Публикации с тегом #самооценка (30)

Восприятие себя, других и мира в дихотомии "плохой" и "хороший" уходит корнями в глубокое детство, а в контексте истории человечества - в первобытное мышление. Когда-то давно, когда перед человеком стояли задачи выживания, он вынужден был оценивать всё с позиции хорошего или плохого, т.е. полезного и вредного для выживания. Аналогичный механизм обращения с собой и миром вокруг повторяется и в индивидуальном развитии человека, когда, ещё будучи младенцем, согласно Мелани Кляйн, он начинает различать "хорошую" и "плохую" грудь. В дальнейшем родители, воспитатели и учителя используют это рудиментарное дихотомическое мышление, чтобы контролировать поведение человека. "Сегодня ты - плохой мальчик, а потому обойдёшься без прогулки, без сладостей и без подарков!", - говорит ребёнку мама или папа в надежде на то, что он изменит своё поведение.

 

Впоследствии воспитанный в духе чёрно-белого мышления человек будет постоянно расщеплять как самого себя, так и мир. "Этот человек поступил плохо, значит, он плохой, не буду с ним дружить". Или: "я хороший, я веду себя хорошо и выполняю все правила, значит, мир должен наградить меня подарками". Нетрудно догадаться, каким драматичным окажется разочарование, когда вдруг однажды человек впервые обнаружит, что это не работает, что такое мышление - всего лишь когнитивное искажение, которое не даёт никаких гарантий счастья и благополучия, но является удобным инструментом манипуляции другими людьми посредством непрошеных оценок.

 

Почему же, несмотря на то, что мышление современного взрослого человека объёмно и многомерно, многие до сих пор цепляются за этот архаизм и рудимент "хорошего" и "плохого"? Похоже, дело не только в ригидности психики, для которой более ранние механизмы являются в то же время более устойчивыми, но и в том, что чёрно-белое мышление делает мир предельно простым и понятным, создавая иллюзию предсказуемости и избавляя от лишних экзистенциальных размышлений. Однако такого рода предсказуемость и устойчивость - лишь кажимость. И упрощённая картина мира может быстро сломаться в ситуации, когда вдруг кто-то однозначно "плохой" внезапно делает для нас что-то хорошее, либо когда мы оказываемся в тупике требований к себе и не можем закончить токсичные отношения, потому что боимся показаться кому-то "плохими".

 

В психотерапии "плохое" и "хорошее" в первую очередь подвергается сомнению, ведь одним из первых терапевтических векторов работы является работа с Тенью человека, а, значит, со всем, что он не признаёт и отвергает в самом себе, проецируя на других людей и мир вокруг. Расщепляя себя на "хорошее" и "плохое", мы отсекаем от себя часть ценных ресурсов, и в итоге в функциональном состоянии остаётся лишь половина нашей личности. Если довести этот процесс расщепления до абсурда, мы рискуем превратиться в "человека в футляре", который загнан в угол собственными ограничениями так, что не может ни свободно вздохнуть, ни пошевелиться.

 

В работе с тенденцией расщеплять самого себя и мир на "хорошее" и плохое" психолог обращает внимание не только на содержательную границу (что именно и почему человек считает хорошим и плохим, как сформировались эти представления и каков их контекст), но и на конечный мотив - зачем человек дробит себя подобным образом. Наиболее частыми мотивами оказываются жажда любви и страх. Человек стремится быть хорошим и избегает быть плохим, чтобы другие люди любили его и не причиняли ему вреда. Но, если нас любят исключительно за то, что мы "хорошие", удобные и соответствуем чужим ожиданиям, любят ли при этом нас, какова цена и ценность такой "любви"? Точно так же ведь можно любить удобную вещь, которая хорошо служит, но без тени сожаления избавиться от неё, если она сломалась или отслужила свой срок. Ситуация, в которой нам не причиняют вреда только из-за того, что мы достаточно "хорошие" и "удобные", является ещё более страшной. Неужели для того, чтобы пользоваться базовыми человеческими правами, нужно постоянно кому-то угождать и выполнять чужие прихоти?

 

При детальном разборе подобных убеждений и того, что за ними стоит, как правило, оказывается, что как концепция "любви" за то, что мы хорошие, так и концепция "наказания" за то, что мы плохие, не выдерживает никакой критики. Да, вполне возможно, для первобытного человека, который не мог иным образом объяснить природные катаклизмы, идея награждения или наказания богами имела какой-то смысл. Или в раннем детстве нас, действительно, поощряли за хорошее поведение и наказывали за плохое. Но во взрослом возрасте, когда мы уже принадлежим только себе, сами определяем свою жизнь и формируем свой круг общения, подобные пережитки прошлого только мешают нам развиваться, отнимая наши драгоценные ресурсы и способствуя регрессу.

 

Каковы же альтернативы "хорошему" и "плохому" и что можно противопоставить такому расщепленному самовосприятию и мировоззрению? Принятие себя во всей полноте, осознанность и согласие с собой. "Я не хороший и не плохой, я просто есть", "я не хороший и не плохой, я бываю разным", "мир не хороший и не плохой, он многообразен", "нечто в мире не хорошее и не плохое, но сейчас оно мне подходит или нет, и я могу выбирать". 

Подписывайтесь на мою страницу в Facebook, Instagram, а также на Telegram-канал.

Автор Елена Митина https://elenamitina.com.ua

Использование материалов разрешено только с указанием авторства и активной ссылки на сайт.

