Публикации с тегом Диалог (10)

Сейчас многие мужчины и женщины осознают, что в их отношениях присутствует эмоциональное насилие. И им хочется это изменить. Ведь отношения, в которых есть уважение, душевное тепло и любовь - ресурснее и счастливее.

 

На что обратить внимание:

 

 

Какие из этих пунктов про вас?

 

Если есть осознание, что в отношениях применяете эмоциональное насилие. Уже хорошо. А если есть желание это в себе изменить и вести свою пару к счастью и любви для двоих. Просто превосходно.

 

Зная свои манипулятивные ловушки и тот вид эмоционального насилия, которые вы постоянно применяете.

 

Задавайте себе вопрос. Как я могу получить результат – обговаривая с партнером ситуацию. Что мне мешает выходить на такой разговор? Чего я боюсь при откровенном разговоре с партнером?

 

 

Менять себя и свои паттерны поведения – важно и нужно. Особенно если интересно проявляться  в большом мире. Выходить за пределы семьи и становится заметными для чужих людей. Опора в паре или семье только укрепит перед новыми вызовами, как и новыми успехами.

 

 24 февраля на онлайн - мастер-класс «Эмоциональное насилие. Как перестать чувствовать себя все время виноватой» вы расширите внутреннюю психологическую вместимость (личную емкость), осознаете какие триггеры насилия включаются у вас в отношениях. Сделает диагностику и практическую работу с расстановочной картой.

 

Проблемы отношений разрешаются только отношениями и в отношениях, именно поэтому важно прорабатывать их не в одиночестве, а в терапии. В терапии клиент получает возможность побыть в безопасном пространстве принятия, которое в то же время имеет свои границы и рамки. Психолог слушает его, задаёт уточняющие и терапевтические вопросы, интерпретирует, проявляет интерес, внимание и уважение к личности клиента, благодаря чему клиент чувствует и понимает, что он, в принципе, может быть ценным и важным для другой личности. 

 

Помимо принятия, в терапевтическом пространстве есть и фрустрация. Например, границы не всегда могут нравиться клиенту - кому-то хотелось бы, чтобы психолог был готов выслушать его и вне сеансов, либо проявить к нему больше сочувствия. Кто-то другой может быть периодически недоволен интерпретациями, т.к. комфортнее чувствует себя тогда, когда терапевт максимально точно отражает его. 

 

Для хода терапии важны как моменты сближения, так и моменты отдаления. Важно проговаривать, как клиент переживает их, что чувствует в эти моменты. Например, когда терапевт внимательно слушает его, принимает и попадает в точку - каково клиенту быть с этим здесь и сейчас? И кто-то благодаря терапевтическому принятию чувствует себя увереннее и ощущает облегчение (наконец-то кто-то выслушал, понял и принял!), а кто-то другой может проявлять недоверие, которое подспудно выражается в мыслях "да он меня слушает только из-за того, что получает за свою работу деньги!", "на самом деле я ему не интересен, но он никогда мне об этом не скажет", "он просто проявляет профессиональную вежливость!". 

 

Аналогично и в случаях, когда в терапии возникают моменты несогласия и отдаления, полезно отследить, как клиент реагирует на эти моменты. Может ли он видеть в них какой-то конструктив или склонен сразу же обесценивать терапию или искать другого психолога, с которым будет чувствовать себя в большем слиянии.

 

Любые моменты терапевтических отношений являются значимыми, поскольку они отражают то, каким образом клиент, в принципе, строит отношения с другими людьми, что чувствует в этих отношениях и чего ждёт от них. Если проблема заключается в том, что клиент не выдерживает длительных, глубоких и по-настоящему близких отношений, эта проблема будет проявляться и в анализе. Например, он может проходить терапию "заходами" на короткий срок, избегая долгой терапии и регулярного посещения психолога. Если клиент никому не доверяет, он не будет доверять и психологу. Если клиент ждёт от всех подвоха, аналогичного он будет ожидать и от терапевта. 

 

Терапевтические отношения создают безопасное пространство, в котором можно не только осознать и проговорить те паттерны, которые повторяются у клиента во всех его отношениях с людьми и вне терапии, но и изменить эти паттерны. Если он склонен прерывать контакт и уходить от подлинной близости, терапевт аккуратно обращает на это внимание, предлагая обсудить формат и содержание терапии, в которой, к примеру, клиент избегает говорить о своих проблемах, дискомфорте или контакте с терапевтом, в целом. В процессе такого обсуждения обычно выясняется, что избегающие модели связаны не с терапевтом, а с теми отношениями, в которых клиент применял их ранее и в которых эти модели приводили к успеху. Но, вероятно, они работают не со всеми людьми и не во всех отношениях. А то, что было актуально в детстве, может мешать клиенту строить отношения сейчас, уже во взрослом возрасте, в другой ситуации. Так, если в детстве мама охотно откликалась на капризы, во взрослом возрасте человек может отмечать, что партнёры или друзья, скорее, раздражаются или пугаются, если сталкиваются с чем-то подобным. 

 

Чтобы терапевтические отношения могли развернуться и стать подлинно терапевтическими, очень важно, чтобы терапия была длительной. В кратковременной терапии возможно установить первичный рабочий контакт, но на примере этого контакта невозможно отследить и изменить ту динамику внутренних процессов, которую переживает и проявляет клиент в отношениях с близкими ему людьми. 

 

 

Если представить гештальт-терапию в виде дерева, а её теоретические основания в виде ветвей, то одни из наиболее заметных будут три ветви, без которых гештальт-терапия будет не гештальт-терапией, а чем-то другим. Называются они: феноменология, диалог и теория поля. В рамках своей писательской деятельности два года назад, была опубликована статья, посвященная феноменологии в гештальт-терапии [4], в этой статье я хочу рассказать свое представление о диалоге, как одной из ключевых, очень важных теоретических и процессуальных оснований гештальт-терапии.

 

В рамках статьи хочу порассуждать о нескольких вопросах, касающегося диалога в гештальт-терапии, такие как: методологические и философские основания диалога, определение и критерии диалога, этапы и свойства диалога, диалоговые роли, возможности диалога, психотерапевтический резонанс и интерсиволическое пространство диалога, концепции незавершённых действий и диалог в гештальт-терапии.

 

 

Начать свое повествование думаю по традиции с имеющихся теоретических положений касательно разрабатываемой темы, в данном случае, диалога в гештальт-терапии. Современные теоретики и практики в области гештальт-терапии говоря о диалоге в гештальт-терапии, о его исторических корнях, чаще всего ссылаются на работы Мартина Бубера. Во много именно работы Бубера послужили фундаментом для последующих разработок гештальт-терапевтов в области диалога.

 

Мартин Бубер, экзистенциальный философ. Основные работы были написаны в первой половине 20го века. Центральная идея философии Бубера – фундаментальная ситуация сосуществования «Я» с другой личностью, существования, как «со-бытия» с другими людьми. Основные идеи буберовского диалога изложены в книге «Я и Ты» [2]. В работе Бубер противопоставляет отношение «Я-Ты» и «Я-Оно», где первое – «любовный диалог», живое межличностное отношение, а второе – повседневное утилитарное отношение. Бубер считал, что «Я-Ты» отношение возможно не только к человеку, но и, например, к дереву: в этом случае вместо биологических или физических характеристик дерева я буду иметь дело с его ценностной, духовной природой. Два типа отношения, по концепции Бубера, порождают два противоположных образа мира [16].

 

Мартин Бубер считает, что диалог между людьми может вестись не только посредством речи; сюда включена еще и невербальная информация - жесты, мимика, а также ситуация, в которой оказались собеседники. Диалог предполагает взаимность, как условие возможности общения, создающего пространство открытости между "Я" и "Ты". Отношения, в которые вовлечен человек в течение всей своей жизни, в которых он существует, могут быть либо ОТНОШЕНИЯМИ "С" (Я-ТЫ), либо ОТНОШЕНИЯМИ "К" (Я-ОНО), то есть либо отношениями вчувствования, либо субъектно-объектными отношениями [14].

 

В бытовом употреблении диалог, это обоюдный разговор. Экзистенциальный диалог – это то, что происходит, когда два человека встречаются как личности, где каждая личность затронута другим и отзывчива к другому, «Я и Ты». Это не последовательность заготовленных монологов, это специальная форма контакта. Именно в этом, последнем смысле этот термин используется в гештальт-терапии [5, с. 287].

 

Концепция диалога описывает отношения между человеком и миром. Не межличностную коммуникацию, не закономерности предметной деятельности и даже не контакт в поле организм/среда, а отношения между человеком и миром. Человек – живое существо, сознающее свою отдельность. В этом сознании своей отдельности и единичности он противопоставлен огромности мира. Как обходиться с этой необъятностью мироздания? Человек, который не хочет даже задумываться над соотнесением себя и мира, существует на до-философском (обыденном) уровне мировоззрения. Признаками подлинного диалога, подлинной встречи являются удивление перед лицом инаковости другого человека и интерес к его непредсказуемой активности. Когда происходит переживание встречи, то опыт и категоризация отступают. Другой открывается мне, но в момент этой встречи я не узнаю о нем ничего, кроме того, что непосредственно предстает мне, кроме того, что сейчас находится между нами и не может быть отнесено ни к одному, ни к другому по отдельности [10].

 

Мартин Бубер утверждал, что «пространство между» является тем местом, где происходит диалог. «Пространство между» — не только сущностный признак диалога, но также нечто, что может быть непосредственно переживаемым. И это переживание пространства между Мной и Другим является еще одним феноменологическим признаком диалога [11].

 

Разные авторы подчёркивают разные характеристики диалога в ходе терапевтических взаимоотношениях в гештальт-терапии, однако среди этой разности есть объединяющие характеристики, которые созвучны у нескольких авторов между собой [1, 5, 15]. Это следующие характеристики: включенность, присутствие и преданность диалогу.

 

Включенность. Включенность – означает поместить себя, насколько возможно, в опыт другого без суждения, анализа или интерпретации, с одновременным сохранением восприятием отдельного и автономного собственного присутствия. Включение создаёт безопасную среду для феноменологической работы клиента и посредством сообщения клиенту появившегося понимания его опыта - помогает сделать самоосознавание клиента более четким [5, с. 186]. Терапевт контактирует с клиентом и в тоже время позволяет себе быть затронутым клиентом и переживанием клиента. Он пытается увидеть мир глазами клиента. Практикуя включение, терапевт одновременно находится в отношениях с клиентом и собирает информацию о нем [5, с. 312]. Похоже, что в своих основных чертах Эмпатия прямо противоположна Включенности, так как она основана на восприятии опыта Клиента через обращение к своему опыту. Таким образом незаметно упускается опыт другого как Другого. Требование Включенности в Диалоге заключается в том, чтобы быть открытым восприятию отличий и «непохожестей» опыта Другого. Главная основа Включенности состоит в остроте восприятия контрастов, отличий Другого от себя и видении Другого как по-настоящему Другого. Для Бубера процесс Включенности одного человека в жизнь другого не равен эмпатии. Процесс Включенности описан им как «представления» реальности другого путем Встречи с Другим. Определение индивидуальности Бубера основано не на видении или знании другого человека как части своего собственного опыта. Видеть Другого как Другого - более глубоко, более требовательно и более целебно. Именно подобное видение способствует аутентичной встрече [1].

 

Присутствие. Большинство дискуссий о Присутствии определяют «Присутствовать» как противоположность «казаться». Применение Присутствия в терапии предполагает внимательное рассмотрение проблемы Клиента при полном Присутствии Терапевта во встрече. Обучение присутствию – это, скорее всего, процесс обучения обнаружения всего того, что МЕШАЕТ быть с клиентом в его проблеме, а НЕ тому, что собственно делать [1]. Гештальт-терапевт выражает себя клиенту. Регулярно, осмысленно, обдуманно и разборчиво он выражает свои наблюдения, предпочтения, чувства, личный опыт и мысли. Таким образом, психотерапевт делится с клиентом своим видением через феноменологические отклики, что помогает клиенту узнать о доверии непосредственному опыту и использования его для повышения осознавания. Если психотерапевт опирается на теоретическую интерпретацию, а не свой личный опыт, он ведёт клиента к тому, чтобы тот опирался на феномены, не находящиеся в его собственном непосредственном опыте, в качестве инструмента повышения осознавания. В гештальт-терапии психотерапевт не использует присутствие для того, чтобы через манипуляции подвести клиента к заранее определенным целям. Вместо этого терапевт способствует тому, чтобы клиенты осуществляли автономную саморегуляцию [5, с. 186-187]. В диалоговой психотерапии, терапевт показывает свою заботу путем своей честности больше, чем путем постоянной мягкости. Он не только позволяет пациенту быть тем, кто он есть, он позволяет себе быть тем, кто есть в ответ. Это включает больше, чем мягкое присутствие. Терапевт, который очень вовлечен и хочет выглядеть нейтрально, или напуган и хочет выглядеть спокойным, тот, что в ярости и хочет выглядеть принимающим и любящим – кажутся, а не присутствуют. Гештальт-терапевты также: показывают свои сомнения, обозначают границы, делится своими наблюдениями отвергаемыми клиентами, но наблюдаемыми автономным терапевтом [5, с. 313].

