Публикации с тегом Осознанность и отвественный выбор. (26)

Суть философии здорового эгоизма в том, чтобы ставить себя на первое место во всех своих делах - заботиться о своем комфорте, удобстве, благополучии. В большинстве случаев это вовсе не требует ущемления чужих интересов. Более того, занимаясь собой, трудно их ущемить, потому что, в первую очередь, тебя интересуешь ты сам. Не то, что думают о тебе другие, а ты. Не сделать что-то с другим, а то, чего ты хочешь конкретно для себя и что в зоне твоего влияния, а не у других.

 

Ты не играешь в телепата, не пытаешься кому-то угодить, не требуешь за это благодарности. Если ты встал пораньше, чтоб быстрее пройти какую-то очередь, ты никого не ущемил. Нет ущемления и в том, чтобы отказаться от неудобной формы взаимодействия. Нет ущемления в том, чтобы быть собой всегда и везде - говорить то, что ты думаешь, делать то, что ты хочешь, заниматься тем, что тебе интересно. В том, что ты хочешь для себя комфорта и удобств, нет ущемления для других. Нет какого-то всеобщего комфорта, который надо делить на части, - у каждого он свой. Естественно хотеть для себя чего-то хорошего и не хотеть плохого, и только ты сам можешь знать, что для тебя хорошо. А всякие там "преодолей себя" - от лукавого, это для хитрой реализации чужих удобств за счет тебя придумано.

 

Другой тоже сам о себе позаботится: неудобна твоя форма - найдет другую, в этом нет драмы. Еще один контраргумент - "а вдруг бросят", и хорошо же, если бросят с неудобными для тебя условиями. Это значит, что лишнее само отвалилось, а твое тебя нашло. Именно в этом и смысл - чтоб твое тебя находило, чтоб чужой жизнью не жить. И в любых отношениях так: расставание - это праздник, если одна сторона должна поступиться своим комфортом ради другой. Значит, отношения бесперспективные, раз возникла такая ситуация, и по отдельности каждому лучше.

 

Если кто-то ущемляется в зоне твоих границ, от того, что ты делаешь нечто у себя для себя, у него большие проблемы, но снова - это его проблемы, пусть и решает их сам с собой и у себя. Распространяется это широко - здорового человека не могут ущемить твои вкусы и предпочтения, твоя внешность, твой образ жизни, твои интересы, потому что все это его не касается. Всем этим он может сам себя ущемить, но ты не имеешь к этому отношения. А ущемляешь ты себя и других только в том случае, если все, что ты делаешь с собой, ты делаешь для других, а не для себя (для их реакции, внимания и т.д.).

Порой многие из нас сталкиваются с таким феноменом, как одностороннее общение. На практике оно проявляется в том, что вместо диалога собеседник строит односторонний монолог - говорит только о себе, о своих проблемах или достижениях, поднимает только те темы, которые интересны ему. Вторую сторону диалога он игнорирует, либо коротко отвечая "угу" в ответ на её стремление поделиться чем-то своим, либо вовсе не берёт во внимание реакцию второй стороны, продолжая свою однонаправленную речь. У игнорируемой стороны в такие моменты возникает впечатление, будто бы она не нужна и не важна. Появляется чувство бессмысленного диалога и использования. 

 

Почему же некоторые люди ведут себя именно так? Возможны разные причины:

 

1. Неумение общаться, нехватка коммуникативных навыков. Вполне возможно, что человек не понимает, как строить диалог, в принципе, или с конкретной личностью. Не знает, о чём спросить, какую тему поднять, что было бы интересно другой стороне. Если это, действительно, так, скорее всего, человек, испытывающий такого рода коммуникативные трудности, будет вести себя подобным образом во всех или практически во всех контактах. Также, вполне возможно, что у человека страдает какая-то одна сфера контактов. Например, ему легко обсуждать дела по работе, но тяжело даётся неформальное общение. В этих случаях можно попробовать уточнить у собеседника, насколько комфортно он сейчас чувствует себя в ситуации общения, предложить ему разные темы для обсуждения и на первых порах взять инициативу в свои руки.

 

2. Тревога, страх, кризисный период жизни, регрессия. Иногда односторонние диалоги возникают в те моменты, когда по каким-то личным причинам собеседнику не до нас. Например, он чем-то встревожен или напуган, а мы попались ему под руку в качестве свободных ушей, и именно на нас выливаются все эти тревоги. В подобных ситуациях важно чётко отслеживать, готовы мы во всё это вовлекаться или нет. Если у нас нет ресурса или желания, мы вовсе не обязаны слушать о чужих тревогах, проблемах, а тем более пытаться решить их. 

 

3. Эмоциональная незрелость и эгоцентризм. К односторонним монологам вместо диалогов часто бывают склонны люди, которым не хватает эмоциональной зрелости. Можно предположить, что в детском развитии у них был упущен момент разотождествления с эгоцентризмом, и в итоге человек до сих пор не научился учитывать в своей картине мира других людей. Они существуют для него фоном, либо он воспринимает их как удобные инструменты, а не как отдельных личностей. И, если другие люди - это просто вещи, логично, что такой личности не интересно, как у них дела и что они думают. Вместо людей у неё вокруг одни "свободные уши", вместо диалогов - монологи, вместо секса - мастурбация об кого-то другого. Такой эгоцентризм вряд ли исправим без глубинной мотивации на работу над собой, однако можно попробовать внести в одностороннюю беседу с собеседником такого типа своё "я" и попробовать понаблюдать за реакцией. В некоторых случаях реакция может быть неадекватно агрессивной, в других эгоцентричная личность может согласиться на словах, но продолжить делать то же самое на деле. И, поскольку подобная ситуация в малой степени поддаётся коррекции, стоит задуматься о том, насколько она нам нужна и что мы рядом с таким человеком забыли, для чего всё это терпим и стоит ли игра свеч.

 

4. Нехватка эмпатии. Односторонне вещающий о чём-то своём и игнорирующий другого человек вполне может быть убеждён, что он рассказывает что-то чрезвычайно интересное и полезное, несмотря на скучное лицо собеседника или отсутствие реакции. В этих случаях человеку не хватает понимания того, как устроено человеческое общение, и навыков вчувствования в другого человека. Но эти навыки поддаются развитию, если у человека есть мотивация их развивать. Поэтому всегда можно попробовать внести в диалог свои настоящие чувства - прямо сказать, что данная тема сейчас не откликается вам, не интересна, и предложить рассказать о чём-то другом. Наличие живой реакции в ответ означает, что не всё потеряно. Если же её нет, это вновь повод задуматься: зачем нам продолжать общение с человеком, которому не интересны ни мы, ни наши чувства?