Самосаботаж - распространённая форма аутодеструктивного (или саморазрушительного) поведения, при котором человек сам ставит себе палки в колёса, откладывая важные дела на потом, подрывая веру в собственные силы, подтачивая себя суровой самокритикой. На практике это может выглядеть так, что человек хочет изменить работу или стиль жизни, достичь какого-то успеха, но почему-то сам препятствует себе в этом и не понимает, почему. Так, он может поступить учиться в дорогое учебное заведение, но при этом не посещать занятия. Или сходить к врачу, выслушать рекомендации и не соблюдать их. Приобрести абонемент в тренажёрный зал и ни разу не сходить на тренировку до тех пор, пока абонемент не сгорит. Записаться на собеседование в компанию своей мечты и проспать его. 

 

Самосаботаж наблюдается в любых сферах жизни, в том числе и в сфере личных, романтических отношений. Например, казалось бы, удалось найти подходящего партнёра и понравиться ему, отношения складываются довольно удачно, но тут вдруг человек сам портит эту ситуацию, начиная придираться к мелочам, ревновать без всякого повода, думать о том, что с этим партнёром у него точно нет будущего, либо избегать подлинного контакта с партнёром. В итоге отношения ухудшаются, а то и вовсе разрушаются, хотя изначально всё шло довольно удачно. 

 

Феномен самосаботажа можно рассматривать как одну из форм мазохистического поведения, когда человеку легче сорвать свои же планы, чтобы ситуация стала для него более понятной и предсказуемой, поскольку неопределённость будущего вызывает тревогу и фрустрацию. Но корни самосаботажа могут быть и нарциссическими. Например, человек настолько нетерпим к любым неудачам и провалам, что даже не может позволить себе рискнуть попробовать что-то новое в направлении роста. И тогда ему легче саботировать предстоящий экзамен и не готовиться к нему, чем подготовиться и получить плохую оценку, потому что, если он не готовился, он всегда может списать неудачу на своё бездействие. А, если же он подготовился, но потерпел неудачу, он будет чувствовать себя глупым и никчёмным, его хрупкое самолюбие пошатнётся. 

 

Самосаботаж всегда является отрицанием роста и развития, когда, с одной стороны, у человека есть порыв к тому, чтобы что-то изменить, но, с другой стороны, для этого не хочется или не можется предпринять какие-либо усилия. Такой внутренний конфликт сводится к тому, что одну часть его "я" тянет к стабильности и комфорту, а у другой есть мотив на рост, изменения и преодоление, и эти части не могут между собой договориться.

 

Аналогично самосаботаж может наблюдаться, когда человек делает что-то не для себя, а для кого-то другого - чтобы его похвалили или полюбили. Так, если в своей семейной системе он привык к тому, что его любят только за хорошие оценки, успехи, победы и примерное поведение, во взрослом возрасте ему будет трудно отличить свои желания от не-своих. И тогда всякое внутреннее стремление будет одновременно вызывать у него и сопротивление. Такое сопротивление обусловлено тем, что в этот момент поднимается та подавленная часть его "я", которая когда-то говорила или даже кричала о том, что она чего-то не хочет, но её никто не слышал. И тогда практически любая деятельность будет сводиться к тому, что какую-то часть себя ему нужно подавить и совершить над ней насилие, чтобы заставить себя хоть что-нибудь сделать.

 

Корни проблемы самосаботажа уходят в нелюбовь человека к самому себе, непринятие себя и глубинное недоверие по отношению к собственным желаниям, мотивам и стремлениям. Человеку, который не любит себя, трудно и позаботиться о себе. У него отсутствует внутренняя мотивация делать что-то для самого себя - гораздо проще делать что-то для других, "потому что так надо" или тогда, когда его заставляют. А, если вся мотивация сводится исключительно к внешней, против довлеющего внешнего мотива хочется бунтовать, и потому в итоге оказывается, что человек ничего не делает.

 

Чтобы преодолеть самосаботаж, часто оказывается недостаточно одного понимания проблемы и рефлексии по поводу неё. Необходима длительная работа с психологом, которая поможет вскрыть истоки проблемы и отследить, каким образом человек тратит столько сил на внутренние конфликты вместо того, чтобы тратить их на своё развитие. 

 Феминистская психотерапия появилась в России сравнительно недавно, и её появление связано с активным просвещением женщин в вопросах феминизма и развитием феминистской мысли. Феминистская терапия создана женщинами для женщин, т.е. её фокус направлен на то, чтобы восстановить, сохранить и поддержать здоровье и благополучие женщины, помочь женщине найти в себе ресурсы и обрести силу, чтобы справиться с теми трудными ситуациями и условиями жизни, которые ставит перед ней патриархальное общество. 

 

В связи с тем, что феминистский подход является новой практикой в терапии, к этому подходу возникает много вопросов. Например, зачем отдельно выделять именно феминистскую терапию, если в психологии и так достаточно много разных подходов? Не является ли эта терапия идеологически заряженной и не выходит ли она за рамки привычной для классических подходов нейтральности терапевтки? Или: не пропагандирует ли феминистская терапия ненависть к мужчинам или добровольное одиночество для женщин?