 

Преданность диалогу. Мы должны напомнить себе, что цель Терапии – это не установление контакта, особенно если контакт означает простое улучшение самочувствия в присутствии Другого. Это - упрощенная форма буберовского идеала человеческих отношений. Цель Терапевта, должно быть, состоит в том, чтобы быть дисциплинированным и готовить себя к открытости в возможной Встрече. Это приготовление является сердцем преданности Диалогу и требует тщательного исследования для ясного понимания Клиента, дисциплины и, возможно, смелости, для того, чтобы принести себя во «встречу». Терапевт – это не друг. Терапевт Присутствует не для того, чтобы чувствовать себя лучше, и, возможно, даже не для того, чтобы пациент почувствовал себя лучше, по крайней мере, немедленно. Точнее будет сказать, что пациент здесь для того, чтобы чувствовать более полно то, что можно почувствовать, и для того, чтобы вынести из опыта аутентичного существования то, как построить более подходящую жизнь. Диалог требует, чтобы Терапевт приготовил себя к возможности почувствовать себя как лучше, так и хуже [1]. Контакт - это нечто большее, чем просто то, что два человека делают друг с другом. Контакт есть нечто происходящее между людьми, нечто возникающее из взаимодействия между ними. Гештальт-терапевт отдаётся этому межличностному процессу. Это означает позволять контакту происходить, а не манипулировать, «делать», контролировать контакт и приводить его к определенному результату [5, с. 187]. Диалогический терапевт позволяет контролировать тому, что возникает «между». Терапевт осуществляет контакт с подходом «Я-Ты», а не духом контроля, воспитания, манипуляции, эксплуатации пациента или других форм «Я-Оно». Преданность диалогу означает пребывание в отношениях, эксплицитно основанное на том, что переживаешь и уважении к тому, что переживает другой [5, с. 314]. От терапевта требуется доверие к неотъемлемому достоинству каждой личности и способности личности организмически регулировать себя, чтобы придерживаться приверженности диалогу и целям процесса. Чтобы контактировать без чрезмерной оборонительности, пренебрежения или контроля, нужно это признание ценности или веры в самоопределение. В конечном счете предъявление себя и позволение тому, что между контролировать – это форма капитуляции, основывающейся в первую очередь на доверии, в надежде на подтверждение экспериментальными данными [5, с. 318].

 

 

Начинать описывать свои размышления о Диалоге в гештальт-терапии, наверное, также непросто как начинать осознанный, не автоматизированный, новый терапевтический диалог. Далеко не всегда, получается, сформулировать сразу с чего его хочется начать. Начало рождается из диффузного ощущения, из образов и ощущений едва уловимых в сознании. Это процесс, в котором далеко не всегда сразу бывают ясны его цели и задачи. Структура, цели и задачи диалога, на мой взгляд, формируются не столько заранее, сколько по большей части в непосредственном контакте, собирая островки определенности, в океане неясности начала контакта. Вот и я этом разделе попробую описывать островками свои размышления о диалоге, пробуя соединять их в единую канву.

 

Диалог для меня – это предание формы своим ощущениям и восприятию, о себе и мире, в виде послания другому, и при этом быть готовым воспринять и воспринимать послание от другого, создавая тем самым контакт. Это послание может быть выраженно в виде слова, а возможно в виде позы тела, мимики лица. В этом смысле одной из моих задач в процессе терапии я вижу, в том, чтобы помочь клиенту описывать свои ощущения и свое восприятие мира наиболее полно и ясно, в первую очередь для самого себя. Осознавание своего послания очень тонкий момент для меня, в котором из не всегда ясных ощущений и импульсов, формируется послание другому, выражающее себя. Выражая себя другому в виде послания, человек транслирует свои потребности, которые зачастую могут не осознаваться. В связи с чем, моя включенность, присутствие и преданность диалогу, о которых говорил выше, становятся особенно важными, они помогают поддержать процесс осознавания потребностей клиента.

 

Овладению навыка диалога сродни для меня овладению навыка парного танца. Изначально мы можем делать какие-то движения, но эти движения не оказываются единовременно синхронны с партнером, это не те движения, которые могут придать ощущение и переживание совместного танца, для этого требуется создать специальное усилие осознаванию себя и партнера. Тоже самое на мой взгляд происходит и с диалогом. Мы можем издавать звуки, произносить слова, но мы не можем быть априорно поняты друг другом и сразу оказываться в диалоге. Нам важно прилагать специальное усилие по осознаванию диалогового процесса, который может взаимообогащать его участников. Диалог – это совместное конструирование опыта в ситуации здесь и сейчас, его невозможно досконально предсказать и отрепетировать.

 

Диалог – это форма проявления бытия, своего рода мини жизнь, внутри которой разворачиваются множество возможных сценариев развития. Говорят, что сознание человека это целая вселенная, а диалог — это встреча двух вселенных, которые создают третью вселенную – пространство между.

 

Язык диалога, у каждого из нас разный, но вместе с тем, на мой взгляд, есть базовые импульсы, которые мы устремляем к другому, пытаясь оказаться в контакте с ним. На мой взгляд базовые импульсы диалога, сопоставимы с базовыми телесными импульсами: поглощение/выделение, напряжение/расслабление, толкание/притягивание. Это все первые импульсы по котором я могу узнать другого, как-то описать происходящий контакт между нами, обнаружить свое первое впечатление. В первичном моменте диалога я могу обратить внимание на такие феномены, как клиент формирует свое послание: он больше пытается что-то выделить или получить, он больше отталкивает меня словами или притягивает к себе, он больше напряжен или расслаблен. Благодаря этому я могу осознать на начальном этапе себя, клиента (какие мы) и пространство между нами (какое оно).

 

Эти импульсы преобразуются в слова, предложения, целую речь, через которые формируется диалог. Этот диалог вызывает определенный резонанс друг в друге и создается определенная конфигурация диалога, в котором клиент начинает методично занимать одну роль с соответствующим способом контакта, а терапевт другую со своим способом контакта. Описывание того, какие роли мы заняли и что мы делаем друг для друга, является еще одним важным фокусом моего внимания в процессе терапии.

 

 

«Кто я в этом диалоге?», вопрос которым на мой взгляд периодически стоит задаваться в процессе терапии. Вопрос, казалось бы, странный, ведь на поверхности все ясно – Я как специалист, психолог, гештальт-терапевт, который осуществляет свою профессиональную деятельность, а клиент – это человек, который благодаря этой деятельности что-то для себя получает. Однако, если взглянуть на ситуацию чуть глубже и дифференцированнее, все оказывается не так однозначно. Профессиональная деятельность психолога может оказываться с разными стилями: медицинский, учительский, наставнический, исследовательский и т.д. Также и клиент может описывать для себя по-разному, что он получает: помощь, развитие, поддержку и т.д.

 

Терапевт может самостоятельно и с помощью клиента попадать в бессознательные, но знакомые терапевту и клиенту роли, взятые из их жизни, вне терапевтического контекста, исходя из которых они могут вести диалог друг с другом. Эти роли являются собирательными образами помогающих в ходе жизни людей, которые уже есть в мире. Так как психотерапия исходя из истории человечества относительно молодая профессия (около 150 лет) и клиенты невольно проецируют на психотерапевтов различные образы. Плюс к этому, наше восприятие так создано, что благодаря двум свойствам: константности (относительное постоянство образа предмета при изменении) и апперцепции (зависимость восприятия от прошлого опыта и особенностей личности воспринимающего), мы переносим предыдущий опыт на актуальный жизнь [22].

Таким образом, ролей помогающих, может быть довольно много, я для себя выделяю следующие, с характерным для них посланием:

 

• мать – послание к матери, это запрос о принятии, «объятиях», не нападении, возможности бытия как такового. Оказавшись в проекционной роли матери, терапевт выражает много сочувствия, сопереживания, поддержать в проживании чувств.
• отец – послание к отцу, это запрос о признании, напутствии, ориентировке, поддержке в деятельности, в контакте с миром. Оказавшись в проекционной роли отца, терапевт старается что-то объяснить, дать признание, поддержать в деянии клиента, в его реализации.
• медик/спасатель – это, пожалуй, самая основная роль, которая проецируется на психолога/психотерапевта, после ролей родителей. Ведь собственно из медицины вышла психиатрия, а за ней психотерапия и психология. Да и при рождении, мы в первую очередь контактируем с медиками, они у людей чаще всего принимают роды. Послания к образу медика/спасателя бывают примерно следующие: помоги мне; спаси меня; дай рецепт/лекарство чтобы не было больно, какое угодно, лишь бы помогло. Приняв это послание, гештальт-терапевт своими интервенциями старается сделать для клиента именно это, что-то сказать, дать какую-то инструкцию или технику, чтобы стало по легче.
• учитель/наставник/эксперт – это на мой взгляд вторая по популярности роль, так как мы с самого раннего детства, все время чему-то учимся. Послания к образу учителя/наставника/эксперта бывают примерно такие: научи меня как делать правильнее; ты знаешь лучше меня, ты умный; дай мне инструкцию. Действия терапевта, при формировании такой позиции бывают примерно схожи с медицинской парадигмой, за исключением того, что накал боли бывает немного меньше, а инструкции носят характер развития.
• утешитель/духовный мудрец – третий помогающий. Во времена, когда отсутствовала медицина и педагогика, альтернативой им были духовно/религиозные деятели, которые выступали в роли мудрецов, «отпускателей грехов», дающих первичные ориентиры в жизни (в личной и внешней области), а вместе с этим и утешение. По сей день такого рода деятели пользуются популярностью, их деятельность с одной стороны опирается на их реальный опыт и мнение, с другой стороны на религиозное учение. Послания к такого рода образу и роли, примерно такое – как мне быть?! Терапевт же, оказавшись в этой роли, скорее выражает свое послание как носитель определенной мудрости, размещая свою философию, для формирования ментальной опоры клиента.
• маг/волшебник/гадалка – в еще более древние времена, когда еще не было духовных мудрецов, их место занимали «магические деятели», они знали то, что не знал никто, были обладателями «сверх силы», носителями «сверх знаний», могли знать что-то про человека, чего он и сам о себе не знает. Как бы это ни странно звучало в 21 веке, до сих пор, эти деятели вполне себе имеют востребованность. И зачастую к психологам приходят с таким же намерением, с посланиями: со мной что-то не так, сделай с этим что-нибудь, скажи, что с моей жизни было/есть/будет, дай «волшебное заклинание», избавь от страданий чудесным образом. Терапевт оказывается в этой зоне контакта, формирует интервенции, которые с трудом могут быть объяснены каким-либо образом, что-то из серии: «поле сработало», «я знаю, что у тебя было в прошлом и будет в будущем», когда терапевт догадался или додумал что-то и это знание родилось в отрыве от осознавания клиента. В этой позиции у терапевта даже как будто меняет голос, становится каким-то «демоническим».
• исследователь/сыщик – запрос к этой роли, найти какую-то деталь бытия, лучше ее распознать, осознать. Практика феноменологической редукции и описания тут бывает очень применима. Терапевт в данной роли бывает похож на ведущего раскопки, расчищающего какие-то феномены бытия клиента.
• историк/писатель хроники – запрос к этой роли чаще всего, бывает сопроводить проживание какого-то события, чтобы оно усвоилось в опыте. Причем события могут быть разного уровня, как поддерживающие, так и деструктивные. У человека может произойти какое-то важное свершение, достижение и ему важно осознать, как он к этому пришел. Или же наоборот у человека произошло какое-то драматичное событие и его также важно прожить, описать, как бы уложить в «полку» опыта.
• партнер/соратник – предшествующей этой роли, похожая на нее это роль брата/сестры (я их не стал разделять в виду их процессуальной схожести), запрос к такой роли, это запрос к встрече с другим, к взаимообмену, к некому сотворчеству. В этой роли клиент хочет быть более активным, распознающим себя и желающим распознать что с другим. Это диалоговая конфигурация, на мой взгляд, является переходом к контакту Я-Ты, возможно предшествующему завершение терапии.

 

Я специально не делаю обширного описания посланий терапевта, так как они могут не иметь специфически выраженного коммуникативного характера, тут важно в первую очередь самоощущение терапевта. Одна и та же интервенция, но с разным самоощущением, может носить разный посыл для клиента. Интервенция может быть произнесена с разной интонацией, выражением лица или позой тела. Для эксперимента вы можете попробовать задать один самых популярных вопросов в ходе терапии, «что ты чувствуешь?», представив себя в разных вышеописанных ролях. В ходе этого эксперимента, вы можете заметить эти тонкие нюансы отличий в этом вопросе.

