Публикации с тегом Детские травмы, отвержение, родители, уязвимость взрослого (7)

С точки зрения гуманистических направлений психотерапии, в каждом человеке заложены творческие способности. Они есть у всех, вне зависимости от того, связана наша работа с творчеством или нет, умеем ли мы профессионально писать или рисовать, обучались ли музыке или искусству. В широком смысле, творчество - основа человеческой жизни, и творчеством пронизано то, как мы строим свою жизнь - принимаем те или иные решения в разных ситуациях, украшаем свой дом и создаём в нём уют, гибко адаптируемся к разным жизненным обстоятельствам.

 

Психологические проблемы начинаются тогда, когда творческий потенциал человека подавлен. А раскрыться этому потенциалу могут мешать перенятые нами от других, но чуждые нам установки и убеждения, прошлый негативный и травматический опыт, психологические блоки, жёсткие и ригидные защитные механизмы и внутренние ограничения. Порой мы можем сами не замечать, как руководствуемся не своими, а чужими ценностями, слушаем не себя, а общество. И чем в большей степени мы не живём своей жизнью, тем больше заблокирован наш творческий потенциал, а наша жизнь превращается в серию автоматизмов.

 

Блокировка творческого потенциала рано или поздно приводит к личностному кризису. Если мы долго подавляем в себе какие-то желания и стремления, они никуда не исчезают, но мёртвым грузом накапливаются в нашей психике, обрастая неуверенностью в себе и нереализованными возможностями. Точно так же, если мы предпочитаем чужое своему, наш внутренний потенциал аналогично никуда не исчезает, но, не будучи реализованным, он начинает разъедать нас изнутри. И тогда высок риск, что человек начнёт болеть, страдать от расстройств психики или вести себя деструктивно по отношению к себе - разрушать своё здоровье, "случайно" попадать в экстремальные ситуации.

 

Раскрытие нашего внутреннего творческого потенциала тесно связано со спонтанностью, т.е. с тем, насколько мы позволяем себе быть собой здесь и сейчас. Насколько мы готовы довериться себе, прислушаться к малейшим и тончайшим импульсам и движениям своей души, насколько мы серьёзно относимся к нашим стремлениям, верим в свои силы и готовы предпринять усилия, чтобы воплотить желаемое в жизнь. Если выражаться метафорическим языком, для того, чтобы наш творческий потенциал был раскрыт, наше внутреннее зеркало должно быть чистым и незамутнённым.

 

Но в течение своей жизни человек часто сталкивается с тем, что его зеркало замутняется. Например, когда он попадает в неблагоприятную для себя среду, к которой вынужден адаптироваться, жертвуя собой, своими ценностями или убеждениями. Замутняется оно и тогда, когда человек оказывается в зависимых отношениях, проигрывая в них деструктивные роли или занимаясь самообманом. В повседневной жизни мы сами не замечаем, как теряем себя, блокируем свои внутренние импульсы, не проживаем какой-то опыт, замораживаем чувства и останавливаем свои действия.

 

Лучшей профилактикой потери себя является регулярная психотерапия, которая постоянно возвращает нас к самим себе. В психотерапии у нас есть возможность говорить о себе, свободно обсуждать свои мысли и чувства, быть выслушанными и принятыми. В юнгианском психотерапевтическом подходе также можно анализировать сновидения, заниматься активным воображением, рисовать мандалы для выражения своего состояния, подбирать образы и метафоры для проживания своих чувств, а также обращаться к готовому творческому материалу в амплификациях, т.е. находить похожие на разбираемый в анализе материал мотивы и сюжеты из фильмов, книг и искусства, достигая лучшего понимания внутренних процессов и проживая свой опыт полнее и ярче за счёт расширения его контекста и эффекта катарсиса. 

 

Как в психотерапии, так и вне её восстановить и сохранить контакт с собой помогает творчество. При этом творчество может быть любым - написать или нарисовать что-то всегда полезно для того, чтобы наши чувства обрели конкретную форму, были выражены и воплощены. Не важно, насколько хорошо мы рисуем или пишем, а важен сам факт выражения чувств и факт бережного, принимающего отношения к содержимому нашего внутреннего мира. Позволяя себе выражать себя, мы становимся ближе к себе, а застывшие порывы нашей души обретают движение.