 

Чтобы ответить на эти вопросы, важно обозначить рамки и сферу деятельности феминистской психотерапии. Во-первых, феминистской терапевткой может быть названа любая практикующая специалистка с высшим психологическим образованием, которая критично относится к мизогинным (т.е. женоненавистническим) установкам как в профессиональной среде, так и в повседневной жизни. К таким установкам относятся мифы из серии "всё женщины...", которые часто сводятся к тому, что женщины - существа глупые, никчёмные и годящиеся исключительно для обслуживания мужчин. К большому сожалению, эти мифы не ограничиваются обыденной жизнью, а проникают в психологическую среду и даже в некоторые психологические теории и психотерапевтические подходы, в результате чего при обращении к психологам женщины сталкиваются с непрошенными советами, недооценкой их личностного и профессионального потенциала и навязыванием подчинённых ролей в патриархальной системе. В своей работе феминистская психотерапевтка отслеживает любые формы мизогинии, очищает от них подход, в котором она работает, и информирует клиентку в области фем-теории и её возможностей. Так, например, она критикует распространённый в патриархальной культуре миф о красоте, следуя которому, женщина часто соглашается на калечащие бьюти-практики, чтобы нравиться мужчинам и не отвергаться патриархально настроенными женщинами. Аналогичной критике подвергается созданный патриархатом иерархичный формат взаимоотношений, в противовес которому феминистская терапевтка предлагает эгалитарное, т.е. горизонтальное взаимодействие. 

 

Во-вторых, феминистскую психотерапевтку отличает специфический фокус её работы, и главным фокусом является женщина. На практике это означает, что такая терапевтка занимает позицию, которая противоположна социальной дискриминации женщин. Например, по негласным социальным правилам, многие работодатели предпочтут рассмотреть в качестве потенциального сотрудника именно мужчину, а не женщину с аналогичными навыками, знаниями и опытом. Во многих повседневных коммуникациях предпочтение также отдаётся мужчине (мужчины часто перебивают женщин, мужчине отдана привилегия самому начинать знакомство и проявлять инициативу и т.д.). В таких ситуациях женщина оказывается на втором плане, т.е. на вторых ролях, и её возможности проявить себя значительно ограничены. Феминистская психотерапевтка не только предлагает рефлексировать эти ситуации и вырабатывать комфортные для женщины стратегии совладания с ними, но и старается максимально выравнять гендерное неравенство в своей работе. Так, в ситуации дефицита времени она предпочтёт взять в терапию именно женщину, а не мужчину.  Выбирая, к кому обратиться для личной терапии или супервизии, она тоже выберет женщину. На интервизиях в сообществе феминистских терапевток, как правило, разбираются именно женские, а не мужские кейсы. В самом психотерапевтическом взаимодействии с клиенткой терапевтка также фокусируется на женщине - на её потребностях и личностном росте, а не на том, чтобы она стала удобнее для тех мужчин, которые находятся рядом с ней.

 

Спектр работы феминистской психотерапии чрезвычайно широк, и с помощью этого подхода можно работать с совершенно разными проблемами, с которыми сталкиваются женщины в повседневной жизни, в том числе с темой насилия, личных отношений, гендерных стереотипов, гендерной дискриминации. В такой терапии женщина-психолог помогает клиентке осмыслить ту ситуацию, в которой она находится, и укрепить свою сильную позицию в ней. Например, к феминистским терапевткам часто обращаются женщины, страдающие или пострадавшие от домашнего насилия. В этих случаях фокус работы терапевтки направлен на то, чтобы помочь женщине обрести безопасность и восстановить её чувство собственного достоинства. Бывают случаи, когда запрос клиентки изначально направлен на то, что ей хотелось бы быть удобной для других, т.е. она просит сделать с ней что-то такое, чтобы с ней не расстался муж или чтобы ей легче было найти мужчину. В подобных случаях феминистская терапевтка исходит из конечной цели благополучия женщины и информирует клиентку о том, что она может помочь ей принять и полюбить себя, стать удобной, прежде всего, для себя, справиться со своими страхами, но было бы антигуманно работать в сторону того, чтобы поломать себя ради удобства и комфорта каких-то мужчин, просто потому что они мужчины. Т.е. в своей работе феминистская терапевтка не поддерживает вредоносные для женщины паттерны женской гендерной социализации, а, напротив, помогает ей преодолевать их. 

 

Критика феминистской мысли и, в частности, феминистской психотерапии, связана с недооценкой негативного влияния патриархального общества на качество жизни женщин. Кто-то считает, что патриархат остался в далёком прошлом, а потому эта тема не актуальна сейчас. Кто-то придерживается патриархальных взглядов, полагая, что подчинённая позиция женщины в отношениях с мужчиной помогает ей чувствовать себя счастливой и защищённой. Феминистская терапия, напротив, делает акцент на независимости, силе и чувстве собственного достоинства женщин, не отрицая печального факта всё ещё существующей в обществе гендерной дискриминации. 

Успех измеряют разными способами. Для некоторых людей он связан с такими внешними вещами, как достижение карьерных целей, например, высокая должность в компании  или успешная защита диссертации. Для других успех означает улучшение личной жизни: удовлетворяющие отношения, хорошие воспитанные дети; вклад в ощущение успеха может внести и хорошая сексуальная жизнь. Для третьих главной целью может быть психологический рост. Эта потребность  в психологическом развитии может происходить из надежды преодолеть невротические конфликты или из только смутно понимаемой внутренней потребности в большем осознании.

 

В этих примерах чувство успеха переживается, когда человек использует свои способности для продвижения к более благоприятным ситуациям жизни. Это чувство является смесью потенции, независимости, свободы и позитивной самооценки. Желая успеха, люди обычно пытаются достичь цели, которую они сознательно поставили.

 

Однако люди со страхом успеха демонстрируют негативную реакцию, когда они понимают, что способствовали достижению своих целей. Их достижения вместо улучшения самооценки вызывают депрессию и тревогу.

 

В своей карьере люди со страхом успеха страдают от подавления, которое ведет к неспособности работать вообще или к серому существованию на уровне ниже своих возможностей. Будучи очень амбициозными и способными работать упорно над достижением целей, они проявляют особое отношение к выгоде, получаемой в результате успеха: она или отрицается, или уничтожается. Если успех на работе приводит к продвижению по службе, они или теряют интерес, или меняют работу. Если же успех приходит в виде денег, то деньги часто растрачиваются. Если они добиваются признания, то могут сделать что-то, что приведет к их публичному унижению.