 

Таким образом, на мой взгляд позиция терапевтического диалога бывает некой средней позицией из выше озвученных. Мы в той или иной мере понемногу: лечим, учим, сопереживаем, даем принятие и признание, ориентируем и т.д. Даже если мы это не хотим делать, в проективном образе клиента мы как терапевты бываем приглашены в эти роли и клиент об нас прямо или косвенно может удовлетворять свои незавершенные задачи развития, через восприятие нас в этих переносных ролях. В ходе терапии важно бессознательно не «заваливаться» в одну из этих ролей, то есть не начать усиленно лечить, учить, наставлять и т.д. или же что еще хуже, попасть в оборотные стороны этих ролей: ставит неоправданные диагнозы или оценки, отвергать, наказывать и т.д. В таком случае терапевт как бы оказывается в бессознательном «капкане» форм контакта, не осознавая процесс, в котором, оказывается. Также важно не забывать о задачах терапии – поддержка процесса осознавания и создания для этого соответствующего опыта контакта с клиентом. Важно не забывать о феноменологической позиции и принципах диалога, о которой писал в первой главе.

 

 

В этом параграфе я попробую описать свои размышления о том, за счет чего происходит осознавание диалогового процесса, то есть процесса понимания и узнавания самих себя внутри контакта с гештальт-терапевтами.

Предваряя ответы на этот вопрос, опишу для начала немного о ценности понимания и узнавания, как психического и межличностного феномена в психотерапии и жизни в целом. Понимание и узнавание, это на мой взгляд одни из основных потребностей, которые важно непрерывно удовлетворять людям. Мы как вид животных являемся на мой взгляд, с рождения дезинтегрированы и непонятны сами для себя, а мир является для нас еще более дезинтегрирован и не понятен. Это обуславливает наше хроническое переживание небезопасности, так как априорных опор в жизни оказывается очень мало. Мы нуждаемся в обнаружении внутренней и внешней реальности, а это обнаружение происходит благодаря процессу осознавания, которая включает в себя: понимание, узнавание и переживание.

 

Таким образом, в процессе психотерапии, перед тем как клиенту двигаться в какую-либо новизну (новые способы контакта со средой), ему важно быть понятым, узнанным, а также чувственно затронутым терапевтом и самим собой. Понимание, узнавание и чувственная затронутость становится фундаментом, опорой для дальнейшего развития, движения в новизну.

 

На мой взгляд вышеописанные процессы, происходят через формирование интерпсихического и межличностного символического пространства. Далее поясню что с имею в виду под этими терминами. На мой взгляд, мы обнаруживаем реальность, через набор символов, каждый феномен бытия в широком смысле этого слова, мы воспринимаем через какой-то символ, который имеет индивидуальную конфигурацию. Допустим, я сейчас пишу слово «камень» и каждый из вас, кто читает этот текст, представляет какой-то специфический символ или если угодно образ, явления, который для него является камнем.

 

Таким образом, в процессе гештальт-терапии, мы как терапевты пытаемся понять и узнать клиента в его интросимволическом пространстве, узнать и понять, что имеет в виду клиент, когда говорит то или иное слово или выражает невербально, а также дать символическое описание, тем чувственным, телесным и событийным феноменам, который клиент переживает, но не может им дать название. Часто многие чувства и телесные реакции либо не распознаются, либо подменяются другим описательным языком. Допустим, в ситуации стресса и неопределенности, человек может испытывать целую гамму чувству, от страха до азарта, или в виду дефицита времени и поддержки осознавания, почувствовать какое-то одно чувство, допустим стыд. В результате чего, многие события жизни воспринимаются таким образом, что часть феноменов реальности как бы «выпадает» из картинки мира клиента. Это «выпадение» может деструктивно сказываться на творческой адаптации к жизни. По вышеописанному примеру, если человек из множества чувств ощущает только стыд, формирует знание о себе, как о стыдящемся и среде как преимущественно стыдящей.

 

В результате диалогового включенности и присутствию гештальт-терапевта, у клиента в его интерсиволическом пространстве могут начать появляется новые символы, которые больше соответствуют его природному устройству, а это в свою очередь может способствовать развитию творческой адаптации в жизни клиента.

Включенность и присутствие на мой взгляд, становится возможна в следствии психофизиологического резонанса гештальт-терапевта в рамках диалога. Под психофизиологическим резонансом я имею в виду, комплекс реакций терапевта в ответ на контакт с клиентом. Резонанс может ощущаться, через телесные, эмоционально-чувственные и мыслительные реакции. В результате своего психофизиологического резонанса, терапевт может замечать феномены, находящиеся за пределами осознавания клиента, простаивать картинку интерсимволического пространства клиента, через описание осознанных феноменов. Важно отметить, что с каждым отдельным клиентом, резонанс будет в той или иной степени разный, следствии чего, с каждым клиентом формируется уникальное межличностное интерсимволическое пространство.

 

Оказавшись в контакте с клиентом, терапевт оказывается невольно приглашенным в символическое пространство клиента, в котором порой очень по-разному, в чём-то прекрасно, а в чем и очень нет. Какой-то феномен достаточно легко распознается и переживается, а какой-то с большим трудом. В процессе психотерапии мы как терапевты знакомимся с новым ландшафтом бытия, как бы путешествуем в инаковой зоне, где много неизведанного. В ходе знакомства с пространством бытия клиента можно встретиться с самыми разными переживаниями, от радости и трогательности до злости и страха. Получается заметить эти чувства порой только через свои переживания, свой резонанс возникающие в контакте с клиентом, от описания его жизни и от того способа контакта, влияния на нас, которое он создает в «здесь и сейчас» терапевтической ситуации. В этой связи терапевтам важно «возвращаться к себе», в свою вселенную и чувствовать её прелести, которые напитывают. Эти прелести важно сохранять и беречь в своём сознании.

 

Концепция «незавершенных действий», одно из важных теоретических положений в гештальт-терапии. На мой взгляд, опираясь именно на эту концепцию появились идеи о завершенном/незавершенном или закрытом/незакрытом гештальте.

 

Источниками данной концепции служат: гeштальт-психoлoгия восприятия и ранние исследования Блюмы Зeйгарник o незавершённых действиях. Блюма Зейгарник провела серию экспериментов, цель которых состояла в сравнении запоминания завершенных и незавершенных действий. В этих экспериментах Зейгарник предлагала испытуемым 18-20 заданий, половину из которых им разрешалось завершать, а другая половина прерывалась ею. После завершения последнего задания испытуемых просили вспомнить все задания, которые они выполняли. Процесс воспроизведения заданий проходил спонтанно. В результате оказалось, что испытуемые вспоминали незавершенные задания чаще, чем завершенные. Феномен лучшего запоминания незавершенных действий был назван эффектом Зейгарник. Этот феномен показал, что незавершенные действия создают напряженную заряженную систему, которая стремится к реализации и проводит в действие процесс запоминания. Б.Зейгарник пришла также к очень важному заключение, что напряженно-заряженная система, созданная незавершенными действиями, влияет не только на поведение и память, но и на целостную интрапсихическую сферу личности (эмоции, чувства, потребности и реальные жизненные события личности), влияние на которую активно учитывалась в дальнейшем гештальт-терапевтами [8].

 

Так Ф. Перлз утверждал, что внутри личности существует сильная тенденция завершить незавершенное, закончить незаконченное и достичь чувства целостности и наполненности [12]. В гештальт-терапии существуют различные определения незавершенных ситуаций, которые могут быть названы потребностно и эмоционально незавершенными. «Потребностно-незавершенные ситуации» содержат неудовлетворенные потребности, возникающие в результате прерывания потребностного цикла [8]. Прерывание цикла может быть, как за счет внешних социальных обстоятельств (допустим остановленность кем-либо, в каком-либо процессе), так и за счет внутренней психической активности (допустим остановленность в удовлетворении потребности исходя из какой-то идеи). Эмоционально незавершенные ситуации формируются в результате невыраженности, не проживания различного спектра чувства, эмоции.

 

Таким образом, в результате жизнедеятельности человек накапливает огромный спектр незавершенных ситуаций, которые влияют на все аспекты жизни, скапливая огромный нереализуемый энергетический заряд. И зачастую большую часть этих ситуаций в реальной жизни либо не представляется возможным завершить, либо у человека отсутствует представления о способе их завершения. В этой связи, гештальт-терапия с его диалоговой концепцией, на мой взгляд служит прекрасным пространством для возможности завершить незавершенные ситуации и более качественно преобразовать свою жизненную энергию в развитие своей жизни.

 

На мой взгляд, завершить незавершенные ситуации, становится возможным благодаря следующим процессам:

 

Во-первых, благодаря описанию незавершенных ситуаций. Я метафорически люблю называть это как «прописывание рельефа или ландшафта ситуации», в которой был клиент. Это описание позволяет воспроизвести в сознании ситуацию, которая переживается как незавершенная и обнаружить что именно в ней было незавершенно, а что все-таки было завершено, так как сама ситуация по факту уже завершена. В таком случае незавершенным оказывается скорее какое-то намерение (то что сам не сделал или проявил), ожидание (то что не сделали или проявили по отношению ко мне) или представление о ситуации, какой она должна была быть по ощущению клиента. Такое описание незавершенности, позволяет обнаружить какая потребность сейчас остается неудовлетворенной, что становится большой поддержкой, в поиске формы ее удовлетворения.

 

Во-вторых, возможность завершения появляется в виде терапевтического эксперимента, проигрывании этой ситуации. Допустим, клиент, описав эту ситуацию может выразить в рамках диалога, что у него осталось невыраженным, прожить чувство, которое было не прожито. Услышать эмоциональный отклик терапевта на событие, рассказанное клиентом, что может служить завершением ожидания реакции от среды. В этом процессе клиент оказывается не один, не изолирован в выборе своих проявлений. Таким образом, на мой взгляд, рельеф интрапсихического бытия клиента немного меняется, происходит процесс завершения, интеграции, снижения напряжения.

 

 

На основании предыдущих двух глав статьи, где я описываю свое представление об интерсиволическом пространстве терапии и концепции незавершенных действий, в этой главе я хочу описать своих размышления о том, в каких пространствах сознания, незавершенных задачах/ситуациях развития мы как гештальт-терапевты можем оказаться с клиентами. На основании этого, на мой взгляд, можно предположить, какие возможные фокусы внимания или иными словами терапевтические запросы могут быть в процессе работы.

 

Исходя из своего опыта, сопоставляя теоретические знание из возрастной психологии и процесс психотерапии с клиентами, я заметил некую схожесть в незавершенных задачах развития личности, в тот или иной возрастной период, с формами бытия клиентам в своей жизни и непосредственно в терапевтическом контакте. На основании этих наблюдений, у меня возникло предположение, что терапевтические запросы и соответственно стадии диалога, могут быть сопоставимы с зонами и задачами развития человека, которые в той или иной степени присущи каждому.

 

В описании этих зон развития, я обратился, к теоретическим положениям, возрастной периодизации из академической психологии, в частности к концепциям Выготского Л. С., и Эриксона Э. Х. [17, 21], сопоставляя соответствующую стадию развития со стадиями диалога с возможными запросами в процессе гештальт-терапии:

 