 

Творческое самовыражение позволяет человеку выйти из самых тяжёлых кризисов и сложных ситуаций. В таких ситуациях обычно не срабатывают стандартные и шаблонные решения. Невозможно не грустить или просто отвлечься, если у человека депрессия. Невозможно "забить" и не чувствовать, если он переживает потерю близкого. Психологическая помощь не избавляет нас от сложных чувств, но позволяет нам выдерживать контакт с ними, проживать и выражать их в словах, в движениях, в метафоре, в рисунке. Обретая форму, наши чувства начинают меняться. Например, острая ярость может трансформироваться в спокойную грусть, пронзительное горе - в светлое переживание прощения. Давая возможность жить своим чувствам через творчество, мы вдыхаем в них жизнь, а, значит, и сами обретаем согласие с потоком жизни со всеми её печалями, радостями и экзистенциальными данностями. 

Страх отвержения лежит в основе многих ограничивающих нас убеждений и моделей поведения. Из-за страха отвержения порой мы не решаемся подойти к человеку, который нам нравится, сделать деловое предложение или даже отправить резюме. "Да кому я нужен/нужна?", - думает человек со страхом отвержения и останавливает себя от того, чтобы пытаться и пробовать. "А вдруг мне не ответят или скажут "нет"?", - накручивает он себя и реализует лишь малую часть своего потенциала.

 

Корни страха отвержения лежат в детстве, а бок о бок с ним часто переживается ещё и чувство стыда. В детстве мы наиболее уязвимы перед отвержением и, если родители или значимые взрослые отвергали нас, этот опыт мог быть очень болезненным. Кто-то смог справиться с этим опытом или проработать его, а кто-то до сих пор считает, что лучше лишний раз не высовываться, не светиться и ни о чём не просить, чтобы не быть отвергнутым. 

 

Но, когда мы не проявляем инициативу и не рискуем, мы значительно обедняем собственную жизнь. Предпочитая безопасность, мы избегаем перемен. Не давая случиться чему-то плохому, мы не даём шансов и позитивным изменениям. Поэтому со страхом отвержения продуктивнее бороться, чем поощрять его в себе. И бороться с ним лучше всего вместе с психологом, поэтапно прорабатывая глубинные причины этого страха и аккуратно внося изменения в привычные избегающие модели поведения. Однако на начальных этапах может быть полезна и работа с собой. 

 

 

Во-первых, отвержение - это не катастрофа и не конец света. Да, в самом крайнем случае нам могут отказать или нас могут проигнорировать. Скорее всего, это будет неприятно, но это можно пережить. Для ребёнка отвержение родителей или значимых взрослых катастрофично, поскольку он не может выжить один. Для взрослого человека отвержение может быть болезненно, но оно не смертельно. И в случае грубого отказа важно понимать, что такой отказ, скорее, характеризует не нас и не наше предложение, а того, кто отказывает. Возможно, у него есть какая-то внутренняя проблема, которую мы случайно задели. Но это не наша вина и не наша ответственность, а потому не стоит воспринимать грубый отказ на свой счёт. 

 

Во-вторых, если отвержение всё же очень пугает нас, стоит заранее позаботиться о себе и создать себе подушку безопасности. Т.е. заранее подумать о том, что или кто сможет поддержать нас в случае печального исхода дела. Например, если мы столкнёмся с отказом, в этот день мы можем позволить себе отдохнуть, позвонить лучшему другу, попросить близких людей о поддержке, сделать для себя что-то приятное. Если мы готовы к негативному исходу и знаем, как вывести себя из деструктивного состояния, отвержение будет гораздо менее страшным для нас. 

 

В-третьих, полезно осознавать, что любая пугающая нас ситуация отвержения, так или иначе, отсылает к прошлому опыту. Если в прошлом есть непроработанное или незавершённое отвержение, любые напоминания об этом опыте будут страшить нас. Поэтому в идеале важно вернуться в прошлое и завершить ту ситуацию отвержения, которая до сих пор беспокоит нас и мешает нам жить. А в настоящем важно разотождествиться с той ситуацией, т.е. понимать, что прошлая и настоящая ситуации - не одно и то же. И, если мы проработаем прошлое, оно перестанет накладываться на наше настоящее. 