 

Комплимент по поводу того, как хорошо этот человек выглядит или что-то выполнил, вызывает самопринижение, сопровождающееся заявлениями о том, как на самом деле он плох, или же перечислением недавно допущенных глупых ошибок. Многие прячут свои таланты за фасадом заурядного человека, посредственности. Всем нам известны люди, которые хорошо играют в пинг-понг, гольф или в шахматы в начале партии, но почему-то умудряются упустить победу в конце.

 

Боящиеся успеха люди испытывают трудности в завершении дел. Например, в школе они не подготавливают вовремя домашнее задание, не готовятся адекватно к экзаменам или начинают наспех зазубривать в последнюю минуту. Если, несмотря на все проволочки, их способности позволяют им все сделать хорошо, то они могут выпасть (выйти из конкурса), когда  приближается оглашение результатов.

В отношениях они имеют тенденцию менять партнера из-за смутной неудовлетворенности, приводящей к прекращению отношений. Если же у них устанавливаются успешные отношения, весьма вероятно, что  они заведут еще одну связь и поставят своего партнера в известность об этом. Хотя у них может и не быть каких-либо нарушений  в сексуальности, они часто не могут получать от нее удовольствие.

Одним из самых общих проявлений страха успеха является неспособность принимать решения. Всем нам известны люди, которые пытаются заставить других сказать им, что делать в какой-то ситуации – потому, что сами они не хотят принимать ответственность за возможные ошибки. Боящийся успеха человек, однако, является нерешительным не из-за боязни неверных решений. Именно бессознательная связь, которую он устанавливает между решительностью и успехом, вызывает его страх.

 

Люди со страхом успеха приходят в анализ с сознательной целью психологического роста и смягчения болезненных симптомов, однако они демонстрируют парадоксальную негативную реакцию на успешное достижение этих целей. Они переживают тревогу и депрессию после терапевтических инсайтов или других позитивных знаков психологического развития. Они с тревогой отрицают прогресс в своем развитии и регрессируют перед его лицом. Часто именно тогда, когда улучшение на подходе, когда достигнуто некоторое важное понимание, углубление аналитических отношений или какие-то позитивные изменения в их внешней жизни, они неожиданно переживают ухудшение.

 

Юнг наблюдал страх успеха по отношению к психологическому развитию. Он приписывал его инстинктивной регрессивной силе, присущей самой психике, подавляющей психологический рост. В противовес ей действует побуждение к эволюции, заставляющее индивида искать личностный рост. Дифференциация эго от бессознательного и его развитие в качестве структуры самосознания с независимыми функциями частично являются результатом его отношения к этим противоборствующим тенденциям. В нормальном случае побуждение к росту пересиливает регрессивные компоненты психики. Однако может возникнуть патология: эго не развивает адекватных функций или боится их успешного применения. Например, Юнг писал о страхе принятия решений – когда люди не могут принимать решения. Он заметил, что нерешительность может сохраняться  из-за желания остаться в инфантильном мире и избежать возможных опасностей независимой жизни. В отличие ситуаций  сознательного принятия решений, ведущих к позитивной активности,  в этом случае решения принимаются (и жизнь проживается) лишь в бессознательных фантазиях. Юнг считал, что это происходит из-за регрессивной компоненты психики, возобладавшей над тенденцией к развитию. Однако Юнг не уточнял, при каких обстоятельствах нормальные страхи индивидуума вырастают в заметную патологию страха успеха.

 

Целью этой статьи является клиническое описание страха успеха. Я хочу показать, что особые типы интеракционных травм, полученных на разных стадиях психологического развития, приводят к явным тревогам, которые проявляются как страх успеха. Этими тревогами являются уничтожение, потеря любви, потеря контакта с реальностью, зависть и кастрация. Хотя эти тревоги в некоторой степени присущи каждому, в крайней форме они связаны с определенными психологическими нарушениями. Проще говоря, различные тревоги будут представлены в связи с разными патологическими состояниями. Каждый тип нарушений имеет свою собственную динамику и психотерапевтические рекомендации. Будет подчеркнута взаимосвязь между переносом и контрпереносом. В конце я предложу выводы о психотерапевтическом подходе к проблеме страха успеха и размышления о некоторых связанных с этим архетипических темах.

 

 

Пациентка с пограничным расстройством пришла на анализ с историей неудач при завершении задач. Десятью годами раньше она ушла из колледжа за семестр до окончания. Она вернулась в колледж перед началом анализа, но не могла сдавать работы вовремя. Когда ей не удавалось что-либо сделать успешно, она впадала в депрессию. В анализе проявился тот же паттерн. Каждое продвижение сопровождалось сильной депрессией и регрессией. В ее фантазиях и снах проявлялся страх, что аналитик в действительности не хочет ее роста. Другой страх состоял в том, что аналитик выкинет ее из анализа до его завершения. После сдачи экзамена и последовавшей за ним серьезной депрессии (вместо гордости) она рассказала следующий сон:

 

 

Старая женщина во сне (образ Великой матери) является архетипически связанной с богиней Гекатой. Богиня смерти Геката символизирует пожирающий аспект психики.  Однако в противоположном аспекте Геката рассматривалась как богиня свадьбы и рождения, а следовательно, и символического роста, а не только смерти.

 

Психика ребенка проецирует пожирающий и питающий аспекты архетипа Великой матери на реальную мать. Эго на ранних стадиях развития еще не интегрировалось в согласованную психологическую структуру. Подобным же образом образ Великой матери еще не объединен. Вместо этого питающий и пожирающий полюса этого образа переживаются последовательно (отдельно).