1) Первая стадия по Эриксону, это стадия младенчества, до 1 года. Социальная ситуация по Выготскому в этом периоде характеризуется практически полной биологической беспомощностью младенца, он не способен самостоятельно удовлетворить ни одну из жизненных потребностей, и его существование полностью зависимо от взрослых. Если физиологические и психоэмоциональные потребности младенца быстро удовлетворяют, малыш чувствует себя комфортно, формируется представление о безопасном мире, формируется базовое чувство доверия. При отсутствии должного ухода, любви, внимания вырабатывается страх неопределенности, базовое недоверие к миру. Если увязать эту стадию развития со стадией диалога в терапии, то это примерно сопоставимая стадия, когда у клиента формируется доверие к терапевту. На первый план выходят такие факторы контакта, как: подходящее пространство и время для работы, чтобы было комфортно обоим участникам; сохранение и устойчивость этих договоренностей (не опаздывать, не переносить и отменять встречи); базовая заинтересованность и включенность в контакт с клиентом. Это формирует базовое доверие и чувство безопасности, которое является фундаментом для остальной работы. Плюс к этому, если у клиента первый год жизни был сложным и у него фрустрировано чувство базового доверия к миру, это может быть одним из запросов работы, поддержка осознавания и создания опыта контакта в удовлетворении данной потребности.
2) Вторая стадия по Эриксону, это стадия ранее детство (или позднее младенчество) от 1 до 3 лет. Социальная ситуация по Выготскому в этом периоде характеризуется тем, что ситуация слитности ребёнка и взрослого распадается, появляется два взаимосвязанных полюса – ребёнок и взрослый. Формируется два противоречивых стремления ребёнка: быть самостоятельным, автономным и независимым от взрослого при объективной неспособностью к такому существованию. Ведущая деятельность направлена на усвоение общественно-выработанных способов употребления предметов. Формируется речь. При предоставлении возможности развивать и совершенствовать способности, без подкрепления опыта критикой, у ребенка вырабатывается ощущение контроля над собственным телом и побуждениями. Дети гордятся обретенными новыми навыками, проявляют инициативу. Если же взрослые стремятся «облегчить» жизнь ребенка, выполняют посильные для малыша действия, закладывают зерна сомнений, неуверенности. При систематическом ограждении ребенка от возможности проявить себя, а также акцентуации неудач (разлитое молоко, разбитая чашка, мокрая постель) навязывается неуверенность, стыд. Сомнения в себе и своих возможностях является помехой для взаимодействия с окружающим миром. Сопоставимая стадия в процессе терапии, это стадия освоения общих норм овладения терапии, формирования рабочего альянса. Формирования ответов на вопросы: Как пользоваться этим пространством? Какие договоренности имеются у обеих сторон (формирование контракта)? Что можно и стоит говорить в процессе терапии? Ответы на эти вопросы продолжают формировать фундамент для дальнейшего сотрудничества. Также фрустрированный опыт бытия раннего детства может формировать соответствующий имплицидный (скрытый) запрос на свободу контакта. Люди, оказавшись в терапии в ситуации достаточно сильной новизны могут быть скованны, с большим количеством стыда, неуверенности в себе и терапевте, могут запрашивать большое количество инструкций, правил ориентиров, по тому как им действовать в процессе терапии и жизни в целом. Таким образом, работа с ранним стыдом, может быть одним из фокусов внимания в процессе терапии.
3) Третья стадия по Эриксону, это стадия детства от 3 до 6 лет. Социальная ситуация по Выготскому характеризуется тем, что формируется центральное новообразование «система Я», а также речевое развитие способствует установлению отношений с более широким кругом взрослых и детей. Противоречие социальной ситуации развития ребёнка в дошкольном возрасте заключается в несоответствии реальных возможностей ребёнка и его стремлений быть как взрослый. Сюжетно-ролевая игра как ведущая для дошкольного возраста деятельность создаёт условия для разрешения этого противоречия. У детей, которым доступна свобода выбора двигательной активности, формируется и закрепляется предприимчивость. Взрослым важно отвечать на интеллектуальные запросы ребенка, предоставляя ответы на интересующие вопросы. Если же окружение показывает, что поведение несет опасность, вопросы и игры – глупы, неуместны, у ребенка формируется ощущение несоответствие нормам и ожиданиям. При успешном прохождении кризиса личность развивает целеустремленность, обратной стороной медали является пассивность, отсутствие инициативы. Сопоставимая стадия в терапии является формирование свободы проявления и обращения с собой и терапевтом. Включенность терапевта, его откликаемость на вопросы и интересы клиента, продолжают формировать устойчивый альянс терапевтических отношений. И также фрустированность этого периода жизни может привнести сопоставимый запрос, о страхе отвержения, страхе своей неуместности, сложности проявить инициативу (в том числе в диалоге), предприимчивости, возможно проявление депрессивной адаптации или астении.
4) Младший школьный возраст от 6 до 12 лет. Социальная ситуация – школьное обучение, учебная деятельность, обширные контакты с учителями и сверстниками. Данный период сопровождается развитием когнитивных способностей, формированием трудовых навыков, по средствам фантазии, творчества возникает желание созидать, проявлять себя через деятельность. Детям интересно мастерить, сооружать шалаши, пробовать себя в рукоделии, кулинарии и т.д. Если порывы ребенка хвалят, награждают и развивают, формируются способности к творчеству. Взрослые, которые пресекают самовыражение ребенка через трудовую деятельность, формируют у него чувство неполноценности, творческая ригидность. Окружение не ограничивается домом, оказывает влияние школьный социум. Положительным прохождением этапа является развитие уверенности, формируют не только родители, подкрепляют позитивный или негативный опыт наставники и учителя. Пересечение с диалогом в терапии может быть, поддержка творческого пути контакта, обнаружение нетривиальных способов осознания себя. Это и различные техники в рамках гештальт-подхода, допустим «горячий стул» или арт-методы, работа со снами и т.д. Клиенту в данном периоде важно бывает многое пробовать, он ко многому открыт. Таким образом, терапевту важно быть самому творчески открытым в контакте с клиентом, чтобы поддерживать этот важный процесс. Запрос на терапию может быть, переживание своей неполноценности, недостойности, сложности проживания новизны, сложности в процессе профессионального самоопределения.
5) Отрочество (подростковый возраст). Юность – от 12 до 20 лет. Внешние обстоятельства социальной ситуации в большинстве случаев остаются неизменными: подросток живёт в семье, ходит в школу, общается со сверстниками. Трансформируется внутренняя структура социальной ситуации, происходят изменения в ценностных ориентациях подростка и установках, иначе расставляются акценты. Общение со сверстниками выделяется в самостоятельную сферу жизни, приобретает большую значимость, чем общение со взрослыми – учителями и родителями. Отношения со взрослыми носят двойственный характер. Подросток стремится к независимости и самостоятельности, настаивает на равенстве прав со взрослыми, и одновременно не может самостоятельно обеспечить своё существование, нуждается в материальной и личностной поддержке со стороны родителей. Психологическое и физиологическое развитие подростков проявляется в возникновении новых потребностей, взглядов на устройство мира. Создают идеальную карту мира, семьи, отношений, несоответствующие реальности. Связь с окружающими колеблется между двумя крайностями – поиском своего Я и путаницей социальных ролей. При положительном исходе кризиса подросток обобщает свои роли — сына/дочери, ученика, друга и т.д. Путаница самоидентификации приводит к непониманию подростка кто он, к какой среде принадлежит. В терапии процесс данной стадии сопровождается запросами об осознании идентичности, принадлежности к своему сообществу, началу формирования близких отношений с людьми.
6) Шестая стадий по Эриксону (у Выготского описание заканчивается на подростковом периоде) это ранняя зрелость от 20 до 25 лет. Это период активного профессионального становления, когда человек себя пробует порой в разных профессиональных сферах в поисках своей наиболее подходящей профессии. Этот период также, когда происходит формирование любовной (в особенности) и дружеской привязанности. Развитие интимности по Эриксону заключается в способности заботиться об окружающих без потери идентичности. Если же в браке или приятельских отношениях личность не достигла близости, дальнейшее состояние определяется одиночеством/изоляцией. Соответственно терапевтические запросы и направление при пребывании на этой стадии психологического развития будет фокусироваться именно на этих запросах, поиск своего профессионального и отношенческого пути.
7) Средняя зрелость от 25 до 65 лет. На этом этапе наблюдается две параллельных линии развития личности: с одной стороны, общечеловеческий путь (продуктивность) и с другой стороны, зацикленность на себе (застой). Общечеловечность подразумевает интерес к судьбам людей как близкого круга (проф. деятельность, супружество, воспитание детей, забота о родителях), так и вне этого круга (мысли о будущих поколениях и устройстве общества). Вырабатывается ощущение причастности к истории формирования социума, возникает желание заботиться о молодежи, облегчения их жизни. Негативным разрешение стадии является сосредоточенность на себе, удовлетворение исключительно собственных потребностей, социальная изоляция. Это период, который включает в себя проживание различного рода естественных кризисов (допустим с рождением детей с одной стороны и отпусканием их из «родного гнезда» с другой), период периодического переосмысления жизни, потери старых смыслов и обнаружение новых. Все эти вопросы могут разворачиваться в терапевтическом взаимодействии и могут быть фокусами работы.
8) Поздняя зрелось от 65 лет и старше. Последняя стадия предполагает завершение трудовой деятельности, совпадает с биологической старостью. Психосоциальное состояние формируется между параметрами цельности/интеграции идентичности или безнадежности. Положительный исход кризиса формируется у людей, ощущающих удовлетворенность от прожитых лет. Тех, кто воспринимает жизнь, как цепь упущенных возможностей, охватывает отчаяние. Положительным разрешением конфликта идентичности является мудрость. В этой стадии терапия происходит как процесс целостного осмысления своей жизни, поддержка жизни в период, когда вопрос смерти с каждым годом становится все более актуальным. Подведение итогов и поиск возможности передать свою мудрость и любовь подрастающим поколениям.

Подводя вывод этому разделу, хочется отметить мое видение идеи сопоставления возрастной периодизации и социальной ситуации развития со стадиями диалога и соответствующими запросами, на мой взгляд, похоже с формированием тела, в котором каждый компонент, является опорой для следующего. Таким образом, как наше телесное развитие может происходить с какими-то трудностями, допустим в дошкольном возрасте в рационе питания может быть недостаток белка и это может повлиять на формирование мышц, далее этот дефицит заметно сказывается на формирование тела, чему в дальнейшем, возможно придется уделять особенное внимание. Так и отсутствие каких-то отношенческих, ментальных компонентов, которые я указывал выше, сказывается на последующие и этому тоже стоит уделять внимание. Важно не проскакивать важные аспекты своего развития, во имя какой-то цели или идеи. Допустим быстро оказываться в теме отношений, не осознав в достаточной степени о своей идентичности. Терапевту эти знания нужны не для того чтобы пристыдить невзначай клиента, сказав допустим, что его поведение детское и соответствует допустим трехлетнему возрасту, а каким-то образом поддержать клиента в проживании важных процессов этого периода сообразно потребности клиента и его актуальной зоны развития.

 

 

Описывая периоды диалога, мне пришла еще на ум мысль, что диалог может быть определенной формы/типа, то есть иметь какую-то определенную конфигурацию. Эта конфигурация диалога может быть опосредована различными факторами (в том числе теми, о которых я писал в предыдущем параграфе) и быть очень вариативна (форм контакта может быть множество). Вместе с тем, я предполагаю, одним из ключевых факторов, влияющих на конфигурацию диалога клиента как во время сессии, так и на его контакт со средой, является его первый тип привязанности (эмоциональной связи), формировавшийся в младенчестве и раннем детстве в контакте с родителями или людьми выполняющих их функцию.

 

В этой связи я хочу вновь опереться на действующие теоретические положения, а именно, автора теории привязанности Джона Боулби и его последователей (в частности Мэри Эйнсворт), сопоставив его положения о типе/паттерне привязанности, с типами контакта клиента в процессе психотерапии [18]. Ниже я опишу типы привязанности с возможными формами диалога:

 

1) Надёжный тип привязанности. У ребёнка образуется надёжный тип привязанности в том случае, когда родитель доступен и в состоянии удовлетворить потребности ребёнка ответственным и подходящим образом. В младенчестве и раннем детстве, если родители заботливы и внимательны по отношению к своим детям, эти дети будут более склонны к надёжному стилю привязанности. Дети с надёжным типом привязанности сильнее тянутся к исследованию окружающей среды в том случае, когда они обладают знаниями о безопасности (что их значимый взрослый обязательно вернется в случае необходимости). Помощь взрослого укрепляет чувство безопасности, а также, когда ребёнок осознает пользу такого взаимодействия, он учится справляться с подобными ситуациями в будущем. Таким образом, надёжный тип можно рассматривать как наиболее адаптивный стиль привязанности [18]. Говоря о процессе терапевтического диалога, можно предположить, что форма контакта будет сопоставимая с типом привязанности, то есть, у клиента будет направленность к осознаванию себя и своей окружающей среды, в том числе и к осознаванию контакта происходящего с терапевтом. Контакт происходит по принципу сотрудничества, взаимодополнения.
2) Тревожно-устойчивый/амбивалентный тип привязанности. Он формируется, когда ребенок не уверен, что мать или другой значимый взрослый будет рядом, когда он понадобится. Поэтому такие дети обостренно реагируют на разлуку, настороженно относятся к чужим и не очень готовы действовать самостоятельно, потому что не чувствуют себя в полной безопасности. У такого ребенка формируется неоднозначная реакция на возвращение матери: он и рад этому возвращению, и зол на то, что его бросили [3]. Стратегия тревожно-устойчивого/амбивалентного стиля – это ответ на непредсказуемый стиль ухода [18]. Эта стратегия может проявляться в контролировании отношений, сомнительности, настороженности, исследования мира происходит немного. Таким образом, такая модель может проявляться в рамках терапевтического процесса. Этот процесс будет происходит по примерному сценарию «два шага вперед, шаг назад», «приближение-отдаление», клиент будет тестировать дополнительно как терапевта, так и само пространство, на сколько этот подход подходящий, на сколько он уместный, на сколько он продвигающий. Терапевту важно сохранять свою устойчивую позицию, воспринимать этот процесс как естественный для этого клиента, хоть это и делать может быть не просто, так как терапевт от такого стиля контакта, может оказываться в амбивалентных переживаниях, радости-злости, теплоты-холода, принятия-отвержения и т.д.
3) Тревожно-избегающий. Ребёнок с тревожно-избегающим типом привязанности, соответственно, будет избегать или игнорировать значимого взрослого, а также будет показывать мало эмоций, когда значимый взрослый уходит или возвращается. Ребёнок будет мало интересоваться окружающей средой. Они не реагируют горем на отделение, и либо игнорируют значимого взрослого по возвращении, либо демонстрируют некоторые тенденции подходить ближе одновременно с другими тенденциями игнорировать или отворачиваться от значимого взрослого. Эйнсворт и Белл предположили, что невозмутимое поведение младенцев с избегающим типом на самом деле является маскировкой горя. Данная гипотеза, впоследствии была подтверждена исследованиями пульса младенцев с этим типом привязанности. Такая привязанность формируется в том случае, когда потребности ребёнка не учитываются, он сталкивается с холодом и отвержением, и приходит к убеждению, что удовлетворение его нужд не имеет никакого значения для значимого взрослого [18]. Соответственно такая форма контакта с миром становится базовой, в том числе и в процессе психотерапии. Клиенты с таким типом привязанности часто бывают как бы отчуждены от контакта, присутствуя и воспринимая себя функционально, не распознавая своих чувств, потребностей желаний. К доступу в основном бывают мысли, идеи, концепции, которым нужно следовать. Соответственно к терапевту отношение тоже бывает функциональным и от терапевта ожидается такая же функциональность. У человека часто бывает идея, что он сформировал себя сам, без чьей-либо поддержки. Вместе с тем, приход на терапию бывает сопряжен с переживанием жизненного кризиса, в описании которого складывается, что действующая система контакта, перестает поддерживать и развивать. Становится важным прикладывать усилия в формировании нового способа контакта, в котором можно замечать свои чувства, обнаруживать переживание от присутствия другого, чувствовать поддержку.
4) Дезорганизующая/дезориентированная привязанность. Поведение младенцев кодируется как дезорганизующее/дезориентированное, если включает в себя явные проявления страха; противоречивое поведение или если есть признаки происходящих одновременно или последовательно разнообразных движений следующих видов: стереотипные, асимметричные, резкие или «застывающие», а также кажущаяся разобщенность. Такие формы поведения можно охарактеризовать как «стратегии отчаяния», свидетельствующая, что система привязанности была разрушена (например, страхом или гневом). Зачастую такая привязанность формируется при проживании травматического опыта матери, допустим переживание потери [18]. Таким образом у человека, с таким типом привязанности может формироваться свой травматический паттерн из-за отсутствия связи со значимым взрослым, происходит переживания непрерывного кризиса, скорби, душевной боли, депрессивной адаптации и т.д. Таким образом, все психические функции могут быть использованы, в основном на самоподдержку, обеспечение безопасности и в заметно меньшей степени, на выстраивание отношений с внешним миром. Это обуславливает специфическую форму контакта в процессе психотерапии, в которой важна неспешность, осторожность и аккуратность в интервенциях. Не спешно, медленно формировать внутреннюю и внешнюю картинку мира, в ситуации переживания непрерывного хаоса.