 

В-четвёртых, разумнее всё-таки рискнуть и сделать то, чего мы хотим, чем удерживать себя и не делать. Если мы сделаем это, впоследствии мы сможем сказать себе, что сделали всё, что могли на данный момент. То, чего не сделали, не могли сейчас, но, возможно, ещё сможем в будущем. А будущее гораздо легче планировать, когда есть, на что опираться. В этом смысле, на опыт отвержения и отказа всегда можно опереться. Например, в следующий раз сделать что-то иначе. Если же мы удерживаем себя от того, чтобы сделать что-то, чего хотим, дальше мы можем долго жалеть об утраченных возможностях, но момент будет уже упущен.

 

В-пятых, важно понимать, что отказ не равен отвержению. Если нам отказывают в чём-то, это не значит, что мы плохие, и с нами что-то не так. Например, на работе могут предпочесть другого кандидата из-за его опыта, более удачной самоподачи или по субъективным предпочтениям. В романтическом плане нам тоже могут предпочесть кого-то другого, если мы не вписываемся во вкусы конкретного человека. В большинстве случаев, когда нам кажется, что нас отвергают, ситуация складывается из множества разных обстоятельств, далеко не все из которых нам подвластны и подконтрольны. Так, любой конкурс - это лотерея. И мы не всегда можем заранее точно знать, каковы критерии отбора, в каком состоянии находится тот, кто принимает окончательное решение и чем он руководствуется. Точно так же заранее мы не можем знать о чужих вкусах и предпочтениях. И в любом случае, предлагая нечто, мы показываем лишь часть себя. Поэтому невозможно отвергнуть нас целиком, но можно сказать "нет" только какому-то конкретному нашему проявлению в настоящий момент.

 

В-шестых, как правило, в ситуациях отказа и отвержения можно найти не только негатив, но и ценность. Если нас отвергает какой-то человек, скорее всего, это не наш человек. Не тот человек, который к нам благосклонен, и не тот человек, который заинтересован в общении. Если какая-то возможность не реализуется сейчас, возможно, для неё пока не пришло время или выбрано неудачное место. Но ситуация отказа даёт ясность и осознание собственных ограничений. А, значит, открывает дорогу другим возможностям.

За последние годы рынок труда активно развивается, в связи с чем появляются новые профессии и возможности, о которых ранее было трудно помыслить. И одной из новых профессий, обещающих высокий уровень дохода при малой степени занятости, является вебкам-сфера. Для многих она оказывается привлекательной, потому как эта профессия кажется доступной, перспективной в плане заработков, не требующей специального образования и позволяющей работать в удобном, дистантном режиме по всему миру. Однако, с другой стороны, у этой профессии есть свои подводные камни, которые связаны с её психологическим влиянием на личность человека. 

 

1. Первая опасность вебкам-профессии связана с ситуацией социального раздвоения или расщепления, в которой пребывает человек, занятый в этой сфере. С одной стороны, профессия модная и обещает принести хороший доход, с другой стороны, - профессия социально осуждаемая. А это значит, что приходится скрывать эту работу от других или избирательно делиться этой информацией. Как следствие, тема работы становится для человека проблемной. В редких случаях он(а) может говорить о ней свободно. Чаще вынужден врать, избегать этой темы, уклончиво отвечать на вопросы о работе, что, как следствие, ведёт к переживанию пропасти, отделяющей человека от других людей. Не все поймут, не все оценят, не все одобрят. Как правило, эту работу сопровождает постоянное чувство стыда, которое ведёт к трудностям поддержания контактов с другими людьми.

 

2. Вторая опасность также связана с раздвоением, но уже не социальным, а внутриличностным. Работая в сфере вебкам, человек выступает в роли манекена или куклы. Его задачей становится заинтересовать, заинтриговать тех, кто смотрит его эфиры. А заинтересовать может что-то удивительное, необычное, чего нет у других. Это значит, что приходится идти на разные "актёрские" уловки, ухищрения, чтобы удержать внимание публики или клиента по ту сторону монитора. И все это время занятому в вебкаме человеку приходится быть не собой, а словно кем-то другим - тем, кого сейчас в нём хотят видеть, что также не всегда приводит к успеху, но приводит к отчуждению от себя.