 

 В нормальном случае эго по мере взросления развивается в согласованную структуру, переживающую полярности Великой матери в качестве частей единого архетипического образа. У пограничных пациентов это объединение не происходит. Напротив, питающий только-хороший аспект Великой матери силой удерживается в стороне от пожирающего только-плохого аспекта с помощью защиты расщеплением. И эго не развивается в унитарную структуру. Опыт показывает, что индивидуумы с пограничными расстройствами на стадии сепарации пережили травмы, которые воспрепятствовали объединению материнского образа и эго. Развились патологические отношения между этими отщепленными структурами, которые затем проявились в личной психологии этих индивидуумов.

 

В своих исследованиях детей Малер наблюдала нормальную фазу симбиоза, когда я ребенка не дифференцировано от матери. Из этого состояния единства матери и ребенка постепенно происходит сепарация. На последней фазе стадии сепарации ребенок начинает понимать  свою отдаленность от матери и испытывать сепарационную тревогу. Малер наблюдала, как постоянная эмоциональная недоступность матери на сепарационной фазе прерывает адекватное развитие автономного эго-функционирования и интегрированного ощущения себя. 

 

У матерей, чьи дети испытывают  страх успеха,  часто наблюдается  избыточная тревога сепарации. Когда эти дети достигают сепарационной стадии развития, тревога матерей становится невыносимой, и они защитным образом отстраняются. У ребенка вместо безопасного ощущения, что мать присутствует, возникает впечатление, что если он отдалится от нее, то не к кому будет возвращаться. Боясь уничтожения, маленький ребенок цепляется за мать. Когда он боится и цепляется, сепарационная тревога матери ослабляется, и она награждает его любовью. Ребенок сразу же приходит к заключению, что любой знак независимости, уверенности в себе, инициативности или успеха опасен для матери и будет вести к отвержению; с другой  стороны, слабость, цепляние или неудачи будут вознаграждены.

Например, упомянутая пациентка переживала постоянное отвержение в детстве всякий раз, когда пыталась отделиться от матери. Пациентка вспоминала, что каждый вечер мать просила ее дать отчет о проделанных за день делах. Однажды девочка отказалась, и мать погрузилась в молчание. После многих часов (как ей показалось), девочка сдалась и рассказала матери о проведенном дне. В другом воспоминании (когда ей было два года), она настаивала на том, чтобы надеть вещи, которые ей нравилась, вместо того, чтобы, как обычно, подчиниться матери и одеть то, что она скажет. В ответ на это проявление независимости мать вышла из комнаты и оставила ее одну. В этот момент девочка фантазировала, что мать никогда не вернется и что ее оставили здесь умирать. Она переживала такую сильную тревогу, что когда мать в конце концов вернулась, девочка умоляла ее выбрать ей одежду.

 

Мастерсон в своем исследовании пограничной патологии заметил, что индивидуумы, переживавшие постоянное отвержение на сепарационной фазе, не развивают целостный образ матери с позитивными и негативными чертами. Вместо этого образ расщепляется на два: отвергающий аспект и вознаграждающий аспект. Соответственно, эго разделяется на успешное и на слабое. С одной стороны, когда человек чувствует себя слабым, награждающий аспект расщепленного материнского образа заставляет человека чувствовать любовь и чувство безопасности. С другой стороны, ощущение собственной силы вызывает отвергающий образ матери. Тогда индивидуум чувствует себя отвергаемым, депрессивным, боящимся смерти. Таким образом, для индивидуума с пограничной патологией любая успешная активность ведет к страху потери и уничтожения. От этих мучительных чувств защищает избежание успешного завершения дел. 

 

Эти особые конфликты, которые индивидуумы с пограничным страхом отвержения переживают вокруг темы успеха, проявляются и в их межличностных отношениях. Когда эти люди переживают успех, отвергающий аспект материнского образа проецируется ими на друзей, коллег, супруга или аналитика. Чтобы защититься от спроецированного негативного материнского образа, они проявляют слабость и неудачу. А тот, на кого направлены проекции, может чувствовать что-то вроде отвержения. 

Например, один коллега просил меня проконсультировать его по поводу трудного случая. Из-за контрпереносных проблем он идентифицировался с проекциями отвергающей матери  со стороны пациентки и отреагировал их. Всякий раз, когда пациентка чувствовала себя успешной в личной жизни или  по поводу прогресса в анализе, аналитик огорчался, что она больше в нем не нуждается и прекратит анализ. Он очень тревожился из-за этих мыслей. Защищаясь от сепарационной тревоги, он бессознательно ее отвергал; это заставляло пациентку чувствовать себя небезопасно и цепляться за него. Пациентка переживала эмоциональную недоступность аналитика как ужасную угрозу. Когда бессознательное поведение аналитика было проинтерпретировано и привнесено в сознание, он испугался желания подорвать успех пациентки и скомпенсировался через поощрение ее роста. Сны пациентки и ее ассоциации показали, что она неверно поняла чрезмерные  поощрения аналитика – как попытку избавится от нее. Тогда в качестве защиты пациентка спросила, как будто цепляясь, возможна ли будет их личная дружба после завершения анализа. Защитные заверения аналитика успокоили пациентку, но в ее снах проявилось отчаяние. В то время как сознательно она успокоилась, бессознательно она поняла, что ее сепарационная тревога никогда не будет проанализирована, потому что ей как бы говорят, что сепарация никогда не произойдет.