 

Таким образом, на мой взгляд, особенности прохождения стадий развития и формирования привязанности образуют различные проявления контакта/диалога и вместе с тем, соответствующие характерологические особенности или по-другому типы личности или еще можно рассмотреть, как расстройства личности (шизоидный, пограничный, нарциссический и т.д.), которые в свою очередь образуют специфические проявления контакта. В данном тексте я не возьмусь их описывать, так как это работа отдельной статьи, если не книги. В этом абзаце я скорее обозначаю и такую грань диалога. Описание типов личности или различных расстройств можно подробно изучить допустим у Отто Кернберга, в его работе «Тяжелые личностные расстройства» [7], он очень подробно описывает этот вопрос.

 

 

В этом параграфе, я хочу описать свои размышления о том, что мы как гештальт-терапевты можем предоставить или в чем можем поддержать клиента в рамках диалогового процесса. Это на мой взгляд важно, для наличия базовых, общих ориентиров, в зачастую сильно неопределенном процессе с клиентами, в особенности с новыми, которые первое время могут иметь достаточно смутные представление о психотерапии.

 

Я выделил следующие процессуальные возможности:

 

1) Предоставление своего терапевтического присутствия для размещения, проживания чувств, осознания своих телесных реакций и мыслей. То есть, мне как гештальт-терапевту, порой достаточно чувственно присутствовать, слушать клиента, давать пространство, создавать условия для того чтобы клиент мог выразить и прожить свои чувства, а также осознать свои телесные реакции и мысли. В этом аспекте, для клиента в меньшей степени важно предъявление терапевта, а важно предъявление самому.
2) Предоставление информационной поддержки по тем или иным психическим феноменам, которые могут быть поддержкой для ориентировки, в жизненных процессах клиента. Например, мы как специалисты можем описать для чего необходимо то или иное чувство, допустим злость или нежность, и какое может оказывать влияние удерживание этих чувств, не позволение им проявиться, невозможности внесения этих чувств в контакт. Такого рода информационная поддержка может быть периодически необходима.
3) Описывать свои чувства и телесные реакции в ходе диалога, в качестве поддержки осознавания чувств клиента и диалогового процесса, проходящего между нами. При обозначении своих чувств и телесных реакций, в «пространстве между» появляется доп. феномен, на который клиент может обратить внимание. Допустим клиент может усиленно рассказывать, как он много чего достигает, работает без выходных, чему очень рад, чуть ли в эйфории. В этом момент у меня как терапевта, может возникнуть беспокойство и тревога за клиента, за то, на сколько его организм может выдержать такую нагрузку. Обозначение моего беспокойства может быть доп. ориентиром для клиента, которое может быть им самим вытеснено из сознания. В результате моего эмоционального отклика клиент может обратить внимание на беспокойство о самом себе и произвести процесс осознавания своего жизненного процесса более широко, с учетом не только радости и эйфории, на и беспокойства о сохранности организма.
4) Поддержать процесс осознавания индивидуальных особенностей внутреннего (психического) и внешнего (окружающей среды) бытия клиента, путем уточняющих вопросов. Вопрос гештальт-терапевта обращенный к организации бытия клиента, сподвигает к обращению внимания клиента самого себя, своей жизни. Для примера можно привести вопрос, который является как минимум одним из самых часто задаваемых, «что ты сейчас чувствуешь?». Этот вопрос обращает внимание клиент, на его чувственное наполнение контакта в актуальный момент времени, на то, как происходит контакт сейчас. Это осознавание может служить одним из небольших ориентиров в осознавании клиентом себя в более широком жизненном контексте, к примеру, того, какими чувствами бывает наполнен определенный контакт, допустим, когда кто-то выражает своей беспокойство о его состоянии.
5) Поддержать процесс создания нового опыта контакта, виде терапевтического эксперимента и фокусировки на процессе контакта происходящего между клиентом и терапевтом. Терапевтические эксперименты могут быть как в виде фокусировки на каком-то феномене, к примеру, на осознавание своего дыхания в момент контакта или в виде усиления какого-то явления, допустим усиления жестикуляции рук и осознавания что это может быть за посыл в среду, пробовать воссоединять свое чувственное наполнение с непосредственным действием. Также осознавание контакта между клиентом и терапевтом может быть частью эксперимента, к примеру, произнесение определенной фразы с усиленной жестикуляцией, которая едва была заметна, может быть специфическим новым важным посланием клиента, формирующим важное осознавание.

 

 

В этом параграфе я попробую описать свои размышления о том, какие периоды/этапы контакта бывают в рамках диалогового процесса. Это описание на мой взгляд служит той же задаче, которую я описывал в предыдущем параграфе, помощь в ориентировке, на сей раз частных ситуаций, в каждой сессии с клиентом, в том, как организовать наиболее экологичный контакт.

 

Я выделил следующие периоды/этапы:

 

1) Ориентировка – уточнение личного (чувственного, телесного) и жизненно-событийного контекста на котором клиент пришел. В этот период мы можем обратить внимание на следующие феномены: содержание рассказа, качество и способ контакта клиента, а также то чем я как терапевт оказываюсь затронут в контакте с клиентом. Таким образом, мы можем иметь первые представления о том, какая диалоговая ситуация может образоваться на конкретной сессии.;
2) Фокусировка – уточнение основного фокуса внимания/интереса клиента. Это может способствовать прояснению запроса клиента и формы ее реализации. Этот этап зачастую вызывает наибольшие сложности, так как на мой взгляд, в нем наибольшее количество неопределенности и необходимости производить со-настройку. Далеко не всегда у клиента имеется точное понимание, какой у него запрос на сессию и этот запрос важно формировать совместно. Формирование запроса сессии – это предание формы не до конца распознанным желаниям клиента. Это важный навык, в котором люди нуждаются и которому зачастую недостаточно обучены, так как с детства этому недостаточно уделяли внимания. Детям часто сложно формулировать свои желания, так как не хватает словарного запаса и пространства для их выражения, родителям часто сложно прояснять желания, так как не хватает терпения и устойчивости. В результате люди научаются не понимать, что хотят, возникает желание, что за них догадались и сами в свою очередь догадываться за других. Таким образом, терапевту важно проявлять терпение и чуткость к этому процессу, поначалу пробуя описывать послания клиента, соотнося на сколько я как терапевт его правильно понимаю. В этот период важно «не бросаться» в реализацию запроса, который еще не сформулирован, даже если у клиента уже есть какие-то неопределенные ожидания и он настойчиво задается вопросом «что мне делать?», так как зачастую еще совершенно не понятно, что нужно делать и для чего.
3) Реализация запроса – организация процесса, поддерживающего запрос клиента. Процессы могут организованны в соответствии с периодом диалога, описываемым в параграфе 6 и с возможностями диалога, описываемых в параграфе 8.
4) Подведение итогов. По окончание сессии важно подвести небольшие итоги для соотнесения первичных планов с итоговой реализацией, а также подведение итогов важно для интеграции опыта терапевтической сессии.

 

 

На этом я завершаю описывать свои размышления о диалоге в гештальт-терапии, с осознанием, с одной стороны, что текст получился неожиданно для меня большой, изначально я думал, что он будет меньше и описывать все «листочки» и «цветочки» этой ветви гештальт-терапии тоже будет легче, в начале пути я не осознавал, на сколько цветущая диалоговая ветвь гештальт-терапии. С другой стороны, я завершаю с осознанием, что всех граней и нюансов диалога в гештальт-терапии одному человеку скорее всего описать невозможно. Как я и говорил в начале текста, каждый человек и его сознание, это целая вселенная, а диалог – это ситуация встречи этих «вселенных», где создается третья вселенная - «пространство между».

 

Я надеюсь, что эта статья будет одной из ветвей описаний диалога, которая дополнит гамму описаний и возможно будет фундаментом для дальнейших теоретических исследований и практических работ в психотерапии в целом и гештальт-терапии в частности, а также возможно будет интересна любителям психологии, желающим улучшить качество контакта с окружающими людьми. Всего этого, хочется пожелать всем читателям, которые терпеливо и надеюсь с интересом дочитавших до этой точки. Спасибо вам за внимание. Продолжение следует…

 

1. Burley Virginia, статья «Диалог: теория и практика», сайт http://www.vegi.ru/institute/articles/;
2. Бубер Мартин «Я и Ты». / Издательство Высшая Школа, Серия Библиотека Философа, 1993 год;
3. Варламова Дарья, статья «Теория привязанности. Почему мы строим отношения по одним и тем же схемам», сайт https://snob.ru/selected/entry/117525/;
4. Габеев Константин, «Осознание личной энергии, или как я понимаю феноменологический подход в психотерапии». // «Гештальт 2020», Сборник материалов Общества практикующих психологов «Гештальт-подход», Издательство Московский Гештальт Институт, 2020 год, с. 47-56;
5. Йонтеф М. Гари «В поисках зеркала живого себя. Осознавание диалогового процесса. Книга первая». / Издательство Московский Гештальт Институт, 2019 год;
6. Каменская Галина, Логинов Константин. «Диалог в гештальт-терапии», сайт www.youtube.com, канал Константин Логинов;
7. Кернберг фон Отто «Тяжелые личностные расстройства», / Издательство Независимая фирма «Класс», Москва, 2000 год.
8. Мазур Елена, статья «Концeпция нeзавeршeнных дeйствий в гештальт-терапии», сайт https://gestalt.ru/kontseptsiya-nezavershennyh-dejstvij-v-geshtalt-terapii/;
9. Мезяева Елена, статья «6 Базовых движений контакта человека с миром», сайт https://psychology74.ru/articles/382998;
10. Немеринский Олег, статья «Страсть и диалог», сайт http://gestalt-therapy.ru/biblio/theor/passion_and_dialog/;
11. Немеринский Олег, статья «Стыд и диалог», сайт http://gestalt-therapy.ru/biblio/theor/shame_and_dialog/;
12. Петрова Елена, статья «Незавершенный гештальт», сайт http://www.gestalt.sp.ru/what_is_gestalt/id96/;
13. Повереннова Алла, Валамин Андрей. «Задачи и основания психотерапии», сайт www.youtube.com, канал Александр Купчик;
14. Попова Лариса Ивановна, статья «Понятие диалога. Мартин Бубер. «Я-Ты» отношения и «Я-Оно» отношения. Конспект», сайт https://www.b17.ru/blog/117348/;
15. Резник Роберт, статья «Теория Поля, Феноменология и Диалог», сайт https://vitaliyeliseev.com/program-materials/gestalt/reznik/;
16. Свободная энциклопедия Википедия, статья «Бубер Мартин», сайт https://ru.wikipedia.org/wiki/Бубер,_Мартин;
17. Свободная энциклопедия Википедия, статья «Социальная ситуация развития», сайт https://ru.wikipedia.org/wiki/Социальная_ситуация_развития;
18. Свободная энциклопедия Википедия, статья «Теория привязанности», сайт https://ru.wikipedia.org/wiki/Теория_привязанности;
19. Сидорова Татьяна, «Что делает психотерапию возможной. Инструмент психотерапевта», сайт www.youtube.com, канал ТЕРАПИЯ И МОРЕ;
20. Смирнов Алексей, «Введение в процессы интенсива и формирование запроса», сайт www.youtube.com, канал ТЕРАПИЯ И МОРЕ;
21. Статья «Возрастная периодизация по Эриксону», сайт https://healthperfect.ru/vozrastnaya-periodizatsiya-po-eriksonu.html;
22. Статья «Свойства восприятия», сайт https://impsi.ru/general-psychology/vospriyatie-osnovnye-vidy-svojstva-i-osobennosti-vospriyatiya/#svovosp;
23. Фромм Изидор, «Создавая гештальт- терапию с Изедором Фромом», сайт www.youtube.com, канал Gestalt RGI.