 

3. Третья опасность связана с размытием телесных и сексуальных границ человека. Вебкам-профессии привлекательны для многих тем, что они вроде бы не требуют ничего особенного - можно держать внимание простым диалогом, либо самостоятельно определять степень своей открытости в эфире. С другой стороны, сама эта профессия неразрывно связана с наличием сексуальных мотиваций у людей, которые имеют запрос на просмотр этих эфиров. А, значит, они заранее воспринимают человека по ту сторону монитора в качестве сексуального объекта, дегуманизируя его личность. И постепенно эта дегуманизация может интериоризироваться - человек привыкает, что к нему относятся именно так, что подвергает риску чувство самоценности и самооценку.

 

4. Четвёртая опасность касается личной и профессиональной идентичности. С одной стороны, в интернете можно найти статьи и интервью опытных вебкамщиц, которые утверждают, что это полноценная профессия, которая требует вложений времени, денег и прочих ресурсов, и в итоге даёт им чувство самореализации. С другой стороны, в этой самореализации есть некий подвох, если задуматься о том, что именно продаётся в качестве услуги и чем такая работа отличается от многих иных работ - официанта, продавца, офисного сотрудника. А отличается эта работа, по сути, вовлечением человека в сексуальное обслуживание других, пусть в ряде случаев символическое и дистанционное. А это обслуживание, в свою очередь, требует раскола внутри самого ядра личности человека, который зарабатывает на этом деньги, поскольку ситуация такого обслуживания вынуждает его выворачивать нечто личное наизнанку - делать свою сексуальность публичной, отчуждая её от себя и превращая в инструмент зарабатывания денег. При этом, как правило, человеку становится трудно ответить себе на вопрос "кто я?" в плане профессии таким образом, чтобы быть довольным этим ответом.

 

5. Пятая опасность связана с тем, что из-за сильного расщепления между собой и социумом, собой и внутренними запретами и чувствами, работающий в вебкам-сфере человек особенно уязвим перед состояниями тревоги, депрессии, экзистенциальных кризисов, а также переживанием бессмысленности собственной жизни. Например, зарабатываемые деньги не всегда радуют, если мало кто в окружении способен эту профессию принять, и человек вынужден быть в одиночестве или поддерживать зависимые отношения с немногими, кто принимает. Социальные успехи тоже могут не радовать, если их нельзя разделить с друзьями или семьёй. Сопровождающие профессию переживания дегуманизации могут порождать у человека попытки избавиться от них - забыться в алкогольной или наркотической зависимости, шопоголии, иных зависимостях. И в итоге на поддержание своего образа жизни он(а) вынужден(а) тратить всё больше денег, как и на поддержание себя в профессии, ведь вебкам-сфера требует соответствия моде и стандартам красоты. Данная ситуация порождает замкнутый круг и затрудняет смену профессии, даже если человек внутренне к этому стремится. 

 

6. Шестая опасность связана с трудностями получения своевременной психологической помощи людьми, занятыми в вебкам-работе. С этой проблемой часто бывает стыдно обратиться. Если обращение и происходит, психологическая работа повышает чувствительность человека к себе, в результате чего человеку может стать труднее выдержать свою работу, а другой на данный момент у него нет. Работу нередко сопровождает сильный страх осуждения, из-за чего также трудно удержаться в длительной терапии. В итоге перечисленные выше симптомы могут усугубляться, что приводит к серьёзному личностному кризису.

 

Завершая статью, хотелось бы обратить внимание на то, что изложенная в ней информация не является попыткой дать моральную оценку вебкам-профессии (хорошо это или плохо - каждый человек решает для себя сам), но предупреждает о возможных психологических трудностях, которые связаны со спецификой этой работы, возникают у работающих в этой сфере людей и требуют психологической помощи и поддержки. 

В классических психотерапевтических отношениях действует ролевая модель, которая определяет место клиента и психолога в этом процессе. Клиент приходит к психологу из позиции "раненого", с некой проблемой или болью, терапевт выступает в роли "целителя", поскольку клиент обращается к нему за помощью и, в конечном итоге, если всё складывается удачно, эту помощь получает. При этом у клиента могут отсутствовать какие-то специфические знания о том, как именно осуществляется эта помощь, что психолог сделал такого, чтобы помочь ему, за счёт чего стало легче. Поэтому на иррациональном уровне психолог для клиента - тот, кто исцеляет, врачеватель души. 