 

С технической точки зрения, для этого аналитика важно суметь пережить такую межличностную динамику без отреагирования одной стороны архетипа (через отвержение)  или другой его стороны (через чрезмерную поддержку). После внутренней проработки этих чувств аналитик должен отреагировать интерпретацией, чтобы помочь пациентке связать оба аспекта этой расщепленной структуры. Это донесло бы до сознания пациентки те защитные отношения, которые  существуют между ее успешным эго и негативным материнским образом, и начать исцелять расщепляющий процесс. 

 

 

В адекватной ситуации развития эксгибиционизм и грандиозность ребенка постепенно трансформируются в способность взрослого к амбициям и наслаждению достижениями. Соответствующее отражение матерью является одним из основополагающих условий для такой интеграции.

 

  Страдающие от нарциссизма люди обычно воспитывались нарциссическими матерями, неспособными к позитивному отзеркаливанию. Эти матери обретали самоценность и идентичность через достижения своих детей, которых они воспринимали как продолжение самих себя. Поскольку ребенок существовал для отзеркаливания родителей, он не должен был предъявлять права на индивидуальность. Гордость ребенка в виде грандиозности и эксгибиционизма показывает, что позитивные атрибуты и достижения принадлежат ему, а не родителю. Это вызывает зависть нарциссического родителя. Они чувствуют никчемность; интенсивное чувство неполноценности вызывает путаницу между «обладать чем-то ценным» и «быть ценным самим по себе». Чтобы предотвратить болезненное чувство зависти и сопутствующего самопринижения, они нападают на то, в чем видят источник своей зависти – на ценность ребенка. В самых примитивных случаях это проявляется в прямых яростных нападениях матери или в отказе обеспечить необходимые условия для развития ребенка. В более тонких случаях мать не будет восхищаться достижениями ребенка и будет уходить из-за своей зависти при их демонстрации.

 

В результате этих серьезных нарциссических травм грандиозность и эксгибиционизм ребенка  не трансформируются и остаются в архаической форме. У некоторых людей это упорство в удержании грандиозного я может вести к большим достижениям и радости. Экстравагантные требования фантазий могут подталкивать их к оптимальному использованию своих способностей, и таким образом они могут реально достичь выдающихся успехов. У других людей может развиться страх поражения. Таким  людям трудно пережить события, которые не подтверждают их совершенство. Чтобы избежать боли поражения, они могут или пытаться избегать их,  или защитно погружаться в активность, которая подкрепляет их грандиозность – вроде  повторяющихся сексуальных подвигов или спорта.

 

У людей третьего типа давление неизмененного грандиозного я может привести к страху успеха. Общий страх взрослых, страдающих от нарциссических конфликтов из-за подобной фиксации, -  что успешные достижения могут привести к сильному вторжению в их взрослую личность примитивной грандиозности и эксгибиционистских чувств. Они боятся потерять контакт с реальностью, боятся всеобъемлющей изоляции в нереалистических фантазиях и пугающих переживаний стыда и самоосознания. В экстремальных случаях человек может настолько сильно идентифицироваться с экстравагантным бредом, временно или на длительный период, что возникает опасность психоза.

 

Формой защиты от болезненного затопления является отстранение от источника возбуждения. Существуют бесчисленные способы, которыми человек, боясь потерять контакт с реальностью из-за инфляции, будет защищаться от успеха, стимулирующего это наводнение.  Можно избежать успешного завершения, переводя функционирование на более низкий уровень. Другая форма защиты – чрезмерная работа в какой-то одной области, чтобы не хватило времени на достижение  успеха в других более уязвимых областях, имеющих большую важность. Обычно такие люди развивают фобии. Наркотики и особенно алкоголь становятся для них привычными формами защиты.

 

Коллега рассказал мне о личном опыте, который ясно иллюстрирует эту проблему. В течение первого года аналитического обучения  у него состоялась отличная презентация перед собранием своих коллег и в присутствии известного аналитика, который вел семинар. После презентации его поздравили не только друзья, но и учитель; будучи обычно сдержанным человеком, он подошел и пожал ему руку. В течение  часа чувства коллеги поднялись от оправданной гордости за хорошо выполненную работу до потока грандиозных фантазий. Он стал самонадеянным и несносным и начал прерывать других своими высказываниями, отчуждаясь таким образом от коллег и учителей. Он не мог спать и не мог остановиться, навязчиво думая о своем триумфе. После почти двух недель таких страданий он взмолился о том, чтобы все это скорее закончилось. После этого опыта он стал бояться любого успеха и на несколько лет замкнулся, проявляя позицию покорности и застенчивости. 

 

Страхи нарциссических родителей или собственные страхи, а также проецируемая зависть часто вызывают конфликтные чувства в отношении успеха. Очень статный анализируемый характеризовал себя как невзрачного; он вспоминал, что его мать агрессивно  высмеивала его вид. Этот пациент был также одарен интеллектуально; эти способности также высмеивались его матерью, которой не позволяли посещать колледж ее родители и которая чувствовала неполноценность перед своим хорошо образованным мужем. Эта мать, в свою очередь, препятствовала сыну в получении удовольствия от школы. Пациент боялся своих позитивных качеств. Он знал, что они могут пробудить зависть матери и привести к агрессивной критике. Пациент реагировал на это принижением своих собственных способностей и уклонением от успеха.

 

Пациенту, находившемуся под влиянием  материнской зависти, не удавалось в полной мере развить свой потенциал. Успешно продвигаясь в актерской карьере, он защищался против интроецированной завистливой матери, принижая свою карьеру как глупое и бесполезное занятие. В конце концов, на вершине успеха он резко прервал свои занятия и вернулся в колледж. Его интеллектуальные таланты снова принесли ему успех. И снова он не смог им наслаждаться. Он выбрал не подходящую ему академическую карьеру, постоянно беспокоился по поводу аттестаций – вместо того, чтобы стать уверенным в себе лучшим студентом –  и вообще довел себя до отчаяния. В сущности, пациент говорил своей матери: «Даже если я делаю все правильно, это не повод для твоей зависти, потому что я несчастен и не придаю ценности достигнутому».

