку при таком избегании работают психологические защиты и бессознательные механизмы, которые способствуют стагнации ситуации, препятствуют любым изменениям и часто помогают человеку извлекать вторичные выгоды из своего положения. В некоторых случаях человек хочет, чтобы изменилось что-то вокруг него, но не хочет меняться сам, и это одна из стратегий избегания роста. Другая распространённая стратегия - самосаботаж, когда человек заявляет запрос, но сам же уходит от этой темы или не проявляет никакой активности в сторону изменений.

 

При избегании роста клиентом со стороны психолога важен терпеливый и деликатный подход. Возможно, сейчас не то время, и стоит подождать, пока человек расскажет одну и ту же историю в очередной раз и вдруг заметит в ней что-то новое для себя. Или, возможно, клиент, действительно, сейчас не готов к анализу и решению проблемы, но для него важно само наличие контакта с психологом. 

 

В случаях, когда избегание роста замешано на противоречивых эмоциях и внутреннем конфликте клиента, психолог обращает внимание на этот конфликт, поддерживая то одну, то другую его сторону, и конфронтируя с противоположной. В такие моменты в терапии может возникать сильное напряжение с обеих сторон, поскольку этот внутренний конфликт забирает много энергии, которая тратится на его удержание. Рост напряжения способствует осознанию конфликта, которое нередко сопровождается мощными по своему трансформирующему потенциалу эмоциями ярости, отчаяния или даже смеха. 

За избеганием роста обычно стоят довольно серьёзные причины, которые также важно осознать в терапии. Например, кто-то следует родительскому предписанию "не расти" и боится вырасти, поскольку опасается разрушить сложившуюся семейную систему. Кто-то другой не имеет чётких планов и целей на будущую, другую жизнь, которую придётся начать, если начнётся рост. 

 

Процесс личностного роста болезненный, поскольку он сопровождается не всегда приятными осознаниями о себе, соприкосновением со своей Тенью, погружением в тяжёлые переживания. Но не расти гораздо больнее, поскольку в случае такого выбора приходится всеми силами подавлять и ломать естественное и органичное для психики человека стремление к развитию.

 

Критериями личностного роста в терапии являются: переориентация клиента с критики внешнего мира и окружающих людей на погружение в себя и самопознание, взятие на себя ответственности за собственную жизнь и изменения в ней, формирование срединной позиции, когда что-то или кто-то не является однозначно плохим или хорошим, а может одновременно вызывать разные чувства, появление новых мыслей, идей и планов, готовность сотрудничать с терапевтом на пути собственного исцеления, расширение палитры переживаемых клиентом эмоциональных реакций на происходящие с ним события. 

Рост в терапии идёт постепенно и, в конечном итоге, он приводит к тому, что клиент перерастает свои прошлые проблемы и обретает способность смотреть на них под новым углом, а, значит, у него появляется новая смысловая перспектива. По мере психологического роста клиента меняется и контакт с психологом - он становится более открытым, честным, живым и спонтанным. 

Сюжеты, символические образы и мотивы, связанные с идеей конца света и гибелью Земли, встречаются у пациентов разных возрастов и самыми разными психическими структурами и характерами. Падение зимой 2013 года челябинского метеорита вызвало оживление и многочисленные  разыгрывания этого сюжета, в первую очередь, - в сэндплей-композициях пациентов-детей.

Несмотря на то, что объективно дети знали о реальной истории в Челябинске (что разрушения были незначительны, жертв относительно немного, не было погибших и т. п.), но в их фантазиях взрыв обладал огромной разрушительной силой и приводил к концу света.

Во всех наблюдаемых авторами случаях присутствовало неоднократное повторение, разработка сюжета со следующей характерной динамикой:

- сюжет сэндплея заключался в строительстве укреплений, защит от надвигающейся кометы;
- комета прилетала и разрушала все, что ребенок строил в песочнице;
- субъективно это событие не представлялось играющему как ужасное или фатальное: скорее отмечалось спокойное отношение или даже удовольствие от такого конца;
-  в этот же день или на следующей сессии игра возобновлялась (причем именно как продолжение: защита строилась, комета прилетала и разрушала ее, затем появлялась еще более сильная защита, комета прилетала  вновь). При этом с каждым новым повторением комета приобретала более позитивную коннотацию: ее появление начинало новую жизнь (приводила к объединению инопланетян и людей для лучшей защиты; на ней прилетали новые жители и заселяли опустевшую Землю ).

Образ кометы и катастрофы выглядел как способ вдохнуть новую энергию в процесс игры и ее переживание ребенком. Он отражал готовность ребенка к открытию заблокированного либидинозного потока внутри  психики;  ребенок получал способность катектировать эту психическую энергию в объекты и в себя.