 

В самой роли психолога есть много сходств с ролью врача, за исключением того, что он работает не посредством физического воздействия на организм (лекарств или хирургических вмешательств), а посредством более тонкого, душевного или психического воздействия, которое в психотерапии называется интервенцией. Как и врач, психолог руководствуется этическим кодексом, который можно сравнить с клятвой Гиппократа. Как и перед врачом, перед психологом стоит задача не навредить, а помочь клиенту. Как и врач, перед тем, как помочь, психолог проводит диагностику, подбирает методы и стремится соблюсти в них равновесие (например, не фрустрировать слишком сильно, не давать тех интерпретаций, к которым клиент ещё не готов). 

 

Помимо этих ролей, распределение которых регламентировано терапевтической ситуацией, в юнгианском анализе принято обращать внимание и на бессознательную сторону процесса, где происходит обратный обмен - в каждом психологе есть внутренний "раненый", а в каждом клиенте - внутренний целитель. Наличие у психолога "раненой" части позволяет ему быть чутким и эмпатичным, помнить о том, что он и сам когда-то попадал в кризисные ситуации, иногда нуждался в помощи, проходил личную терапию, прорабатывал свои травмы. Опираясь на этот опыт и помня о том, каково быть раненым, он сопереживает клиенту.

 

Присутствие у клиента внутреннего целителя означает, что в нём самом уже есть те ресурсы, которые могут помочь ему выбраться из кризиса, изменить деструктивные паттерны, улучшить качество своей жизни. В начале терапии он часто ещё не знает, как пользоваться этими ресурсами, и доступ к ним может быть заблокирован, но в процессе терапии он всё больше присваивает их себе, учится управлять ими и опираться на них. Но, пока этого не произошло, психолог выступает для него в роли опоры, и на психолога проецируется внутренняя фигура целителя.

 

Проекция архетипа целителя сама по себе уже выполняет терапевтическую функцию, поскольку позволяет клиенту довериться и открыться процессу, поверить в возможность изменений, мобилизовать внутренние ресурсы. В этом смысле, психолог выполняет для клиента роль вынесенного вовне его внутреннего целителя, который слушает, поддерживает его, находится рядом в трудные моменты и ждёт. Благодаря этому внутренний целитель обретает конкретную форму, превращаясь из абстракции в реального человека.

 

В некотором смысле, терапевтический процесс является целительным не только для клиента, но и для психолога, поскольку взаимодействие между обеими сторонами происходит не только на сознательном, но и на бессознательном уровне. И в этом контакте иногда могут встречаться две раненые фигуры (например, когда клиент поднимает трудную или не очень понятную для психолога тему), две фигуры целителя (когда, например, из позиции своего целителя клиент может предложить психологу изменить стратегию работы), а также внутренняя фигура целителя у клиента и фигура "раненого" у терапевта, ведь иногда клиент может спонтанно открыть терапевту что-то новое, в чём-то разбираться лучше и быть ресурснее, чем терапевт.

 

Взаимодействие всех четырёх фигур (сознательный "раненый" клиента и бессознательный "раненый" терапевта; сознательный целитель терапевта и бессознательный целитель клиента) придаёт терапевтическому процессу объём и динамику. Осознание, что в терапии участвуют все эти фигуры, порой позволяет открыть новые грани процесса, если задаться вопросом "какая часть архетипа "раненого целителя" сейчас более активна у терапевта и у клиента и почему?".  Например, если у терапевта включился внутренний "раненый", это может быть сигналом, что сейчас пытается пробудиться внутренний "целитель" клиента. Или, наоборот, если в процессе участвуют оба "раненых", для терапевта это может быть сигналом того, как окружающих клиента людей порой затягивает в сценарий его травмы. 

 

Полезно также выносить на обсуждение, в каких ситуациях клиент больше чувствует себя "раненым", а в каких - целителем, либо, может быть, иногда он совмещает эти роли, например, будучи раненым, помогает при этом другим в надежде пережить эффект исцеления в сопереживании другим. Или, будучи целителем, он иногда чувствует себя слишком раненым, чтобы исцелять. 