 

5. Избегание подлинной, экзистенциальной глубины общения. Некоторые люди стремятся избегать соприкосновения с экзистенциальными темами, поскольку они пугают их. А любой подлинный, глубинный контакт с другим человеком заставляет погружаться и в собственную глубину. Погружаться в глубину бывает страшно, потому что там могут обнаружиться какие-то незакрытые гештальты, гнойники, старая боль, неразрешённые вопросы и кризисные темы. И тогда, чтобы не идти в глубину, человек заполняет время общения с другими пустой болтовнёй о том, какие дела он делал вчера и собирается сделать сегодня, какой он молодец, какие плохие и неблагодарные люди вокруг, какие новости он вычитал на днях и т.д. Такого рода пустая болтовня позволяет на какое-то время забыться и не помнить ни о своём экзистенциальном одиночестве, ни о конечности жизни, ни о собственном жизненном пути. Если это тот случай, с которым вы столкнулись, важно ответить себе на вопрос: действительно ли я нуждаюсь в столь поверхностном общении? Если да, можно выбрать стратегию продолжения этого поверхностного диалога, в котором каждый говорит о своём, но никто не слышит друг друга. Если нет, можно рискнуть вывести эту гипотезу на обсуждение и предложить собеседнику перейти на другой уровень общения.

 

Какими бы ни были причины, одностороннее общение всегда переживается людьми неприятно и удручающе. Вместо того, чтобы давать силы, оно их отнимает. Вместо того, чтобы давать какую-то радость или продуктивность, оно опустошает. И вовсе незачем терпеть эту ситуацию, спасая кого-то от нехватки коммуникативных навыков, личных проблем, избегания близости или экзистенции за свой счёт. Ведь одностороннее общение - это, по сути, отсутствие общения, когда другому человеку не важно, что за собеседник рядом. И не важно, собеседник ли рядом с ним или бетонная стена. 

К психологу приходят люди с разными мотивациями. Кто-то хочет поддержки и помощи в преодолении кризиса, кто-то другой - обратной связи и конкретных рекомендаций. Как правило, все эти запросы объединяет одна и та же цель - человек стремится к росту и личностному развитию, но чувствует, что что-то мешает ему на этом пути. Однако бывает и так, что у клиента нет запроса на личностный рост, и тогда терапия начинает использоваться не по своему прямому назначению. Так, например, кто-то может сознательно или бессознательно идти в терапию, чтобы подтвердить свои сценарии и установки. В иных случаях человеку не хватает общения, и он хочет, чтобы кто-то просто выслушал его, и тогда для него терапия превращается в эквивалент дружбы за деньги.

 

При работе с разными запросами психолог обращает внимание на общую цель: психотерапия служит личностному росту человека, его развитию, индивидуации, т.е. самопознанию, самораскрытию и самореализации. Психолог может сопровождать клиента на этом пути, но не может пройти этот путь вместо него. А это значит, что, если клиент уже переживает кризис, психолог не может обратить его вспять или отменить его, но может быть рядом и вместе с клиентом переживать этот кризис. Если клиент недоволен окружающим миром или людьми, психолог не может изменить ни то, ни другое, но может помочь клиенту осознать и найти комфортное для него место в мире. 

 

Использование терапии не по прямому назначению, не для роста, ведёт к тому, что терапия перестаёт быть эффективной. Насильно заставить расти клиента психолог не может. Но, если клиент не хочет расти, та энергия, которая могла бы быть затрачена на рост, обращается в обратном направлении - не в сторону эволюции или развёртывания, а в сторону инволюции или свёртывания, что чревато саморазрушительным поведением и переживанием деструктивного переноса, когда все предлагаемые психологом интерпретации не подходят, всё плохо, фоном проигрывается один и тот же сценарий, а в сознании бунтующего против роста человека виноватыми в этом оказываются все вокруг.

 

Избегание роста не всегда осознаётся самим клиентом, поскольку при таком избегании работают психологические защиты и бессознательные механизмы, которые способствуют стагнации ситуации, препятствуют любым изменениям и часто помогают человеку извлекать вторичные выгоды из своего положения. В некоторых случаях человек хочет, чтобы изменилось что-то вокруг него, но не хочет меняться сам, и это одна из стратегий избегания роста. Другая распространённая стратегия - самосаботаж, когда человек заявляет запрос, но сам же уходит от этой темы или не проявляет никакой активности в сторону изменений.

 

При избегании роста клиентом со стороны психолога важен терпеливый и деликатный подход. Возможно, сейчас не то время, и стоит подождать, пока человек расскажет одну и ту же историю в очередной раз и вдруг заметит в ней что-то новое для себя. Или, возможно, клиент, действительно, сейчас не готов к анализу и решению проблемы, но для него важно само наличие контакта с психологом. 

 

В случаях, когда избегание роста замешано на противоречивых эмоциях и внутреннем конфликте клиента, психолог обращает внимание на этот конфликт, поддерживая то одну, то другую его сторону, и конфронтируя с противоположной. В такие моменты в терапии может возникать сильное напряжение с обеих сторон, поскольку этот внутренний конфликт забирает много энергии, которая тратится на его удержание. Рост напряжения способствует осознанию конфликта, которое нередко сопровождается мощными по своему трансформирующему потенциалу эмоциями ярости, отчаяния или даже смеха. 

За избеганием роста обычно стоят довольно серьёзные причины, которые также важно осознать в терапии. Например, кто-то следует родительскому предписанию "не расти" и боится вырасти, поскольку опасается разрушить сложившуюся семейную систему. Кто-то другой не имеет чётких планов и целей на будущую, другую жизнь, которую придётся начать, если начнётся рост. 

 

Процесс личностного роста болезненный, поскольку он сопровождается не всегда приятными осознаниями о себе, соприкосновением со своей Тенью, погружением в тяжёлые переживания. Но не расти гораздо больнее, поскольку в случае такого выбора приходится всеми силами подавлять и ломать естественное и органичное для психики человека стремление к развитию.