В отличие от схожих игр с агрессивными сюжетами, включающими в себя разрушение, игры о конце света не содержали конфликта, не включают возможность/желание спасения и редко предполагали вербальный контакт с аналитиком. Можно сказать, что их основная цель была в том, чтобы произойти, быть сыгранными. 

Такие  схожие сюжетные линии  и образы наблюдались у детей с самыми разными сложностями. В общей картине фантазийной продукции  детей появление сюжета невозможно объяснить актуализацией ранней травмы. Его невозможно было интерпретировать в стандартной схеме «плохой объект тебе угрожает».  В целом, такие игры, по наблюдениям, вообще мало нуждались в комментировании. Происходящее в большей степени напоминало ритуал, который воспроизводится в бессознательном, без  непрерывного контроля эго-структур. Как любой ритуал, он воспроизводился неоднократно, оставлял у участника чувство завершенности, собранности и удовлетворения, и не был напрямую связан с содержаниями и образами обыденности. Композиционно игра строилась как подготовка к кульминации:  первая часть игры (строительство защит и укреплений) была эмоционально невыразительной. Не наблюдалось образов ужаса, паники, попыток спастись, надежды или утешения: строительство защит было нужно единственно для того, чтобы предварить появление метеорита. В общем, сюжет о мировой катастрофе использовался детьми как самоценный, обособленный от повседневной реальности и несущий трансформационный потенциал в себе самом.

Если рассмотреть  схожие мотивы в сновидениях и фантазиях  у взрослых пациентов, то можно заметить, что они также нередко содержат образы фатальной катастрофы. Это по большей части образы, связанные с огромным взрывом, который должен разрушить Землю (реминисценции  «Меланхолии» Ларса фон Триера, а у пациентов «за сорок» - воспоминания о страхе ядерной катастрофы). Также встречаются сновидения, описывающие огромный ураган, смерч или воздушную волну, которые также не оставят ничего живого. Здесь также не присутствовали ужас или паника: хотя сами пациенты называли сначала такие сны «ужасными», в дальнейшем (при обсуждении) они отмечали, что во сне им не было страшно. Описания сновидений содержали скорее изумление, восхищение, преклонение перед силой природы, и, как основную инвариантную составляющую, - смирение перед происходящим. Как сказала одна пациентка: «Я поняла, что все мы погибнем. Но как только я поняла это, страх исчез, я подумала, что нужно держаться изо всех сил до конца. …Непонятно, откуда взялись силы, ведь обычно я слабая и боязливая. Но тогда я была полна сил и уверенности».

Почти всегда присутствовало выражение «прекрасно, величественно, красиво» («это было ужасно, но так красиво, что нельзя было оторвать глаз»).

Сами сновидцы относили эти сновидения к т.н. «большим снам», и возвращались к воспоминаниям о них.

Возникают вопросы: что за символическое значение имеют эти образы эсхатологического ожидания и катастрофы у детей и взрослых? На  каком этапе терапии они появляются? С чем связана специфическая эмоциональная окрашенность таких образов?

Мы можем выделить характерные черты всех этих историй: неотвратимость гибели и разрушения; смиренное ожидание; энергетический подъем, отсутствие парализующего страха; нуминозные переживания апокалипсиса, соединение ужаса и восхищения величием, мощью происходящего.

Эти же черты, как указывает нам Э. Нойманн, относятся  в равной мере к архетипу Самости и к архетипу Великой Матери; описанный сюжет отражает взаимопроникновение этих двух архетипов и психическую трансформацию Эго, обусловленную этим взаимопроникновением. Актуализация этих архетипических энергий обеспечивает нуминозность переживаний во время сэндплея или сновидения. Поэтому эти образы следует рассматривать как архетипические, а не как простое отражение внутренних объектов.  

***
Самая яркая черта в историях о конце света  выражена в  образах неумолимости, неизбежности смерти и разрушения всего окружающего мира. В этом они отличаются от сновидений и фантазий о преследовании.

Сновидение с преследующими образами (в роли преследователя могут быть люди, животные, стихия или аморфные образы) всегда окрашено парализующим страхом и беспомощностью: поскольку такая ситуация предполагает возможность спасения, тревога связана с вопросом – удастся ли спастись тебе? Что ты должен сделать для спасения? В интрапсихическом мире образы наводнений, пожаров, войны или чудовищ представляют нам расщепление психики на злонамеренную часть и на ту, что продолжает бороться. Тревога и ужас зарождаются в сильно заряженном поле между этими двумя полюсами.

Финальные катастрофы же представляют нам картину разрушения Эго перед лицом деструктивного бессознательного.

Колебания настроений, с которыми играющий или сновидец встречает катастрофу, - от спокойного ожидания до экстатического восторга, - говорят о том, что она представляется естественным или желательным событием в интрапсихическом мире.