 

Живопись, Игорь Прищепа

 "Созависимость. Семейная болезнь", - гласит название одной из книг Валентины Москаленко, специалистки в области созависимости. В этом названии отражена суть созависимости - её корни уходят в семью страдающего ей человека, в особую семейную ситуацию, которая была связана с тем, что кто-то из членов семьи был зависимым, а другие приобщились к этой болезни через ответную систему поведенческих и эмоциональных реакций - созависимость. 

 

Чаще всего причиной созависимости является именно алкогольная зависимость кого-то из членов семьи, но в современной аддиктологии выделяется и ряд других зависимостей. Зависимость может быть наркотической, игровой, сексуальной, пищевой или какой-либо ещё. При этом механизм разных зависимостей схож, и одни и те модели поведения действуют при разных зависимостях. Если говорить о психологических причинах зависимости, с одной стороны, это попытка заполнить внутреннюю пустоту, с другой стороны - уход от невыносимой реальности в альтернативное измерение, другой мир или изменённое состояние сознания.

 

Созависимость формируется тогда, когда человек вынужден сосуществовать рядом с тем, кто зависим, а, значит, частично брать на себя те жизненные функции, с которыми не справляется или не всегда справляется зависимый из-за своей болезни, спасать его, определённым образом относиться к его болезни - с одной стороны, выражать недовольство и, может быть, ругать, просить что-то сделать с этой зависимостью. С другой стороны, жалеть и пытаться помочь. Так, созависимый человек ходит по кругу сценария преследователя-спасателя-жертвы, оказываясь то в одной, то в другой, то в третьей роли. Не реагировать на то, что происходит с зависимым, ему трудно, и он вовлекается, пытается быть полезным и нужным, воспринимает чужую проблему, как свою, но в то же время переживает давление и несвободу от всей этой ситуации.

 

Если человек сосуществует с зависимым родственником с раннего детства, либо вырос в семье, где были зависимые, а, значит, есть и созависимые, высок риск, что его границы с самого начала будут нарушены, поскольку, функционируя в режиме треугольника преследования, спасения и жертвования, семейная система не может сохранять здоровые границы. И тогда в моменты формирования и обозначения границ они неизбежно будут нарушаться другими членами семьи, а впоследствии человеку будет трудно отделить своё "я" от чужого. 

 

Созависимым людям свойственно сливаться со своими близкими, растворяясь в них, и это значит не только то, что они склонны принимать на себя чужую боль, вовлекаться в решение чужих проблем и жертвовать собой ради других. Им трудно почувствовать себя в контакте с другими, и сам момент контакта часто означает для них потерю себя. И тогда сама ситуация контакта становится шаткой, ведь здоровый контакт подразумевает, что в нём участвуют два человека, два разных "я" со своими особенностями и пожеланиями. Сливаясь с другими, человек теряет границу контакта. Принося себя в жертву, он лишь на поверхностном уровне отказывается от своего "я", но в глубине души ждёт за это наград и ответных жертв, которые часто оставляет за пределами контакта, т.е. не проговаривает их с другими людьми. В итоге получается, что, не получая желаемого, он копит недовольство и взрывается, превращаясь из жертвы в преследователя, а потом жалеет того, на ком сорвал свою злость, и начинает его спасать.

 

Чтобы разорвать порочный круг такого сценария и созависимости, важно начать работать с собой и со своими границами. Такая работа начинается с малого - с самосознания и с момента отчётливого осознавания, в какие моменты созависимый человек теряет себя, каким образом он выбирает отказ от себя, как происходит его слияние с другим. Если начать отслеживать такие моменты, они каждый раз проявляются в повседневных коммуникациях. Например, когда созависимый человек отказывает кому-то, в этот момент он может находиться не в себе и с собой, т.е. не в контакте с собой, а на том полюсе, где другой человек. И тогда он сопереживает ему, переживает за реакцию другого человека, думает о том, чем ему грозит этот отказ в будущем, волнуется, как другой человек переживёт его отказ, но не думает в этот момент о себе. Таких ситуаций перенесения внимания на чужие реакции и чувства, т.е. гиперэмпатии можно выделить много. То же самое происходит с созависимым человеком, когда кто-то попал в беду. В эти моменты он также не с собой, а с другим, его точка внимания находится в другом, а не в себе. А, отворачиваясь от себя, он перестаёт понимать собственные потребности и чувства, которые, однако, не покидают его, но становятся его фоном или частично уходят в бессознательное, ведь в центре внимание сейчас совсем другие вещи - забота о ком-то другом или спасение кого-то другого.

 

В пособиях и книгах по созависимости часто отмечается, что созависимые люди не такие альтруистичные и благородные, какими они хотят казаться другим. Спасая других, они ждут гораздо большего взамен, совершая сделку по негласному правилу - "если я спас тебя, теперь ты мне обязан". Им часто свойственно манипулировать чувствами других, без чего им трудно почувствовать себя по-настоящему нужными. И тогда путь выздоровления начинается с признания проблемы. С того, что спасающе-преследующе-жертвенное поведение приносит не пользу, а вред как самому человеку, так и тому, кого он спасает. С понимания того, что размытые границы создают трудности в отношениях для обеих сторон. С того, чтобы перенести центр своего внимания с других на себя и научиться заботиться, прежде всего, о себе, а, значит, брать на себя ответственность за свои чувства и реакции, не перенося в этот момент центр тяжести на другого и предоставляя ему свободную возможность справиться самому. 

В суицидологии накоплены разные методы диагностики суицидальных мыслей и намерений, а также способы работы с этими состояниями. Но в данной статье я сделаю акцент не на конкретных методиках, а на более общих ценностно-методологических принципах и подходах, из которых может исходить психолог в работе с такими клиентами.

 

Первый подход опирается на жёсткую позицию безусловной ценности жизни и, главным образом, является превентивным, т.е., прежде всего, направлен на предотвращение суицида. Для этого психолог занимает директивную позицию, характерную для спасающего больных врача, и настаивает на подписании клиентом антисуицидального контракта, по условиям которого во время терапии клиент обязуется не предпринимать никаких суицидальных попыток. Антисуицидальный контракт позволяет психологу юридически обезопасить себя и побудить клиента сделать выбор между жизнью и смертью в пользу жизни, поскольку, если он решается на терапию, он признаёт, что терапия – за жизнь, про жизнь и для жизни. Директивная позиция психолога в этом подходе воспринимается как меньшее зло, по сравнению с угрозой суицида, т.е. как нечто допустимое в экстремальных для жизни клиента условиях и соразмерное степени риска.

 

Если первый подход условно можно назвать «медицинским», для второго подхода больше подошло бы название «гуманистического». Этот подход исходит из безусловной и абсолютной ценности свободы клиента, в том числе в таком сложном экзистенциальном выборе, как «быть или не быть». В этом подходе психолог не считает приемлемым для себя давить на клиента, занимать директивную позицию, к чему-либо принуждать клиента, даже если вопрос касается жизни и смерти.

 

В качестве яркого представителя второго подхода в юнгианском направлении можно выделить Дж. Хиллмана, который в книге «Самоубийство и душа» предлагал оригинальные методы работы с темой суицида. С его точки зрения, фантазии клиента о суициде отражают буквализацию более глубинных стремлений человека к символической, а не реальной смерти, а, значит, к трансформации. Проще говоря, думая о суициде, клиент хотел бы не физически умереть, а измениться самому, либо, чтобы изменился мир вокруг него. И тогда важно не запрещать эти мысли в анализе, не избегать их, а, напротив, идти в них и прорабатывать этот материал, но исключительно символически. На практике это означает, что психолог свободно обсуждает с клиентом все фантазии последнего на этот счёт и предлагает символизировать их – нарисовать, красочно представить и попробовать понять, что должно произойти в результате этого действия, в чём его предельный смысл, к чему в итоге стремится клиент. Например, фантазии о собственной смерти у клиента могут включать горюющих друзей и родственников, и тогда можно предположить, что в жизни ему остро не хватает их внимания, но, возможно, он потерял надежду на обретение их любви при жизни. Или, мечтая о небытии и пустоте, клиент, на самом деле, хотел бы положить конец своим душевным или физическим страданиям, но не видит иного выхода. В конечном итоге, процесс символизации выводит клиента на осознание, что его предельным мотивом является не смерть сама по себе, а изменение ситуации, в которой он оказался. 

 

Мысли о способе суицида также диагностичны, поскольку позволяют провести параллели с тем, как клиент справляется с проблемами в жизни. Например, фантазия о том, чтобы застрелиться, может указывать на накопившуюся, подавленную агрессию и на стремление резко разрубить узел своих проблем (одним выстрелом или ударом), а не аккуратно распутать его. Фантазии о том, чтобы умереть легко и безболезненно (под действием таблеток или газа) могут означать желание клиента уйти от проблем, а также нетерпимость к любой боли и фрустрации, что проявляется и в его жизни. На символическом уровне в этом случае хочется, чтобы проблемы были решены сами, без его участия, без его страданий, а он предпочёл бы не вовлекаться и просто забыться.

 

Аналогично важны для анализа и фантазии клиента о загробной жизни, если возникают мысли о смерти. Верит он или нет в её существование, как себе её представляет, какие чувства вызывают эти представления. Эти фантазии символизируют то, к чему, по сути, стремится клиент, когда думает о суициде. Если он фантазирует о рае, скорее всего, ему не хватает удовольствий и комфорта в жизни, если о пустоте – покоя и отдыха, если боится адских миров и мучений – похоже, за мыслями о суициде стоит нестерпимое чувство вины. Как правило, фантазии о наличии или отсутствии и качестве загробной жизни тесно связаны с религиозными представлениями клиента, которые также могут стать ресурсом для проработки этой темы. Например, можно обратить внимание на то, как близкая клиенту по духу религия относится к этой теме, каким образом аргументирует допустимость или недопустимость суицида. Если клиент атеистичен по взглядам, можно рассмотреть эту тему с позиции рациональности – насколько рационально, с его точки зрения, как «быть», так и «не быть», и какие доводы сейчас во внутреннем конфликте перевешивают.

 

Обретая символическую форму, фантазия разряжается на уровне чувств, и вместо безысходности человек погружается в более широкий контекст скрытых смыслов этой темы. Таким образом, открывается возможность выйти за пределы этой темы, открыть для себя нечто другое, более важное и ценное. И для этого терапевту вовсе не нужно применять никакого давления и насилия, подобно санитарам,  надевающим на пациентов смирительные рубашки. Всё-таки психологическая работа является более тонкой, и простым «нет, нельзя» или «пока мы с вами работаем, вы обещаете…» вряд ли решить столь сложную психологическую проблему.

 

С точки зрения представителей директивного подхода, антисуицидальный контракт является эффективной профилактической мерой, а главный акцент в работе они делают именно на заботе и безопасности. Однако в этом подходе есть некое противоречие. Ведь, если психолог показывает, что ему не всё равно, и он категорически не поддерживает фантазии клиента, во-первых, время контракта оказывается ограниченным (получается, что психологу не всё равно только во время работы, а после её окончания запрет внезапно снимается), а, во-вторых, директивная позиция открывает поле для опасных манипуляций. Зная о том, что для психолога это тревожная тема, клиент попадает в рисковую для себя ситуацию соблазна отреагирования, наказания терапевта несоблюдением контракта. Кроме того, условие контракта для продолжения терапии демонстрирует неверие психолога в то, что клиент справится с этой проблемой сам, без дополнительного контроля. 

 

В недирективном подходе психолог демонстрирует уважение к любым мыслям и фантазиям клиента, а также полную готовность их принять, не осуждая и не диктуя клиенту, что ему делать. Однако этот подход также имеет свои ограничения, и стоит с осторожностью его применять к тем клиентам, способность к символизации у которых нарушена или развита не в полной мере, а также к клиентам в психотических состояниях, где размыта грань между символическим и реальным.

В конфликтных ситуациях сталкиваются разные интересы и потребности людей. Иногда конфликты возникают из-за того, что люди не понимают друг друга или не видят оптимальных решений проблемы. В данной статье я разберу основные стратегии поведения в конфликтных ситуациях и при каких обстоятельствах они могут быть конструктивны.

 

Первой стратегией является борьба, противостояние. Применяя эту стратегию, человек открыто и активно борется за свои интересы. Вступает в спор, аргументирует свою позицию, может пользоваться манипулятивными приёмами эмоционального давления на того, с кем он конфликтует. Например, если человека не устраивают новые условия на работе, он прямо заявляет о своём несогласии, критикует подход собеседника, предлагает свои условия. Такая позиция сильна своей открытостью, ведь в ней человек искренне выражает, чего он хочет и с чем именно он не согласен. Но, с другой стороны, в этой позиции стоит подготовиться к тому, что противник может оказаться столь же сильным, а то и сильнее. Например, обладать большей степенью власти или лучше аргументировать свою позицию, применять более изощрённые способы давления.