 

Понимание, что у обеих сторон есть свой "раненый", позволяет достичь большей близости и понимания в процессе, ведь трудно ожидать помощи от идеально благополучного человека, который никогда не сталкивался с кризисами и не имеет личного опыта их преодоления. А понимание того, что целитель - не односторонняя фигура, а также присутствует у обоих, позволяет клиенту быть менее зависимым от терапевта и, опираясь на него, искать опору в себе. 

Мама - первый человек, через которого ребёнок знакомится с миром. Она - его проводник в мир и медиум, она вынашивает, дарит жизнь, кормит, заботится, создаёт комфорт и безопасность. Она находится рядом в первые годы жизни, открывает ребёнку мир и обучает необходимым для жизни навыкам. Поэтому для многих людей мама - это святое, что отражается в культурных запретах на критику мамы. Этот запрет накладывается на опыт ранней зависимости ребёнка от мамы, когда без неё он не сможет выжить, а всё, что она делает, он воспринимает непосредственно, без осознания и критики, как нечто совершенно естественное и само собой разумеющееся.

 

Но на практике мамы могут быть разными - психологически инфантильными, жестокими, садистичными, холодными, отвергающими, манипулятивными. В психологической литературе и практике встречаются истории, когда в детстве мать издевалась над своим ребёнком, и случаи, когда она оставляла его без поддержки и внимания, бросая его, передавая кому-то другому или вовсе отказываясь от него. А это значит, что не всякая мать способна справиться с той ролью, которую ей приписывает культура только по факту, что она стала матерью.

 

В юнгианской психологии архетип матери имеет две стороны. С одной стороны, это дарящая и поддерживающая жизнь природная сила, с другой - противоположный ей образ дикой, хищной, пожирающей и выжигающей всё живое женщины. На уровне архаичной логики коллективного бессознательного это две стороны одного и того же архетипа. И в конструктивном варианте вторая сторона предназначена для того, чтобы мать могла защитить ребёнка от опасности, но в деструктивном она направляется на него самого.

 

Как же быть, если вдруг во взрослом возрасте приходит осознание, что вместо того, чтобы заботиться и создавать безопасность, мама травмировала и ранила, а вместо того, чтобы дарить, - отнимала, вместо того, чтобы любить, - манипулировала и отвергала?

 

1. Как бы банально ни звучало, во-первых, следует осознать проблему, что в данном случае бывает чрезвычайно сложно из-за культурных и семейных запретов на критику мамы. Пока проблема не осознана, и маму нельзя критиковать, весь опыт травматизации в отношениях с ней не может быть переработан, что затрудняет как реабилитацию после этого опыта, так и сепарацию. Поэтому, если есть подозрения на то, что мать была в детстве или является сейчас токсичной, т.е. ядовитой, важно вспомнить связанные с ней травмирующие события, рассказать о них кому-то, сравнить свой опыт с опытом других людей, подумать о том, как этот опыт влияет на настоящее, чему препятствует, и какие психологические блоки он создаёт.

 

2. Во-вторых, нужно позволить себе испытывать к маме не только позитивные, но и негативные чувства, которые часто скрыты за вынужденной благодарностью - "скажи спасибо за то, что родила", "могла бы отдать в детский дом". А чувства, в случае токсичной матери, как правило, являются противоречивыми. С одной стороны, она естественным образом вызывает гнев и обиду, с другой - к ней часто наблюдается сильная, тревожная привязанность, поскольку в детстве ситуация, в которой мама непредсказуема и жестока, воспринимается, как угроза, но от мамы некуда деться, ведь без неё никак нельзя выжить, и она - первый человек, за которого ребёнок цепляется, когда чувствует опасность, даже если опасность исходит от неё самой. Таким образом, токсичное поведение матери порождает замкнутый круг деструктивной зависимости от неё, особенно, когда связанная с ней психологическая травматизация не проработана. И, парадоксальным образом, вместо того, чтобы оставить этот опыт в прошлым, и пойти дальше, человек может надолго задержаться возле матери уже во взрослом возрасте и продолжить что-то доказывать ей - своими неудачами, аутоагрессией, антисоциальным поведением и образом жизни...