В связи с этим можно задать вопрос – возможно ли, что такое стремление к «концу света» отражает деструктивные желания и связано скорее с актуализацией травматического опыта? Отчетливый нуминозный оттенок  одновременно ужасных и величественных образов говорит об активизации архетипа Самости.  Желание у детей играть и повторять игру, а у взрослых – наслаждаться сновидением и вспоминать его, - все это говорит о налаживании энергетического потока  между эго и самостью, как будто Эго возвращает себе способность желать.

Еще один характерный момент: важны последние минуты. Мы видим это в детских и взрослых фантазиях. В сэндплее самые насыщенные эмоционально моменты – это приближение и падение метеорита. В самых разнообразных культурно-художественных источниках мы встречаем ту же самую идею: если конец неотвратим, страх и тревога покидают человека, и освобождают пространство для настоящей «работы души». Неважно, сколько часов или мгновений осталось до конца, - сам конец становится этапом трансформации 1 .

Другая важная часть таких сюжетов – акцент на переходе от вялого, унылого и бесцветного в «мире до кометы», - и яркие, сильные и полные жизни переживания конца мира. В сэндплее это выражается в монотонном строительстве укреплений. Во взрослых сновидениях перед началом катастрофы сновидец занят рутинными, монотонными делами (кстати, часто приводились сюжеты с уборкой  в доме, разбиранием старых вещей). Мы видим здесь образ подготовки и расчищения пространства, - но также и рутины, скуки.

В отличие от травматических сновидений, герой не чувствует паралича, его активность до последнего момента продолжается: так, героиня «Меланхолии» чувствует себя максимально живой в момент подготовки к гибели, создавая переходную символическую реальность для ребенка (придумывает волшебную историю о переходе в другой мир, чтобы мальчик не боялся смерти).

***

В своем исследовании, посвященном мифам о конце света у южноамериканских племен, М.Элиаде пишет:

«…При внимательном анализе мифов,…, приходишь к выводу, что одной из основных причин являются грехи людей и старение, разложение мира. (…) Трудно найти более волнующее выражение космической усталости, желания абсолютного покоя и смерти».

Можно сказать, что такой невротический мир не содержит в себе выраженного «греха» (травмы), он просто настолько стар, изжил себя и свои ресурсы, что его можно только разрушить.

В этом смысле возникает интересная параллель с концепцией ужасающего (в противовес «просто страшному») в японской культуре. В жанре юмэ-моногатари (рассказов о сновидениях, необычном, волшебном и потустроннем) выделяются рассказы кайдан, - об ужасном, такие, от которых у слушателей кровь стынет в жилах: типичный сюжет – герой умирает просто от взгляда или от соприкосновения с таким немыслимым.

В них нет упоминаний о чудовищах или кровавых преследованиях. Самое страшное, по мнению японцев (как известно каждому любителю японского кино, хорошо понимающих в ужасах), это сдвиг мира в сторону ненормальности, как бы поломка естественного хода вещей. Такой «испорченный мир» становится источником смерти для каждого, кто соприкасается  с ним.2

Другими словами, в художественных и мифологических образах конца мы наблюдаем то же разделение на драматизм травмы и истинно ужасное, завораживающее,  немыслимое, - то, что предвещает полный конец.

Образ усталого мира отражает картину нарциссического состояния пациента, пойманного в ловушку своего базисного дефекта. Энергия для трансформации не может родиться внутри этого состояния: такая картина предполагает только апокалиптический сюжет о разрушении старой структуры. В этом случае конец вселенной есть образ трансформации.

Возвращаясь к пациентам, видевшим сны о конце света, можно сказать, что общим для них было состояние длительного и глубокого отчаяния, затянувшегося кризиса. Ощущение глубокой безнадежности переживалось  как самим рассказчиком, так и (весьма нередко) аналитиком. При этом безнадежность в контрпереносе связана именно с образом конца («усталости мира»), а не с терапевтической беспомощностью. Сознание и фантазия аналитика не парализованы; однако терапевтические интервенции часто выглядели как попытки внушить умирающему человеку, будто он здоров и полон сил. Реакция пациента  на слова аналитика также не имели оттенка агрессивного сопротивления: скорее он производил впечатление человека, искренне старающегося увидеть хоть что-то конструктивное в попытках собеседника помочь ему. 3

Разумеется, реальная картина жизни таких пациентов вовсе не обязательно представляет картину полного упадка. Довольно часто это то, что называется «обычные люди» - вполне успешные, не испытавшие особенных травм и трагедий в личной истории. Характерным является обычно заметный дисбаланс между внешней - профессиональной и социальной, - успешностью, и ощущением внутренней пустоты и оди