 

В качестве второй стратегии можно выделить уход, игнорирование проблемы. В этом случае человек может игнорировать и не соблюдать правила, с которыми он не согласен, не выходить на диалог, уходить от взаимодействия. Плюсом такой стратегии является экономия ресурсов, которых потребовала бы борьба, а минусом - отсутствие решения проблемы. Игнорируя проблему, человек ставит собеседника в состояние неопределённости, не заявляя о своих правах и потребностях и не предлагая конструктивных решений. И, если проблема не решается, есть риск, что со временем она только усугубится, и накопится взаимное недовольство сторонами друг другом. Т.е. главным недостатком этой стратегии является пассивность подразумеваемой ей позиции. Уходя от проблемы, человек не делает ничего, чтобы изменить ситуацию, а, значит, откладывает проблему, и в будущем её всё равно придётся решать.

 

Третьей стратегией является компромисс, и, на первый взгляд, он кажется наиболее оптимальным решением. Но компромисс подразумевает, что каждая из сторон отказывается от части своих преимуществ в пользу решения проблемы или общего дела, а это значит, что, выбирая этот вариант, каждая из сторон несёт определённые потери. И далеко не всегда стороны готовы их нести, а обретаемое ценой потерь благо не всегда кажется им стоящим того. Так, в семье, где муж не хочет заниматься уборкой, а жена хотела бы равным образом разделить обязанности, муж может предложить что-то другое взамен на уборку. Например, он будет ходить по магазинам или с учётом уборки жены выделять больше денежных средств. Но не всегда это компромиссное решение удовлетворит жену, ведь она тоже может не любить убираться или, наоборот, хотеть убираться с ним вместе. 

 

Наиболее оптимальным вариантом решения конфликтов является четвёртая стратегия - сотрудничество. В этом случае стороны договариваются о том, чтобы разрешить конфликт со взаимно максимальными приобретениями и минимальными потерями или отсутствием потерь. А усилия обеих сторон направляются на совместное достижение позитивного результата, к которому они обе стремятся. Данная стратегия подразумевает поиск конфликтующими сторонами общей цели или общих интересов, которые возвышали бы их над конфликтом или лежали бы по ту сторону конфликта. Объединяясь в стремлении к этим общим целям, они могут отодвинуть конфликт на задний план, либо решить его так, чтобы общие цели при этом достигались и удовлетворяли каждую из сторон. Несмотря на то, что эта стратегия является самой оптимальной, она одновременно и самая сложная, поскольку иногда трудно найти точки соприкосновения, и может казаться, что противоборствующие стороны хотят диаметрально противоположного. Но, если попытаться найти то, в чём обе стороны одинаково заинтересованы, это открывает путь и к решению проблемы - вместо того, чтобы тратить энергию на конфликт, теперь они могут подумать о том, как могли бы объединить усилия для совместного решения общей проблемы. Например, в той же семье - если и жене, и мужу не хочется убираться, но хочется, чтобы дома было чисто, возможно, стоит договориться о совместном финансовом вкладе в оплату услуг домработницы, чтобы позиции остались равными, и обе стороны получили тот результат, к которому они стремятся. 

 

Приведённые выше стратегии можно разделить на процессуальные и результативные. Процессуальными являются борьба и уход от проблемы, поскольку в них нет достижения конечного результата. Игнорирование проблемы откладывает её решение, а борьба может растянуться на годы, но это процесс, ведущий к определённому результату, поскольку конфликт, в конечном итоге, требует разрешения. В качестве результатов борьбы можно выделить подчинение одной стороны другой (что является лишь временным решением для долгосрочных проблем, поскольку подчинённая сторона действует не свободно, а вынужденно, а, значит, проблема не решена и ещё может быть поднята в будущем), компромисс или сотрудничество.

 

Таким образом, откладывая проблему, планируя борьбу или находясь в самом разгаре противостояния, важно держать перед собой конечный результат, т.е. то, к чему мы сейчас стремимся - к компромиссу или сотрудничеству.

Манипуляция - это непрямая форма коммуникации, используя которую, манипулятор хочет извлечь из другого человека некую выгоду для себя. Понимая, что прямой посыл не приведёт к желаемому результату, манипулятор предпочитает действовать обходными путями. И речь может идти не только о материальных, но и об эмоциональных выгодах. Например, некоторые манипуляторы хотят, чтобы их пожалели, другие - чтобы их не бросали, третьи - причинить человеку дискомфорт, вызвав у него чувства вины или агрессии, четвёртые - заставить другого человека испытать свои чувства. 

 

Почему же, несмотря на явно выраженную у манипулятора потребность от коммуникации, он не выскажет свои пожелания и недовольства прямо? Причин здесь может быть очень много - некоторые манипуляторы считают прямой посыл абсурдным (было бы абсурдом признаться подруге в собственной зависти и желании испортить ей настроение), постыдным, неуместным или боятся открытой и честной реакции со стороны собеседника. Так, в романтических отношениях порой трудно признаться даже себе в ревности к друзьям своего партнёра, поскольку это может выглядеть абсурдно, и партнёр вполне может ответить, что он - свободный человек и вовсе не обязан замыкаться на отношениях и ограничивать себя в общении с друзьями. Или мама может сказать сыну, что он уже достаточно взрослый, чтобы самостоятельно купить себе телефон, а потому не нуждается в её помощи.

 

Предчувствуя отказ, манипулятор прибегает к хитрым уловкам, чтобы всё-таки добиться желаемого. Например, он может психосоматически включиться в ситуацию и внезапно "заболеть", просидеть весь вечер с кислым лицом, на ровном месте бросить обидную фразу. Иногда манипуляторы прибегают и к более сложным, изощрённым формам поведения в ответ на действия близких людей, которые им не нравятся. Так, они могут поощрять удобное и желаемое для себя поведение и наказывать нежелаемое. Например, всякий раз, когда у сына появляется девушка, запоздавшая в сепарации мама может внезапно от него отдаляться, проявлять холод и осыпать его упреками. Стоит ему расстаться, и она расцветает в тепле и принятии.

 

Манипуляции наблюдаются не только в семейных, но и в деловых отношениях. Повышающий голос начальник, угрозы, игнорирование, негласное лишение бонусов или попытка держать людей в страхе лишений - это тоже формы манипуляций. Манипуляции не обязательно агрессивны - по форме они могут выглядеть доброжелательно, но по факту после манипулятивных высказываний человек остаётся с двойственным чувством сомнительной коммуникации, когда, с одной стороны, вроде бы ему говорят что-то хорошее, с другой - он ощущает фальшивый посыл и двойное дно этих слов.

 

В повседневной жизни, как правило, в ответ на манипуляцию мы наблюдаем не менее манипулятивную контратаку, в результате которой отношения между людьми становятся крайне запутанными и напряжёнными. Однако контрманипуляция является не лучшим способом противостоять манипуляциям, поскольку благодаря ей манипулятивное общение не прекращается, а, наоборот, затягивается, значительно истощая обе стороны и отдаляя их друг от друга. Запутавшись в манипуляциях, люди уже перестают помнить и чувствовать то, с чего всё началось, тот самый первичный посыл, который они хотели бы донести. Иногда манипулятивное взаимодействие перерастает в постоянную вражду, когда неприятные друг другу люди вынуждены долгое время находиться в одном и том же месте или скреплены общими обязанностями. И, в конечном итоге, манипулятивное общение оказывается вредным для обеих сторон, ведь, усиливая манипуляции, человек рискует дойти до самых крайних форм деструктивного поведения. 

 

Таким образом, чтобы противостоять манипуляциям, недостаточно просто распознавать их и манипулировать в ответ. Нужно изменить саму стратегию взаимодействия с манипулятором, не откликаясь на его двойственные послания, а, значит, сохраняя эмоциональную устойчивость к тому, что он говорит и делает. Именно эта устойчивость и проводит границу между успешной и неуспешной манипуляцией, т.к., если манипулятор не смог вывести другого человека из себя или внушить ему чувство вины, план провалился, манипуляция не сработала. 

 

Провести такую границу лучше всего помогают слова из молитвы гештальтиста: "Ты - это ты, а я - это я". Это значит, что, если тебе плохо, потому что я делаю или не делаю чего-то, чего ты от меня хочешь, это твоя, а не моя проблема. Твоё ожидание от меня - это твоя проблема. Как и твоя реакция на то, что ему не суждено было сбыться, какой бы она ни была. Твоя зависть, твоя обида, твоя потребность - это то, за что можешь нести ответственность только ты сам, но не я. Я могу быть или не быть рядом, откликаться на твою проблему или нет, но я не отвечаю за твои мысли, чувства и самочувствие. И, если ты чувствуешь себя плохо от того, каким образом я выбираю быть для себя, тебе как-то быть с этим, не мне. 

 

В противостоянии манипуляциям очень важно не сливаться с манипулятором, а разделять зоны ответственности. Если манипулятор чего-то хочет от нас, мы не обязаны это делать. Если он давит на некие социально-нормативные ценности, мы также не обязаны вписываться в них, ведь никто не может предписать нам, что именно мы должны чувствовать. Поэтому, вырываясь из цепких лап манипулятора, первым делом необходимо восстановить контакт с собой и со своими чувствами в противовес тому, что от нас требуется или должно. И, если мы чувствуем злость, обиду или неприязнь в ответ на манипуляции, это совершенно естественно и нормально. Тогда следующим шагом становится внесение наших подлинных чувств в манипулятивную коммуникацию, которая неизбежно прерывается, когда кто-либо из её участников выходит на подлинный диалог с другим. 

Слияние в отношениях естественно на первом их этапе - когда партнёры только знакомятся друг с другом, испытывают друг к другу сильные чувства и начинают отношения. На этапе слияния больше замечаются сходства, чем различия, и партнёры могут переживать ощущение единения, как будто они являются одним целым, во всём самом главном согласны друг с другом и не хотят расставаться даже на короткое время. 

Своими корнями переживание слияния и то, насколько человеку комфортно в нём, уходит в ранние детские отношения с мамой, в возраст младенчества, для которого как раз был характерен этап слияния. И, если на этом этапе человек не смог насытиться чувством безопасности или впоследствии отделиться от мамы, в дальнейшем он будет стараться продлить чувство слияния, что негативно скажется на построении отношений. 

 

Помимо первого этапа, отношения проходят и дальнейшие этапы развития, на которых снимаются проекции и обнаруживаются различия между партнёрами. Это могут быть бытовые разногласия или разница во взглядах. Партнёры обнаруживают, что, на самом деле, являются совершенно разными людьми, и у каждого из них есть свои потребности, желания, мысли, мнения, которые не всегда совпадают с таковыми у другого. В момент таких осознаний между ними могут возникать конфликты, ссоры, и основная цель этапа сепарации в том, чтобы осознать, что они разные, но могут быть вместе, поскольку между ними есть точки соприкосновения, они могут договариваться и уживаться друг с другом. Либо, наоборот, партнёры понимают, что первичная влюблённость и этап слияния были целиком порождены проекциями, а при столкновении с реальностью их ожидания от отношений не могут реализоваться, и тогда они расстаются.

 

Однако увлечённость переживанием слияния мешает этапу сепарации, когда вместо того, чтобы осознавать различия и более реалистично воспринимать друг друга, оба партнёра или кто-то из них продолжает длить этап слияния вопреки тому, что уже пришло время для сепарации. Это происходит из-за ранних детских травм, комплекса брошенного, страха покинутости и одиночества, несформированной идентичности и страха перед тем, чтобы быть собой. И тогда в отношениях нарастают конфликты из-за того, что партнёры пытаются совместить несовместимое, либо один из них хочет переделать другого так, чтобы тот полностью вписался в его проекцию или был таким же, как он, не имея права быть другим человеком. В итоге получается, что слияние уже невозможно удержать, но и сепарации не происходит, и такая ситуация порождает зависимые отношения.

 

В отличие от естественного первого этапа слияния, который даёт обоим партнёрам ресурс приятных моментов и воспоминаний, чтобы затем им было легче вместе проходить через кризисы, неестественное, искусственно удерживаемое слияние в зависимых отношениях заставляет кого-то из партнёров или обоих жертвовать собой и своими интересами для поддержания зависимости. И вместо ресурсного состояния слияние превращается в удушье и пытку - в отношениях наступает застой, партнёры не могут отделиться друг от друга, чтобы получать новый опыт и обмениваться им, они начинают бурно ссориться и столь же бурно мириться, и в итоге отношения истощают обоих вместо того, чтобы наполнять силой и радостью.