 

3. В третьих, связанный с матерью негативный опыт нужно переработать, и лучше всего это делать в анализе, где клиент вместе с психологом в безопасной обстановке поднимает свои ранние детские переживания и оценивает их уже с позиции взрослого человека - о чём был этот опыт, чему он научил, что бы он на месте мамы сделал иначе, каких возможностей у него не было тогда и какие есть сейчас. Несмотря на то, что прошлое не изменить, и ранние травмы, в той или иной степени, могут влиять на человека всю жизнь, важно структурировать и завершить этот опыт, рассказать о нём кому-то и быть выслушанным, получить сочувствие и поддержку, осознать, что этот опыт не был нормальным, а потому связанные с ним установки и модели поведения нуждаются в переосмыслении и коррекции, ведь они были необходимы для адаптации к нездоровой ситуации, но мешают полноценной жизни человека сейчас.

 

4. В-четвёртых, полезно выработать к маме взрослое, зрелое отношение, объективный взгляд на неё, и для этого психолог предлагает клиенту попробовать ответить себе на вопрос - почему мама вела себя определённым образом в детстве, что препятствовало тому, чтобы она дала человеку любовь и заботу. В случаях откровенной жестокости это никак не оправдывает мать, но позволяет человеку вернуть себе чувство безопасности, стабильности мира и рациональной объяснимости происходящего. Например, мама могла быть холодной из-за развода с папой, либо у неё были проблемы на работе, и она срывала своё зло на ребёнке, либо в её личном опыте тоже не было заботы, и в воспитании она повторяла модель своей матери. Встречаются и случаи, когда контакту ребёнка и мамы препятствовало соматическое или психическое заболевание матери. Осознание причин жестокого поведения позволяет человеку понять, что он не виноват в жестокости матери и не может нести за неё никакой ответственности, в противоположность раннему детскому переживанию, когда жестокость матери обычно воспринимается ребёнком на свой счёт, и он думает, что с ним что-то не так, и он плохой, если мама так зла по отношению к нему. 

 

5. В-пятых, внутренняя сепарация от матери начинается не только с импульса к самостоятельной жизни, спонтанной активности и желания проявить себя в мире, но и с осознания различий между собой и матерью, между собой-взрослым и собой-ребёнком. Если сепарация так и не произошла, слияние с ранящим объектом создаёт драматичную ситуацию, когда человек продолжает повторять пережитую им в детстве боль уже сам, цепляясь за жестокую мать и стремясь либо заслужить в её глазах уважение и любовь, либо отомстить ей за детские обиды. Такая ситуация водит человека по кругу, не давая ему вырваться за пределы собственных травм, которые переносятся на всю его жизнь и могут влиять как на карьеру, так и на личные отношения, где ситуация травмы продолжает отыгрываться, как сценарий. Поэтому от токсичной мамы желательно вовремя отделиться, в первую очередь, на психологическом уровне. А для этого важно понять, что мама - совершенно другой человек, со своими личными мотивациями, ценностями и со своим опытом. И весь её опыт, её личные особенности лучше оставить ей, не забирая с собой. Например, если мама хотела или хочет реализоваться через ребёнка, потому что не реализовалась сама, это её личная проблема, личная ответственность и боль, отгоревать которую может лишь она сама. Если она хочет от своего ребёнка чего-то, что чуждо ему, это тоже её проблема, ведь это её желание, не имеющее к нему никакого отношения. И, в отличие от беспомощного положения ребёнка, у взрослого человека уже есть все возможности, чтобы обеспечить себе самостоятельную жизнь и комфортную дистанцию от матери. Вовсе не обязательно делиться с ней успехами, если она не готова их оценить, или неудачами, если вместо поддержки она делает хуже. Не обязательно посвящать её в свою личную жизнь или подробности своей работы, прислушиваться к её советам и подчиняться её требованиям. А в сложных ситуациях можно постараться найти опору в себе или в ком-то другом, кто способен дать больше поддержки.  