 

Отношения с нарциссическими родителями проявляются и в личных отношениях людей, страдающих от нарциссических конфликтов. Когда человек чувствует успех, завистливый родитель может быть спроецирован им на друга, коллег или супруга. Из-за страха и в целях защиты от ожидаемой зависти этот человек, вероятно, будет приуменьшать свои достижения. Другие люди, через идентификацию с проецируемой завистью, могут переживать завистливый гнев и желание отравить ощущение успеха у этого человека. Если тот, на кого спроецирована зависть, отреагирует завистливые реакции, нарциссический  человек будет переживать повторение отношений с завидующим родителем, а не отзеркаливание, необходимое для того, чтобы получить опыт позитивных качеств и соответствующей самооценки.

С другой стороны, люди с нарциссическими конфликтами могут идентифицироваться с завистливым родителем и чувствовать зависть к чужим достижениям. Завистливый родитель не способен пережить реальную или сфантазированную самоценность другого и пытается заставить другого чувствовать неполноценность принижающими комментариями и поведением. Например, завистливые анализируемые могут заставить провалиться анализ только для того, чтобы аналитик не почувствовал успех. Если аналитик не понял этого, он может быть фрустрирован и впасть в отчаяние по поводу своей неспособности способствовать прогрессу в терапии. Это может приводить к острой депрессии у аналитика, чувству неполноценности и защитным попыткам прекратить анализ.

 

Один обучающийся аналитик, которого я супервизировал, боялся зависти к своим анализируемым. Спроецированная зависть одной пациентки заставила его компенсироваться и навязчиво превозносить, а не адекватно отзеркаливать ее позитивные качества. Это слишком стимулировало грандиозность пациентки и вызвало страх потери контакта с реальностью. К тому же пациентка, страдающая от нарциссических конфликтов, восприняла необычный аспект   поведения аналитика как свидетельство его потребности в усилении его собственной самооценки. Пациентка верила, что ее успех в анализе был нужен для блага аналитика, и полагала, что ее функция состоит в отражении терапевта, как она делала это по отношению к родителям.

 

Аналитик также может страдать от страха успеха  из-за гиперстимуляции. Это ведет к контрпереносным реакциям и защитам. Например, ранее упомянутые грандиозные фантазии супервизируемого были стимулированы идеализацией пациентки. Защищаясь от своей грандиозности и эксгибиционистских потребностей, супервизируемый пытался помешать идеализации преждевременными интерпретациями, отсылающими назад к реальности, и принижением достижений пациентки. Чтобы избежать гиперстимуляции от успеха анализа, супервизируемый пытался преждевременно завершить его, рационализируя свою мотивацию как нежелание вызвать зависимость пациентки. 

 

 

Исследования показывают, что люди с депрессивными расстройствами страдают от суровой потери объекта любви в ранней жизни, и они развивают идею, что за эту потерю ответственно их личное зло. Этот вывод обычно подкрепляется родительским моральным критицизмом, указывающим на «плохость» ребенка.

 

Однако, несмотря на отчаяние, эти люди с депрессивной патологией таят бессознательную надежду, что другой потерян не навсегда. Эта идея, что можно вернуть любовь другого, основана на опыте, что тот, другой человек, когда-то был любящим. Спитц в своем исследовании сделал наблюдение, что депрессивное расстройство развилось у тех детей, которые имели позитивный опыт материнской заботы, утраченный впоследствии. В результате этой первоначальной заботы и идеи, что их плохость повлекла эту утрату, депрессивные пациенты верят, что при соответствующем искупительном поведении их полюбят вновь. Они хотят, чтобы с возвращением другого также вернулись их собственные позитивные чувства к себе.

 

Для пациента с депрессивным расстройством важно избегать временной потери, которая может пробудить детский опыт потери. Дела, которые могут привести к потере, вызывают депрессивную тревогу и избегаются. Если потеря любви (действительная или сфантазированная) происходит, эти пациенты реагируют искупительным актом подчинения. 

 

Люди с выраженной депрессией – очень зависимые. Из детских переживаний у них сформировались устойчивые ассоциации: с одной стороны, потеря любви приводит к независимости; с другой стороны,  любовь возможно обрести вновь, если стать зависимым от другого. Успешное поведение для них связано с силой и независимостью, а это, в свою очередь, связано с тем, что они являются нелюбимыми и плохими. Когда они осознают, что чувствуют себя успешными, активируется их детский комплекс по поводу потери любви. Они автоматически реагируют на это попытками превратить проецируемого отвергающего родителя в принимающую фигуру через искупительное подчиненное поведение. Они становятся беспомощными, слабыми и укоряющими себя.

 

Например, одна пациентка с депрессивным расстройством связывала свою успешную карьеру в недвижимости с использованием своих способностей для получения выгоды. Следовательно, делать что-то для себя бессознательно означало потерять зависимость и любовь, быть успешной значило быть нелюбимой, что вело к депрессивной реакции, принижению значения своих достижений. Ее упреки себе показывали, что она себя не любит и нуждается в ком-то, кто бы о ней заботился. Чтобы доказать себе и другим, что от нее самой ничего хорошего не исходит, пациентка приписывала успех другим  людям, сыгравшим только минимальную роль в ее карьере. 