С точки зрения юнгианской психологии, которая рассматривает любые психологические феномены сквозь призму архетипов, состояние слияния в любви отражено архетипом андрогина, представленном в платоновском мифе. В диалоге "Пир" Платон изложил миф о целостных первосуществах, которые были разделены Зевсом за их гордыню, и на первом этапе разделения они страдали от невозможности воссоединения, а затем Зевс сжалился над ними и дал им возможность воссоединяться в любви. В результате разделения они утратили первоначальную целостность, но обрели способность любить друг друга и создавать пары, что было бы невозможно, если бы они не были разделены, ведь тогда целостное мужеженское, женско-женское или муже-мужское существо вынуждено было бы любить самого себя.

Из этого мифа можно извлечь очень ценные смыслы для понимания того, как устроены отношения. А именно - для любви нужно, чтобы имели место быть двое, а не только один. Т.е. необходимы не только встречи, но и расставания, не только контакт и согласие в нём, но и отдых от контакта. Не только сходства, но и различия. Чтобы любовь была возможной, нужна встреча двух разных людей, которые могут в чём-то сойтись и дополнить друг друга. И тогда стремление к абсолютному слиянию оказывается нереалистичным, ведь на свете нет двух абсолютно идентичных друг другу людей, а, если бы и были, им было бы слишком скучно друг с другом, ведь они бы ничем не смогли обменяться.

 

Тоска по вечному слиянию не всегда приводит к зависимым отношениям. Иногда она побуждает человека проходить лишь первый этап отношений, напитываться энергией и соскакивать со второго этапа, когда начинается осознание различий, поскольку этот этап становится для человека невыносимым. Таким образом, избегание этого этапа может вести и к контрзависимости, и к неспособности строить длительные отношения и находиться в партнёрстве, а не в монаде. Но эта трудность решаема в психотерапии и, чтобы решить её, важно проработать как тему собственного "я", своей идентичности и способности быть в гармонии наедине с собой, так и тему Другого - кто он для человека, каков его образ, чем он притягивает и пугает и почему так важно слияние, в котором ему нет места.

Сайты и приложения для знакомств - удобные площадки для поиска партнёров для тех людей, у которых мало свободного времени, либо которые ограничены в выборе партнёра в своём ближайшем окружении. Например, бывает так, что человек проводит всё время на работе, пребывая в окружении людей своего же пола. Или живёт слишком далеко от центра крупного города. Или по иным причинам не может встретить партнёра в реальной жизни. Сайты знакомств дают надежду, поскольку, пользуясь ими, человек выходит за рамки пространственно-временных ограничений. Он может познакомиться с кем-то, кого никогда не встретил бы в реальной жизни, написать и ответить в любое время. 

 

С другой стороны, сайты знакомств представляют собой довольно отчуждённое пространство, где некоторые люди проводят время годами, так и не найдя постоянного партнёра, другие жалуются на то, что получают сообщения грубого или оскорбительного содержания, третьи и вовсе попадают в зависимость от сайтов знакомств. И у этих феноменов есть свои психологические причины.

 

Во-первых, широта выбора на сайтах знакомств создаёт ситуацию рынка и значительно снижает в глазах пользователя ценность и глубину каждого отдельного контакта. На сайте знакомств представлено очень много разных анкет, и большинство из их владельцев пытаются выставить себя в наиболее привлекательном свете - загрузить самые лучшие фотографии, написать о себе что-то хорошее. И из этих анкет можно свободно выбирать: не сложилось общение с кем-то одним - написать другому, либо написать сразу 10 людям в надежде, что ответит хоть кто-то. Но, одновременно ведя диалог с 10 людьми, трудно представить себе ситуацию полноценного эмоционального самораскрытия и вовлечения в контакт хотя бы с одним из них. С точки зрения поиска пары, эта бесконечность выбора и пополнения сайта знакомств всё новыми анкетами создаёт столь же бесконечную ситуацию ожидания и перебора вариантов. Человек всегда знает, что впереди ещё много вариантов, а, значит, вовсе не обязательно останавливаться на одном из них, и проходящие варианты всегда будут хуже возможных, поскольку именно на возможные легче всего проецируется стремление найти кого-то идеального.

 

Во-вторых, сайты знакомств, как правило, позволяют человеку сохранять анонимность - представиться любым именем, загрузить любые фотографии, указать любую информацию о себе. Такая анонимность способствует тому, что некоторые люди могут начать самоутверждаться на сайтах знакомств или использовать их в качестве площадки для мошенничества. Если вокруг много людей, с которыми нет контактов в реальной жизни, и они вряд ли когда-то случатся, человек может решить, что всё дозволено, и свободно выражать свою обиду на жизнь и противоположный пол посредством обидных и оскорбительных сообщений. На сайтах знакомств также могут попадаться люди с мотивациями, далёкими от светлых и высокоморальных. Обратной стороной анонимности и необязательности сетевого общения являются связанные с ним опасности.

 

В-третьих, на сайтах знакомств далеко не все люди находятся в активном поиске пары и не все пребывают в стремлении её обрести. Заходить на сайты знакомств люди могут с самыми разными мотивациями - пообщаться, расширить кругозор, отвлечься от повседневных проблем, излить кому-то душу, узнать что-то новое, пофлиртовать. У части пользователей может быть стабильный партнёр или даже брак, другая часть пользователей может не стремиться к отношениям в данное время. Поэтому отличить тех, кто по-настоящему заинтересован в создании отношений, бывает трудно. 

 

В-четвертых, поверхностный, неопределённый, полуанонимный и ни к чему не обязывающий формат общения на сайтах знакомств некоторые люди пытаются компенсировать прямыми и чёткими вопросами по существу, либо скорым предложением встреч, что также не является эффективным. Чаще всего попытки компенсации нехватки реальности в этом пространстве предпринимают мужчины, а женщины обычно пугаются столь резких и поспешных шагов. Например, мужчины часто предлагают встретиться сразу, без всяких предварительных диалогов. Но откуда женщина знает, что этот мужчина достаточно адекватен, что он не маньяк, и что ей, действительно, стоит тратить на него свободное время, ведь в день ей поступает от 10 до 100 и более подобных предложений? Аналогично могут пугать и предложения сразу созвониться, поскольку таким образом человек уже даёт кому-то незнакомому данные, по которым его можно вычислить. Неудачными оказываются и попытки допроса незнакомцев с первых же минут переписки - "а у тебя точно нет мужа?", "а ты ищешь серьёзных отношений?", "детей хочешь?". В первые минуты знакомства такие вопросы являются неуместными и отражают функциональный подход к человеку, когда ищется не личность, а кто-то, кто подойдёт по определённым критериям. Не говоря уже о том, что на эти вопросы также можно отвечать что угодно.

 

В-пятых, внутренняя структура сайтов знакомств, в целом, способствует дегуманизирующему и функциональному общению, поскольку партнёры ищутся и выбираются на этих сайтах, подобно вещам. Экспресс-формат общения и обилие возможностей препятствуют формированию личностного отношения к собеседникам, превращая их для пользователя в картинки и буквы на экране, в результате чего люди воспринимаются слишком плоско, а из плоско воспринимаемых людей очень сложно кого-то выбрать.

 

В-шестых, из-за недостатка или возможного искажения информации сайты знакомств являются отличным местом для проекций. Для установления контакта, близости и общности на таких сайтах изначально складывается неестественная ситуация, что приводит к реализации в подобных пространствах механизмов идеализации и обесценивания, переоценке и недооценке собеседников и, в конечном итоге, к отчуждению, а не контакту. Если в реальной жизни мы встречаемся и знакомимся с людьми в естественной ситуации, когда контакт зачем-то нужен (например, по работе, по учёбе, случайно разговорились в очереди, в транспорте, в ожидании чего-то), на сайтах знакомство происходит ради самого знакомства, и нет возможности оценить, как этот человек ведёт себя в реальной жизни - как он смотрит и жестикулирует, какая у него мимика, как он ведёт себя в разных ситуациях, каков он здесь и сейчас, в реальном времени и пространстве. В результате знакомство происходит на слишком большой не только пространственной, но и психологической дистанции, что значительно снижает шансы на его успех. 

 

Таким образом, сама структура сайтов знакомств, скорее, препятствует, чем способствует успешному поиску партнёра, однако встречаются случаи, когда удачные знакомства происходят и там, ведь встретить потенциального партнёра можно, в принципе, где угодно - и в общественном транспорте, и в очереди, и в интернет-споре, и даже на сайте знакомств. Но, чтобы увеличить вероятность этой встречи, важно сохранять внимание к себе, открытость к другим и сознательное отношение к тому, кто именно, зачем и в каких условиях сейчас ищется. 

 "Я живу не своей жизнью", - частый запрос на психологическую помощь. И в большинстве случаев под этой самой "не своей жизнью" человек понимает форму существования, которая не является для него достаточно подлинной, не позволяет ему в полной мере раскрыть свои способности и таланты и/или в которой он постоянно делает то, чего, на самом деле, не хочет, - получает образование, которое ему не нужно, работает на нелюбимой работе, исполняет чуждую ему роль.

 

Чтобы разобраться с этим запросом, во-первых, важно понять причины и истоки этого чувства не своей жизни, как давно и откуда оно появилось, в какие моменты обостряется, чья всё-таки жизнь сейчас проживается - мамина, папина, кого-то иного из родственников или из рода, либо некая абстрактная жизнь "нормального, успешного, хорошего человека". 

 

Во-вторых, необходимо понять, что такое "своя" жизнь, что клиент понимает под "своим", где и в чём он находит себя и как нынешние условия жизни мешают ему раскрыть себя, что препятствует переживанию подлинности, согласованности с собой и с миром, аутентичности. И, как правило, своя жизнь в случае такого запроса окажется чем-то противоположным "чужой". Например, работая на рутинной работе, человек хотел бы заниматься чем-то более полезным или творческим. Или, будучи слишком "правильным", он хотел бы быть более свободным в выражении чувств.

 

В третьих, психолог обращает внимание на то, каким образом возник разрыв между своим и чужим, когда он произошёл, что этому разрыву способствовало и препятствовало. И, скорее всего, сам факт разрыва, наличия внутреннего конфликта выполняет некую важную функцию в жизни клиента, если конфликт до сих пор ещё не решён. А за "чужой жизнью", если копнуть глубже, скрывается и нечто "своё", т.е. некая значимая для клиента потребность, которую он пытается удовлетворить, проживая чужую жизнь. Это может быть потребность в одобрении, признании, восхищении, принятии, либо стремление доказать себе или другим что-то, либо потребность в стабильности, безопасности, комфорте. Отрицание и обесценивание этой потребности не приводит к её исчезновению, но препятствует тому, чтобы пробраться к разрешению конфликта путём совмещения этой потребности и "своей" жизни. 

 

Точно так же и за "своей" жизнью, которая ощущается в качестве подлинной, но не проживается клиентом в полной мере, может стоять нечто чужое и чуждое, что пугает, вызывает отторжение, неприязнь, нежелание с этим сталкиваться. Например, полагая, что истинно "своя" жизнь начнётся только тогда, когда человек сможет позволить себе нечто (уехать от родителей, сменить работу, найти пару, переехать в другую страну, заняться неким важным делом), он может идеализировать эти изменения и не замечать, почему он не движется в эту сторону или движется слишком медленно. И, как правило, если такой мотив не реализуется, за ним стоит что-то, чего клиент, на самом деле, не очень бы хотел и что потребовало бы от него слишком больших жертв, к которым он не готов.

 

Само представление о том, что является своим, нередко выполняет компенсаторные функции по отношению к настоящему, которое не устраивает человека, но со временем это представление может меняться, т.к. человек находится в постоянном развитии, каждый день узнаёт о себе и о мире нечто новое, и, в этом смысле, процесс поиска своего является динамичным, он никогда не заканчивается. Каждое новое начинание или новая встреча в чём-то приближает его к "своему", а в чём-то ином - отдаляет, когда он понимает, что то, что он раньше считал своим, тоже не идеально, и этим он тоже весь не исчерпывается.

 

Проживание чужой жизни часто переживается изнутри как некий автоматический, механический и принудительный процесс, подобно проигрыванию какого-то довлеющего сценария без желания и воли самого человека. Чтобы вернуть клиенту чувство свободы, психолог обращает внимание на то, каким образом клиент активно участвует в этом процессе, как и почему он выбирает проживать не свою жизнь снова и снова. Если он пытается при этом кому-то угодить, кому и зачем, насколько это удаётся на практике, как он себя при этом чувствует и что будет, если он перестанет это делать. Если он боится ответственности за иной путь, что страшного в том, чтобы ошибаться, какая крайняя форма ответственности может в итоге его настичь и почему спасение ищется в чужом пути, как чужой путь страхует от ответственности, ведь его тоже приходится выбирать.

 

Осознание того, что человек живёт не своей жизнью, уже является первым шагом к успеху, ведь оно говорит о том, что он уже провёл границу между своим и чужим, понял, что что-то сейчас происходит не так и не устраивает его. Но, чтобы размокнуть замкнутый круг, важно не только найти своё и отвергнуть чужое, но и соединить эти конфликтующие противоположности, найти промежуточное звено между ними - чужое в своём и своё в чужом, а также каким образом своё и чужое могут сочетаться и дополнять друг друга, где в жизни можно найти место и для того, и для другого, поскольку, живя среди других людей, мы не можем быть полностью отгорожены от чужого, но можем позволить ему сосуществовать и вступать в диалог со своим.