 

Критериями личностного роста в терапии являются: переориентация клиента с критики внешнего мира и окружающих людей на погружение в себя и самопознание, взятие на себя ответственности за собственную жизнь и изменения в ней, формирование срединной позиции, когда что-то или кто-то не является однозначно плохим или хорошим, а может одновременно вызывать разные чувства, появление новых мыслей, идей и планов, готовность сотрудничать с терапевтом на пути собственного исцеления, расширение палитры переживаемых клиентом эмоциональных реакций на происходящие с ним события. 

Рост в терапии идёт постепенно и, в конечном итоге, он приводит к тому, что клиент перерастает свои прошлые проблемы и обретает способность смотреть на них под новым углом, а, значит, у него появляется новая смысловая перспектива. По мере психологического роста клиента меняется и контакт с психологом - он становится более открытым, честным, живым и спонтанным. 

Тема прощения очень популярна сейчас, и по-разному она затрагивается в разных психологических подходах. В психоаналитическом подходе важно проработать ситуацию с родителями так, чтобы принять связанную с ней детскую фрустрацию и нацелиться на свою взрослую жизнь. В методе системных семейных расстановок восстанавливается место человека в семейной иерархии, чтобы он жил в потоке любви. В гештальт-подходе прощение называется завершением ситуации. В экзистенциальном подходе осознание экзистенциальных данностей одиночества, смерти и бессмысленности жизни приводит к тому, что мелкие обиды теряют свою остроту, человек переключается на нечто более глобальное и всеобщее, что толкает его к поиску смысла своей жизни и места в мире.

 

С другой стороны, психологи обычно не настаивают на прощении. Свои клиентам они говорят, что это ваше дело и ваше право - прощать кого-то или не прощать. Такая позиция психолога даёт место обиде в психотерапевтическом пространстве. Если она очень сильная, и нужно время, чтобы справиться с ней, не стоит торопиться, нужно прожить её до конца. Кроме того, такая позиция позволяет отделить психологию от религии. В религии акцент делается на морали, в терапии - на чувствах и осознании. В религиях есть тенденция настаивать на прощении и аргументировать его необходимость, а в психологии терапевт принимает клиента таким, какой он есть, даже если он на кого-то обижен. И именно этого принятия во многих случаях ему не хватало в детстве или в ситуациях, где имела место быть обида, чтобы справиться с ней. 

 

Если ситуация символически не завершена, и человек продолжает держать в себе обиду, это довольно сильно мешает ему и отравляет ему жизнь. Иногда с ситуацией обиды тесно связано стремление мстить, но оно не избавит от чувства обиды, поскольку месть - это нечто внешнее, а обида - внутреннее. Внутренние проблемы не решить простым отреагированием. Поскольку они возникли изнутри, как самопроизвольная реакция человека, которая является его личным откликом на что-то внешнее, значит, и справляться с этой реакцией ему самому. 

 

По сути, наличие обиды и чувства, что человек не может кого-то простить, означает, что для него ситуация не завершена. И тогда он всё ещё в ней, а обида ещё живёт в нём. Факт ситуации давно позади, но он помнит о ней и разъедает себя. А, чтобы освободиться от этого, нужно простить. А простить - значит, признать факт того, что случилось, и принять как позитивные, так и негативные последствия того, что случилось. Да, оно что-то отняло, но и что-то дало. "Благодаря этому теперь я..., и я не знаю, как было бы, если бы этого не было". 

 

Простить - значит, дать место прошлому опыту в своей душе и в своей жизни. Не отрицать, а признать, что это было. Не жалеть, а попробовать найти в этом какой-то положительный исход для себя. Например, если эмоционально человека сильно задели, в любом случае, он жив и здоров. Теперь он знает, где находится его внутренняя уязвимость, чем его можно задеть. Он может работать над собой, чтобы это задеало его меньше, и это максимум, что он может сделать для себя, а изменить других людей невозможно.

 

Простить - означает наконец-то выйти из той ситуации, где человек испытал чувство горечи, обиды и злости. Освободиться от неё, перестать быть привязанным к ней и продолжить жить своей жизнью дальше. До тех пор, пока мы думаем о своих обидчиках, мы тесно связаны с ними невидимыми нитями. Когда мы думаем о них, они ещё представляют для нас важность и ценность, пусть и негативно окрашенную. В результате прощения, напротив, формируется ровное и спокойное отношение. Да, в такой момент в связи с таким-то человеком я чувствовал боль, но я не знаю, что происходило в этот момент с ним. Я могу говорить только за себя и отвечать перед собой только за свои чувства. И выбрать - носить ли мне камень в душе или оставить его в прошлом, открывшись чему-то новому и хорошему.

 

Часто неспособность простить приводит к тому, что человек начинает отыгрывать свою злость на других, но это вовлекает его в замкнутый круг, поскольку в этой ситуации прошлое и настоящее смешиваются. И, пока человек живёт в обиде и не может простить, он поглощён своим прошлым, не свободен и не субъектен, т.к. прошлое определяет всю его жизнь. А мысль о том, что можно вернуться в прошлое и что-то там изменить или повлиять на прошлое через настоящее, иллюзорна. Оно уже прошло, и оно такое, какое есть, там больше нечего менять. Можно только принять этот факт и пойти дальше. 

 

Таким образом, в психологии простить означает не отреагировать, не переступить через себя и не пожертвовать собой, а эмоционально завершить для себя ситуацию на внутреннем плане. Простить - не значит оправдать кого-то и признать чужую правоту. Не простить - не значит утвердить или доказать свою правоту. Прощение выводит за пределы этого вечного конфликта и спора о том, кто прав, кто - виноват. Оно позволяет занять мудрую мета-позицию, в которой нет правых и виноватых, и есть многое, что от нас не зависит, но именно от нас зависит, относиться ли к этому так, чтобы тратить свои ресурсы на безвозвратно ушедшее прошлое или продолжить свой путь с миром и спокойствием в сердце. 

 Многие люди сталкиваются с проблемой самомотивации. Например, когда им давно хочется что-то сделать, но они не могут заставить себя - начать худеть, пойти в тренажёрный зал, выучить новый язык, освоить новую профессию или сменить работу. С одной стороны, хочется чего-то, с другой - не хватает мотивации, силы воли и решимости. И трудно заставить себя что-то делать. При этом критических ситуациях, когда что-то остро нужно, мотивировать себя умеют практически все. Но не все умеют делать это конструктивно и правильно. 