 

Резюмируя сказанное выше, можно заключить, что, несмотря на то, что феномен токсичной матери приносит сильный вред психике ребёнка и ломает её, этот опыт доступен проработке. Безусловно, этот опыт оказывает серьёзное влияние на жизнь человека, но не определяет её целиком. Ведь даже в случае, когда человека воспитывала токсичная мать, у него было и другое окружение, благодаря которому он мог понять, что в его семье что-то не так, и получить совсем иной опыт - любви, поддержки и принятия. Точно так же и сейчас - несмотря на негативный опыт прошлого, в настоящем есть иные возможности и, чтобы воспользоваться ими, на внутреннем психологическом уровне важно поставить токсичную мать на место, чтобы она не заполняла собой всю жизнь человека. А это значит, что, вместо того, чтобы отрицать и вытеснять этот опыт, нужно найти ему место в психике, отнестись к нему с пользой для будущего и попробовать стать хорошей мамой для самого себя. 

Психоаналитическую терапию нередко называют "фрустрирующей", исходя из чего важно прояснить это понятие - в каком именно смысле она может таковой являться. Например, в психоанализе принят достаточно жёсткий сеттинг и чёткие границы. Клиент может фрустрироваться от невозможности внекабинетного общения с терапевтом или необходимости оплаты пропусков, чувствовать, что между ним и терапевтом слишком большая дистанция. Или драматически переживать терапевтические отношения как неравные. И такая ситуация отношений действительно во многом является искусственной. В других реальных контактах клиент не сталкивается с таким строгим регламентом, исходя из чего возникает закономерный вопрос - зачем же нужен этот регламент, если он так фрустрирует? Почему терапевту трудно дать готовый совет? Почему он не может предложить решение проблемы? Почему не все сеансы приносят облегчение?

 

Главный ответ в том, что специфическая терапевтическая ситуация создаётся именно для развития клиента. А развиваться возможно только при наличии границ. Границы задают структуру контакта, которая сама по себе терапевтична. В них клиент учится выдерживать напряжение, контейнировать сиюминутные эмоциональные реакции, справляться с собственными переживаниями, нести ответственность за свою жизнь. Границы обращают внимание на ограничения, которые затрагивают глубинные экзистенциальные темы. Например, время сеанса ограничено, как и время жизни. За это время можно что-то успеть, а что-то - нет. Чему-то отдать приоритет, что-то оставить на втором плане. Воспользоваться этим временем так, как сейчас больше всего нужно. Для этого необходимо ранжировать свои потребности, выбирать между ними - какая из них сейчас окажется в фокусе. 

 

В терапии клиент сталкивается не с негативной фрустрацией, когда он чего-то хочет и категорически не может получить, как это могло быть в его детско-родительских отношениях, а с позитивной фрустрацией. Эффект терапии возможно получить, если соблюдать правила терапевтического контракта и сеттинга. Но для этого нужно постараться, вложить усилия, дисциплинировать себя. Постепенно внешняя дисциплина становится внутренней, в связи с чем гораздо легче решаются такие проблемы, как прокрастинация, избегание ответственности и жизни... 

 

Кроме того, фрустрация в терапии помогает обнажить ранние детские переживания и продуктивно работать с ними. Обида или злость на терапевта является реакцией переноса, которая не растёт на пустом месте. Если клиент чувствует сильную фрустрацию в терапии, вероятно, он часто был фрустрирован в прошлом. Его не замечали, не слышали, его потребности игнорировались. В терапевтической ситуации возможно переписать это прошлое, ведь терапевт активно реагирует на запрос клиента. А ограничения касаются лишь организации процесса. Они одинаковы для всех и не направлены на угнетение личности клиента. 

 

Нередко фрустрация в терапии вызывает боль в связи с изменением старых сценариев поведения или моделей мышления. Например, клиент мог расти в атмосфере, где границы других людей ни во что не ставятся. Тогда ему трудно отделить себя от окружающих. Трудно почувствовать своё "я", провести границу между собственными и чужими реакциями. Терапевтическая ситуация в этом смысле обучает клиента чувствовать себя, ведь всё происходящее в ней - про клиента, а не про терапевта. Принять и осознать это, вернуть себе свои проекции - отдельная большая работа, которая запускается благоприятной для переноса ситуацией жестких границ. Безусловно, в этих границах есть сильные фрустрирующие элементы, но именно за счёт них и движется вперёд работа, поскольку на модели кабинета клиент осознаёт не только возможности, но и ограничения - окружающего мира, своих родителей и партнёров, терапевта, любого другого человека и, в конце концов, самого себя. Эти ограничения важно принять, чтобы обрести собственное пространство автономии, влияния и ответственности, т.е. внутреннюю свободу.