 

 

1. Первый вариант - это негативная мотивация. Это мотивация "от" чего-то, а не "к" чему-то, т.е. мотивация избегания, а не достижения. За такой мотивацией может стоять чувство страха, из которого человек делает нечто, чтобы его жизнь не ухудшилась, чтобы избежать негативных последствий того, что он что-то не делает. Так, из страха "будет не на что жить" человек устраивается на нелюбимую работу. Из страха "а вдруг останусь один" он начинает или продолжает деструктивные отношения.

И такая мотивация тоже работает. Но корнями она уходит в детство, где родительские фигуры пугали ребёнка, чтобы он не делал чего-то плохого для себя и делал что-то хорошее. Например, чтобы он не ел мороженое зимой и не ходил без шапки, иначе заболеет. Или чтобы он хорошо учился, иначе не поступит в институт. Или чтобы он не трогал розетки, иначе это будет опасно для его жизни. Но подобная мотивация хороша лишь в экстренных случаях, когда заставить себя делать что-то иначе никак нельзя. И тогда, сознавая критичность ситуации, человек мобилизует все свои силы, встаёт и делает то, что ему нужно.

Однако если обращаться к такой мотивации постоянно, она истощает внутренние ресурсы. Потому что невозможно всё время жить в кризисном состоянии и всего бояться. И, когда человек боится, за его поведением стоит всего лишь одна потребность - в безопасности. Этой потребности достаточно, чтобы избежать опасности, но её слишком мало, чтобы чего-то достичь. Такая мотивация вряд ли подходит для роста. В самой её сути уже содержится смысл выживания, а не развития и движения вперёд. А, когда человек выживает, ему нет дела до роста, и он откладывает эту проблему, потому что сначала важно выжить, а лишь затем возможно расти.

 

2. Второй вариант  - это мотивация достижения. Она актуализируется тогда, когда базовые потребности человека уже закрыты, его не беспокоит вопрос безопасности и выживания, и он может посвятить себя и своё время росту. Т.е. новым достижениям, творчеству, самосовершенствованию и самореализации. Тогда он не удовлетворён своим наличным состоянием и хочет большего. В отличие от предыдущего варианта, в этом случае человек занят не тем, чтобы сохранить то, что у него есть, а тем, чтобы рискнуть обрести что-то новое. Новое увлечение, хобби, профессию или попробовать изменить стиль своей жизни. В этом случае у человека уже есть всё необходимое, и нужно только собраться с силами для нового рывка. И вот как раз этих сил ему может не хватать, если он привык ориентироваться исключительно на выживание и действовать так, чтобы не случилось чего-то плохого, а не наоборот, чтобы случилось что-то хорошее.

Опираясь на мотивацию избегания, человек держит себя в состоянии вечного кризиса и тратит на это слишком много сил, которые могли бы пойти на его рост. Именно поэтому не очень конструктивно пугать себя страшными последствиями или ругать себя. Пугая или ругая себя, человек занимает по отношению к себе позицию строгого родителя. А из второй, детской позиции, где есть "не хочу" или "не могу", исходит протест. В итоге в психике возникает расщепление и конфликт. Внутренний взрослый слишком жестко обращается с внутренним ребёнком. Внутреннему ребёнку не хочется подчиняться ему, а хочется бунтовать против насилия над собой. И это не та экстренная ситуация, в которой без насилия невозможно выжить. Ведь он уже не ребёнок и не может причинить себе случайный вред, потрогав розетку. В состоянии такого внутреннего конфликта человек часто не делает совсем ничего, поскольку вся его энергия уходит на противостояние. 

 

По сравнению с мотивацией избегания, мотивацию достижения можно назвать более зрелой. В ней человек отталкивается не от внешних обстоятельств и причин, а от своего внутреннего желания, вдохновения или стремления к чему-то. Это взрослая, зрелая позиция, из которой он берёт на себя ответственность за реализацию своих желаний. В ней именно он чего-то хочет или не хочет и принимает сознательное решение, а не за него решают другие люди. А, значит, именно ему предстоит как-то обойтись со своими потребностями. Рискнуть реализовать или отказаться. Сделать усилие над собой или не стоит. 

Практика показывает, что в мотивации достижения гораздо больше ресурса и энергии, чем в мотивации избегания. Потому что, ориентируясь на достижение и успех, на своё "хочу", человек не тратит лишнюю энергию на внутренний конфликт с собой и сопротивление. Если он чего-то хочет, он просто берёт и делает это. А не ждёт, когда его замотивирует или заставит кто-то другой. 

 

Но мотивация достижения работает далеко не у всех людей. Те люди, которых часто пугали и ругали в детстве, нуждаются в психологической помощи, чтобы в них могла проснуться эта более конструктивная мотивация достижения. 

 

Встреча Фрейда и Юнга, как выдающихся научных деятелей своего времени, была неизбежной. Если исходить из причинно-следственного детерминизма психоанализа и воспоминаний К.Г. Юнга, начало их дружбы знаменует собой экзистенциальную, архетипическую встречу потерявших друг друга отца и сына. Фрейд выступает в этих отношениях в роли отца, первопроходца в области психологии бессознательного (первого человека, которому удалось четко и структурированно сформулировать и применить свои идеи о бессознательном в психотерапевтической практике), а Юнг - в роли сына, которому в этих отношениях была уготована роль научного наследника, продолжателя цепи развития психоанализа, однако, который осмелился, несмотря на очевидный риск для поддержания значимых для него взаимоотношений, свернуть с проторенного для него личностью Фрейда пути и сделать выбор в пользу реализации собственного исключительно уникального предназначения...

Фрейд надеялся увидеть в Юнге своего верного спутника и последователя дела, которому он самозабвенно отдал всю свою жизнь, Юнг же, будучи молодым, но уже известным и щедро одаренным талантами специалистом, нуждался в более старшем и опытном наставнике, который смог бы передать ему свои знания, идеи и свой опыт для последующего переосмысления и интеграции. В столь тесных отношениях закономерен процесс сепарации, следующий за энтузиастическим периодом слияния в совместном пути, ведь каждой личности имманентно присуще стремление к индивидуации, которая невозможна без процесса отделения яблок от яблони, детей - от родителей и учеников - от учителей. Несмотря на окрашенность их отношений переносом, в них, помимо детско-родительского и исторического контекстов, выступает и глубокий духовный смысл. Они встретились, как две родственные души, объединенные общими научными интересами, преданностью психологическому делу и стремящиеся мировоззренчески обогатить друг друга. У каждого из этих выдающихся деятелей психологии была своя история, заложившая предпосылки столь колоссальной разницы в их концепциях. В этой трансформирующей и столь значимой для истории психоанализа, аналитической психологии и мировой психологии, в целом, встрече с самого начала можно было заметить зачатки разрыва, как в каждом восходе виднеется закат, а в каждом начале заложен конец.

Зигмунд Фрейд родился и вырос в многодетной и бедной еврейской семье. Родители Зигмунда очень старались дать сыну хорошее образование, создавали все возможные условия для развития его способностей и успешного обучения, выделяя его среди других своих детей. Решение Зигмунда применить свои таланты в области медицины было отчасти обусловлено его социальными ограничениями (что, впрочем, в смысловом контексте совпадает с материалистической мотивацией Юнга поступить на медицинский факультет, чтобы получать достаточно высокую стипендию деда). В некотором смысле, можно сказать, что профессиональные пути Фрейда и Юнга выходят из одной точки: обоим были предоставлены максимально благоприятные условия для развития интеллектуальных способностей в детстве и юности, оба мечтали реализоваться в области археологии (что, возможно, и явилось одной из бессознательных предпосылок их будущего профессионального становления в психологии бессознательного, в котором также необходимы раскопки, но на другом уровне и в другой плоскости), оба поступили на медицинский факультет без ярко выраженной мотивации заниматься медициной, а исходя из материалистических соображений и соображений социальной адаптации. (Любопытно отметить, что Гёте, внебрачный сын которого являлся дедом Юнга, согласно одному из внутрисемейных мифов Юнгов, повлиял и на окончательное решение выбора медицинской профессии Фрейда, услышавшего, как на одной из лекций профессор читает эссе мыслителя под названием «Природа».) Однако Фрейд видел свою профессиональную действительность сквозь призму выработанного в течение жизни и медицинского обучения материализма, главным образом полагаясь в своей деятельности на логику и эмпирический фундамент, в отличие от Юнга, история жизни которого, начиная как с глубоких родовых корней, так и с его рождения, была пронизана мистицизмом и духовностью.

Юнг воспитывался в семье, предоставившей ему гораздо больше материальных возможностей и возможностей для уединения, чем Фрейду. Его отец был пастором, посвятившим жизнь служению Богу и обладавшим тонкой, но консервативной внутренней духовностью, которая отчетливо проступает на его лице при внимательном изучении его фотографий. Мать же, в противоположность отцу, была очень сильной и заземленной женщиной, обладающей экстрасенсорными способностями и умеющей устанавливать связь с духами предков. Юнг вырос в атмосфере противоречивой духовности, что повлияло на становление его личности и привело его к самостоятельным духовным поискам в попытках разрешить внутрисемейное духовное противоречие, а в итоге вывело его на тропинку качественно нового, глубоко личного духовного пути. Юнг был многосторонне одаренным человеком, унаследовавшим от матери ее мистические способности и интуитивное восприятие мира. Эти предпосылки и привели к тому, что Юнгу, в отличие от Фрейда, полностью нашедшего себя во врачебной практике, не хватало связующего звена между естественнонаучным и эзотерическим знаниями, которое он впоследствии обнаружил в психиатрии. Мировоззрение Юнга, благодаря тому, что его корни уходят в философию и оккультизм, обладало большей целостностью, сложностью и многогранностью, чем мировоззрение Фрейда, избравшего для себя исключительно узкую, материалистическую, одностороннюю, фрагментарную область знаний и сферу деятельности, что в дальнейшем повлияло на формирование диаметрально различающихся подходов - психоанализа (анализирующей, «разбирающей» психологии) и психосинтеза (аналитико-синтетической, «собирающей» психологии), сходство которых заключается в аналогично признаваемой обоими этими подходами важностью бессознательного материала, рассматриваемого ими, однако, с акцентированием внимания на разных его пластах (фрейдистский подход сфокусирован на плоскости личного бессознательного, юнгианский же - на плоскости коллективного бессознательного).

Мировоззренческая разница между двумя этими великими психологами, с одной стороны, привела к противоположным, но дополняющим друг друга на начальных этапах их общения взглядах на контекст, подход, методы и цели терапевтического процесса, но с другой стороны, явилась основной возникшего между ними методологического конфликта.

Фрейд в своём подходе к психотерапии ограничивался такими земными целями, как умение любить и работать, что актуально для адаптации к социальной среде, требуемой от человека в первой половине жизни. Юнг же видел процесс и критерии личностного развития гораздо глубже и шире, стремясь в своей деятельности к достижению наивысшей самоцели человеческого существования - индивидуации, раскрытию истинной Самости, что становится более актуальным для человека во второй половине жизни, когда уже пройден этап социальной адаптации, получены определенные успехи деятельности, в которую он вкладывал себя, а философские, вечные, духовные вопросы приобретают особую значимость и остроту.

Необходимо также отметить, что в подходе Фрейда, при всей его самоотверженности в работе, обнаруживается гораздо больше страха перед личностным контактом пациента и врача, подлинной человеческой близостью, чем в подходе Юнга, что выражается в строго и четко выверенной дистанции между психотерапевтом и клиентом в психоанализе, а также в усилиях психоаналитического терапевта, направленных на то, чтобы оставаться чистой доской для проекций клиента.. Возможно, этот страх перед истинной близостью и побуждал Фрейда нарциссически выстраивать поверхностные отношения со своими последователями путем усилий, направленных на популяризацию своей теории (существует предположение, что одним из способов популяризации Фрейдом его открытий явилось преувеличение им агрессивной реакции социума на его идеи; также, изучая историю психоанализа, трудно не обратить внимание на тот факт, что для Фрейда было внутренне приемлемо присваивать себе чужие идеи ради поддержания своего социального статуса, как, например, присвоение идеи существования в психике «влечения к смерти» наряду с «влечением к жизни», принадлежавшей Сабине Шпильрейн).

Карл Густав Юнг же в своей работе отметал готовые шаблоны, с уважительным трепетом относился к первоисточникам, творчески перерабатывая их, но не присваивая себе их авторство, и, в отличие от Фрейда, не стремился собрать вокруг себя публику поклонников и последователей, предпочитая выстраивать уникальный рабочий процесс с каждым из клиентов и утверждая: «Я - Юнг, а не юнгианец». Диаметрально противоположное отношение Зигмунда Фрейда и Карла Густава Юнга к славе явилось одной из внешних причин их разрыва. Фрейд абсолютизировал свою теорию, ревностно относясь к каждому из её положений и не допуская никаких отклонений от неё. Его рьяное отстаивание изначальных, ригидных идей созданной им теории и строго избирательное отношение к выбору учеников и последователей привели к тому, что созданная им идея замкнулась сама в себе, закрылась для притоков свежего воздуха, дальнейшего развертывания и роста в рамках руководимого им общества последователей. Для Фрейда его идеи оказались выше того, ради чего они создавались, т.е. Человека в его многогранности и уникальности. Он пытался уложить в прокрустово ложе своих идей как своих пациентов, так и учеников, включая Юнга. Закономерным явилось множество конфликтов внутри его психологического общества, а также последующий откол многих его учеников от ортодоксального психоанализа, ведь хаосу в закрытых системах свойственно нарастать, а в учениках заложено естественное творческое стремление модифицировать, творчески видоизменить полученное ими знание и перерасти своих учителей, ведь каждой уникальной личности, по-своему воспринимающей мир, предназначено внести в общее человеческое знание нечто новое и неповторимое. Карл Густав Юнг, напротив, поощрял новые идеи и предложения, исходящие от его учеников, способствовал процессу становления индивидуального мировоззрения и подхода к работе каждого из них (вероятно, изначально гуманистически ориентированное восприятие людей Юнгом было обострено и усилено вынужденным разрывом с его тоталитарно и диктаторски настроенным в отношении собственных идей наставником, что и привело к подчеркнутому поощрению им свободолюбия и порывов творчества в своих учениках, а в дальнейшем сформировало человеколюбивую, теплую и благоприятную для индивидуального развития каждого из членов атмосферу юнгианского сообщества). Он гуманно, понимающе и с принятием относился к нововведениям и творчеству, считая, что чрезмерное давление как в процессе психотерапевтической практики, так и в учебном процессе препятствует процессу индивидуации, который являлся ядром его аналитической концепции. Обладая широкой эрудицией в области философии, культурологии, социологии, оккультизма Карл Густав Юнг не мог ограничиваться в своем подходе к человеку исключительно рассмотрением его индивидуального, личного бессознательного. Он стремился познать и понять влияние культурно-исторического наследия человечества на каждую личность. Юнг не стремился к активной популяризации своей теории, что подтверждается тем, что в ответ на просьбы изложить свои идеи в доступной для понимания большинства людей форме он отвечал отказом до тех пор, пока не увидел сон, побуждающий его к распространению собственных открытий и воззрений на человеческую природу, т.е. до тех пор, пока не почувствовал в этом особый смысл для развития человечества (в противовес Фрейду, который был гораздо более заинтересован в своей личной славе и в своём общественном положении, чем в дальнейшем развитии научной психологии).

Именно в этом напряженном и поначалу восторженном столкновении противоположных личностей с противоположными мировоззрениями и ценностями, но объединенных общим интересом к содержанию человеческой психики и, в частности, ее бессознательного пласта, и было суждено родиться новому направлению психологии - юнгианскому анализу, которое дополнило и продолжает дополнять по сей день, раскрывая широкие перспективы как для развития отдельных личностей, так и для развития человечества, в целом, оставшиеся пустыми в ортодоксальной психоаналитической школе слои знания о человеческой природе. Именно это столкновение двух противоположностей и побудило каждую из его противоборствующих сторон к глубокому внутреннему процессу осознания, анализа, переосмысления и синтеза собственных взглядов. Именно благодаря ему каждая из этих одаренных личностей смогла в полной степени осознать и раскрыть несравнимое в качественном, феноменологическом смысле с какими-либо другими величие собственных идей, имеющих реформаторское значение для общества и культуры, противоположных, но дополняющих друг друга в своей уникальности.

Мы живём в век высоких скоростей, поэтому запрос на то, чтобы всё успеть - бич нашего времени. В юнгианском анализе этот запрос рассматривается не только как личный, но и как коллективный, поскольку в нём личная проблема клиента проявляется в контексте требований культуры. И с запросом про время можно работать по-разному - как со стороны тайм-менеджмента, так и со стороны раскрытия философских смыслов того, что представляет собой время для конкретного клиента и как он выбирает распоряжаться им.

 

В материальном смысле, время можно воспринимать как невосполнимый ресурс, но эта модель работает только в том случае, если для клиента время однонаправленно, а эта модель, в свою очередь, восходит к христианской культуре, где время - это стрела, пронизывающая собой ключевые события истории - воплощение Христа, Высший суд, спасение. В других религиях (неоязычество, индуизм) встречается цикличная модель времени, в которой время - это колесо (колесо праздников года, колесо сансары), и в рамках этой модели события истории могут повторяться, например, если после их происшествия сложились аналогичные кармические условия. 

 

Вопрос восприятия модели времени информативен для решения проблемы его нехватки, поскольку эта модель раскрывает, в какой системе координат находится клиент, из каких посылок исходит, что именно и для чего хотел бы, в предельном смысле, успеть (за жизнь, учитывая факт ее конечности), и как это соотносится с его повседневной жизнью, с реальным планированием времени. Например, в восточной модели может оказаться, что клиент хотел бы успеть освободиться из колеса, чтобы его не настигла пугающая последствиями собственных действий следующая жизнь. Или хотелось бы успеть, достичь чего-то такого в жизни, после чего можно умирать со спокойной совестью, с чувством выполненной глобальной жизненной задачи - родить детей, увидеть внуков, написать книгу или научный труд. 

 

Как правило, тема времени тесно связана с темой жизненных ограничений и смерти, поэтому при анализе проблемы нехватки времени часто бывает полезно обратить внимание и на отношение клиента к собственной смертности - насколько этот факт пугает и насколько этот страх осознаётся в обыденной жизни. Может быть, нехватка времени отражает, что, с точки зрения своих предельных смыслов, человек занимается совсем не тем, чем хотел бы, или наоборот, пытается охватить слишком много противоречивых смыслов?

 

Феноменологически проблема нехватки времени тоже может проявляться по-разному. Кому-то не хватает времени из-за того, что он берёт на себя слишком много обязанностей, а потом не в состоянии справиться с ними, а кому-то может не хватать времени и при довольно лёгком, разгруженном графике. И в первом случае речь может идти о комплексе всемогущества, а во втором - о том, что человеку сейчас не хватает не только времени, но и какого-то иного ресурса - энергии, вдохновения. 

 

Иногда проблема нехватки времени объясняется объективными внешними условиями - например, на работе требуют выполнить все задачи в такой-то срок, поэтому приходится задерживаться до позднего вечера. Или по рабочему плану необходимо выполнить "пятилетку за три года", чтобы получить такие-то преимущества или чего-то достичь. В таких случаях можно сместить фокус с внешнего локуса контроля на внутренний - да, с меня требуют, у меня чего-то просят, на меня могут давить, но где в этой ситуации я сам, почему я реагирую на внешнее давление именно таким образом и насколько это созвучно мне самому - не хотел бы я изменить свою реакцию? Ведь вся окружающая капиталистическая культура постоянно давит на нас, чтобы мы успевали больше дел, зарабатывали больше денег, быстрее и больше покупали, молниеносно принимали решения. Но важно не только то, что требуется извне и выгодно кому-то другому, но и то, в каком темпе комфортно жить самому клиенту и как он мог бы себе этот темп организовать.

 

Чувство нехватки времени также может быть тесно связано с тревожным или даже окрашенным пессимизмом восприятием будущего. Например, когда человеку кажется, что, если он не успеет чего-то сейчас, он уже не сделает этого никогда - "а вдруг что-то случится, и тогда уже точно не успею". Или, напротив, с негативным прошлым опытом, когда клиент жалеет о том, что не смог успеть чего-то в прошлом, потерял время, потратил его не на то, что было по-настоящему важно.

 

При запросе на работу со временем психолог обращает внимание и на то, как клиент выстраивает отношения с тем временем, которое отведено ему на анализ, поскольку обычно проблемы со временем всеохватны и пронизывают собой все стороны жизни клиента. Человек, утверждающий, что он ничего не успевает, может часто опаздывать или пропускать сеансы, чувствовать, что его не устраивает темп терапии, выражать по этому поводу недовольство собой или аналитиком. В анализе обычно тоже хочется всё успеть и как можно быстрее.

 

В качестве практической рекомендации аналитик может предложить клиенту подумать о конечной цели этого "успеть" и о том, что за ней стоит. Часто оказывается, что за подобной целью стоит стремление к чувству внутреннего удовлетворения, покою, гармонии, свободе, в связи с чем возникает вопрос - что именно мешает клиенту наслаждаться этими чувствами сейчас, почему он запрещает себе получать удовольствие и отдыхать в настоящем, откладывая это на будущее? Может быть, за этим откладыванием стоит более глобальный запрет на то, чтобы переживать радость от жизни? Если да, откуда он взялся, кто и когда запретил?

 

В целом, запрос на работу с темой времени отражает проблему синхронизации внутренних ритмов клиента с темпами окружающей его жизни. И, если не получается комфортно согласовать внешнее и внутреннее, это указывает на расстройство синхронизации, на некий зазор, исходя из чего в анализе возникает задача - исследовать, каким образом этот зазор появился, и двигаться в сторону того, чтобы клиент мог совместить требования внешней среды со своими внутренними порывами и желаниями. 

В жизни мы сталкиваемся с разными событиями, часть которых - результат случайных совпадений или влияния других людей, а часть - следствие наших собственных решений и действий. Порой внешние и внутренние причины событий трудно отделить друг от друга, поскольку они тесно переплетаются. Понятия внутреннего и внешнего локуса контроля позволяют провести эту границу, что помогает клиенту осознать, где начинается и заканчивается его личное влияние на то, что с ним происходит.

 

Локус контроля относится к внутреннему миру, самовосприятию и мировоззрению клиента, и он отражает то, какую долю ответственности человек готов принять за то, что с ним происходит. Внешний или экстернальный локус контроля означает, что ответственность за происходящие в жизни события человек приписывает чему-то вне себя. Например, не получилось закончить школу из-за плохих учителей, не поступил в институт из-за того, что отговорил отец, развёлся с женой, потому что проблема была в ней. Внутренний или интернальный локус контроля, напротив, предполагает, что причину внешних событий человек находит только в себе, и, если с ним случается что-то неожиданное или неприятное, он думает о том, каким образом оказался в этой ситуации, как мог повлиять на её возникновение, какова его роль в ней, в чём его ошибка, если ему не нравится результат.

 

Безусловно, исключительно внешний или внутренний локус контроля создаёт дисбаланс в психике человека. Человек с преобладанием внешнего локуса контроля часто может чувствовать себя в позиции жертвы и переживать собственную пассивность и беспомощность на фоне того, что ему кажется, что его жизнью управляют только другие люди или внешние обстоятельства. В этом случае психологу стоит сделать акцент на том, чтобы человек ощутил, каков его личный вклад в его жизнь и каким образом складывается ситуация, в которой он постоянно прислушивается к кому-то другому или делает так, как хотят другие, а не он сам, т.е. почему у других так много власти над ним.

 

Преобладание внутреннего локуса контроля приводит к гиперответственности и чувству вины. Но далеко не за все события человек может отвечать только сам. Некоторые события - результат взаимных действий и договорённостей с другими людьми, некоторые могут никак не зависеть от человека. Например, при работе с травмой насилия или психологическими последствиями стихийных бедствий акцент на внутреннем локусе контроля может только усугубить состояние клиента, ведь в этих ситуациях он не действовал, а претерпевал некое травматичное для себя воздействие со стороны других людей или внешней среды.

 

В обыденной жизни между внешним и внутренним контролем нужен баланс, а для этого важно научиться различать, что по-настоящему от нас зависит, и тогда мы в состоянии это изменить, а что - нет. Так, мы не можем изменить своё детство, глобально перестроить окружающую нас культуру или общество, но можем проработать детские травмы, найти своё место в обществе, выбрать наилучшие для своего развития условия и варианты из возможных (и в отношениях, и в профессиональной жизни, и в любых других сферах).

 

Исключительно внешний локус контроля, как правило, сочетается со страхом перед ответственностью и взрослением. Если человек перекладывает ответственность на других людей, это избавляет его от экзистенциальной вины - за те возможности, которые он не реализовал, выборы, которые он не сделал. Для кого-то груз этой ответственности может быть слишком тяжёлым и давящим. А столкновение с позицией авторства своей жизни - болезненным. И, если резко изменить локус контроля, есть риск внезапного погружения в тревогу или депрессию, поскольку внешний локус контроля выполняет защитную функцию. А с психологическими защитами важно соблюдать осторожность - не срывать, а медленно прорабатывать их. Поэтому психологическая работа с локусом контроля идёт постепенно, с самых мелких и обыденных примеров из жизни клиента. Например, если клиенту кажется, что он опоздал на работу, потому что на улице кто-то задержал его, психолог спрашивает, что заставило его откликнуться на того, кто его задержал, в чём в этот момент проявилась его личная позиция и почему таким был его личный выбор. Ведь он мог просто пройти мимо, но ему было важно в этот момент ответить на просьбу.

 

Постепенно делая шаги в сторону внутреннего локуса контроля, человек расширяет степень своей свободы, осознавая, что в жизни всё больше зависит только от него. И, несмотря на то, что внешние условия не всегда возможно изменить, можно изменить свою реакцию на них, выработать психологическую устойчивость, сделать свою жизнь более переносимой и комфортной. В этом смысле, развитие внутреннего локуса контроля предполагает не только осознание своей силы и ресурсов, но и признание своих слабостей и ограничений. Ведь, если другие виноваты в том, что у человека что-то не получилось, или, наоборот, только в них лежит причина его успеха, на других в этот момент проецируются отторгаемые человеком части себя - враждебные и угрожающие, сильные и покровительствующие, слабые и беспомощные. В случае таких обширных проекций задача психолога состоит в том, чтобы вернуть их самому клиенту, и только тогда он сможет научиться опираться на себя и управлять собственной жизнью. 

Чувства стыда и вины являются важными регуляторами поведения человека в социуме, поскольку позволяют ему ориентироваться не только на себя, но и учитывать потребности и чувства других людей. Чувство стыда возникает тогда, когда человек делает нечто, что не принято в обществе или сообществе, к которому он принадлежит. Например, в патриархальной культуре стыдно не уступить даме место в транспорте, стыдно оставить женщину с ребёнком одну и без помощи. Во многих обществах стыдно быть неблагодарным и обманывать других людей. Чувство стыда может касаться не только глубинных ценностных норм, разделяемых конкретным сообществом людей, но и повседневных нормативов поведения - того, как человек одевается, ведёт себя, разговаривает. К примеру, стыдно вести себя невежливо, некультурно, грубо, по-хамски. Некоторые люди могут считать, что стыдно одеваться слишком открыто, вызывающе или неподобающим ситуации образом. 

 

В отличие от чувства стыда, вина является в большей степени личным, чем социальным чувством. Эти чувства схожи по генезису возникновения, ведь без других людей человек не сможет понять, что он виноват в чём-то, и ему должно быть стыдно. Чтобы усвоить внешние нормы, ему нужна обратная связь от людей, которые определённым образом реагируют на их нарушение. Так, с самого детства человек видит, что, если он не соблюдает социальные нормативы, его могут отругать, наказать, перестать с ним общаться, лишить его каких-то благ. Однако чувство стыда чаще связано с более поверхностными ситуациями - не так оделся, с кем-то не поздоровался, допустил оплошность. Чувство вины обычно возникает в более серьёзных ситуациях, когда человек не просто нарушил правила приличия, а думает, что причинил кому-то боль или вред.

 

Как и стыд, чувство вины несёт в себе полезные и позитивные личностные и социальные функции. Конструктивный аспект этого чувства заключается в возможности критично отнестись к самому себе, переосмыслить свои поступки и изменить поведение. Например, осознание, что кому-то был причинён вред, побуждает человека задуматься о том, не нарушил ли он чужие границы, вёл ли он себя в соответствии со своими моральными принципами, а, если нет, почему. Иногда чувство вины переживается человеком не только в связи с другими, но по поводу самого себя и своей жизни. Так, он может чувствовать себя виноватым перед собой за то, что не стремится к своим целям, не реализует себя, обманывает себя, не соответствует своему внутреннему идеалу. 

 

Несмотря на полезные регулятивные функции чувств вины и стыда, в отдельных случаях эти чувства становятся деструктивными. Чувство стыда может сковывать человека, а мысль "что подумают люди?" часто переживается людьми как нечто чужое, чуждое - какие-то навязанные извне нормативы, которые мешают им быть свободными и счастливыми. Ведь невозможно строить всю свою жизнь на единственном ориентире - что подумают другие. Если ориентироваться только на других, человек не сможет быть самостоятельным и спонтанным. Он зачахнет и увянет в конформизме, поскольку так и не сможет проявить самого себя, реализовать свою индивидуальность. Чувство стыда также мешает человеку быть критичным и творческим, строить свою жизнь так, как хотел бы он сам. 

 

Чувство вины аналогичным образом может приобрести деструктивные формы, когда, вместо того, чтобы извлекать из происходящего ценный для себя опыт и действовать, трансформируя вину в ответственность, человек погружается в бесконечные, парализующие его активность самообвинения. И тогда "я плохой, я во всём виноват" становится кредо его жизни, а самообвинения порой превращаются в позицию мученика, т.е. становятся инверсией гордыни. Обвиняя во всех бедах самого себя, он пытается спасти себя от чужих обвинений, но никому не становится легче от того, что он топит себя в чувстве вины. 

 

Чувства стыда и вины серьёзно мешают человеку тогда, когда он чувствует себя недостаточно хорошим или недостойным, чтобы сделать что-то конструктивное или изменить свою жизнь в лучшую сторону. Он боится, что его осудят, переживает о том, что о нём подумают, думает о том, заслужил ли он что-то хорошее, и все эти мысли препятствуют смелости, блокируют его "мужество быть". 

 

Избавление от этих чувств не так просто, как кажется, ведь, даже тогда, когда эти чувства - следствие чужих внушений или манипуляций, они переживаются человеком как свои собственные. Поэтому, чтобы избавиться от этих чувств, в первую очередь, нужно найти их исток - кто и за что винил или стыдил человека в прошлом. Во-вторых, важно прояснить собственные внутренние нормы или моральные принципы человека - чем он руководствуется в своей повседневной жизни и серьёзных поступках и насколько он сейчас живёт в согласии с этими нормами. В некоторых случаях сами нормы являются не вполне своими, т.е. некритично впитанными извне. И тогда задача состоит в том, чтобы глубже осознать, насколько человек внутренне согласен с этими нормами, что из них ему кажется важным для его жизни, а что он мог бы отбросить или отдать обратно тем людям, которые внушали ему их. В-третьих, при работе с чувствами стыда и вины общественному или коллективному важно противопоставить индивидуальное, чтобы человек мог выделить себя из толпы как отдельную, автономную личность и осознать своё право на то, чтобы быть собой вне зависимости от того, что думают о нём другие.