 

Депрессивные люди страдают от избыточной и иррациональной вины: они считают, что недостойны того, чтобы с ними произошло что-либо хорошее. Поскольку быть успешным вызывает болезненное чувство вины, они начинают бояться успеха.

 

Например, упомянутая выше пациентка реагировала на терапевтический прогресс ухудшением своего состояния. В ее фантазии аналитик представлял ее мать, которая чувствовала неполноценность и замыкалась в депрессии всякий раз, когда пациентке удавалось проявить свои способности. Таким образом, пациентка вместо явного поощрения чувствовала вину, потому что в ее фантазии она заставляла аналитика впадать в депрессию по поводу ее успешного роста.

 

Склонные к депрессии люди часто выросли в ситуации, требующей развития экстраверсии в качестве защиты на угрозу потери.  Они обычно воспитывались  в условиях, когда родители предлагали им свои способы понимания чего-либо и запрещали все остальные. Вследствие этого внимание этих людей стало направленным почти исключительно на понимание и удовлетворение других. Склонные к депрессии люди также развили страх интраверсии. Интроспекция и понимание индивидуальных реакций сами по себе являются актами сепарации, независимости и  полагания на себя –  теми самыми качествами, которых индивидуумы с депрессивными проблемами боятся, потому что они ведут к угрозе потери любви.

Развитие ориентации на других и страх своих собственных реакций вызывают у депрессивных людей трудности в ситуациях, требующих выбора. Выбирать, в отличие от подчинения авторитету, -  значит быть отдельным, автономным и независимым. Эти качества поднимают тему потери любви за неподчинение. Выбор также включает способность оценивать. Склонные к депрессии люди с экстравертированной ориентацией  смотрят на других, желая понять, что те хотят, и выбирают это, чтобы получить их любовь. Вместо понимания самой ситуации и осознания своих собственных мнений и чувств, эти люди часто чувствуют замешательство в ситуации выбора и будут беспомощно апеллировать к любому доступному авторитету, чтобы тот сказал им, что делать.

 

Одна депрессивная пациентка попросила совета «И Цзин» для принятия решения. Ответ ее не устроил, и  она попыталась депрессивно подчиниться авторитету аналитика, чтобы тот принял решение за нее. В переносных фантазиях пациентки аналитик нес образ матери, желающей, чтобы она была слабой и беспомощной. Для нее это была ситуация выбора, и следовательно, ситуация угрозы потери любви, и она бессознательно снова пережила первоначальную детскую потерю. Депрессия пациентки была и реакцией на ее потерю, и апеллированием к аналитику-матери через подчинение – чтобы снова стать любимой.

Когда депрессивные люди чувствуют успех, они проецируют отвергающие родительские образы на значимых других в своей жизни. Например, в личных отношениях страх потери любви другого приводит их к тому, что они обращаются  к друзьям и супругу с интенсивными просьбам заботиться о них. Они становятся требовательными, критичными и злыми, если их родителям не удается ответить на их беспомощность советом, контролем или любыми другими знаками заботы.

 

В анализе, если эти люди начинают видеть  прогресс в своем психологическом росте, отвергающий родитель может проецироваться на аналитика, и в этом случае пациент пытается подчиниться ему через депрессию. Контрперенос аналитика может включать переживание отвергающих чувств родителя пациента, который теперь проецируется на него. В других случаях аналитик может обнаружить свое огорчение по поводу страданий пациента и вину за то, что он не был достаточно полезен. Вместо проработки этих реакций для понимания их значения в психодинамике аналитик может защищаться, удовлетворяя требования пациента в совете или открытой поддержке. В этой ситуации для пациента снова подтверждается идея взаимосвязи  подчинения и родительской любви, а не связь между успехом и поддержкой аналитика.

 

Аналитик нуждается в сопротивлении этому давлению и проработке этих чувств внутри себя. Тогда в соответствующий момент аналитик сможет проинтерпретировать, что пациент чувствует себя как несмышленый ребенок, о котором надо заботиться и на которого сразу отреагируют, если он покажет беспомощность. Если пациент реагирует дальнейшими депрессивными симптомами, аналитик должен снова отметить, что это происходит из-за того, что забота о себе и обладание своими ресурсами делают пациента нелюбимым, в то время как состояние беспомощности и зависимости приносит порцию любви.

 

 Эдипальная ситуация

 

Эдипальная фаза развития центрируется вокруг влечения к родителю противоположного пола и агрессивных конкурентных чувств к родителю своего пола. Представим это в схематическом виде для мужской психологии: мальчик ассоциирует свои приятные генитальные ощущения с желанием исключительного обладания матерью. Вместе  с тоской по матери приходит желание устранения любых соперников – обычно отца и братьев или сестер. Что здесь самое важное, так это интенсивность вовлеченных чувств: ребенок наполнен импульсами любви и ненависти, тоски и ревности, ярости и страха. Но эти крайние желания вызывают конфликты в ребенке, которые центрируются вокруг страха мщения. Главный страх ребенка относится к причинению телесного вреда, а именно к фантазии о кастрации. В добавление к этому страху родительской мести, мысли об устранении родителя своего пола вызывают у ребенка чувства вины, зависимости, и небезопасности из-за перспективы потери защиты и заботы родителя. Конечно, чаще всего конфликт между импульсами и страхами, связанными с их отреагированием, разрешается. Страх ребенка интернализируется и подавляется в бессознательное, враждебные импульсы вытесняются желанием походить на родителя своего пола.

 

На эдипальный период, среди прочих переменных, могут также повлиять такие доэдипальные моменты, как возможная болезнь или смерть родителя, от которого ребенок желает избавиться, или которым он хочет обладать, сексуальное соблазнение ребенка, рождение сиблингов, родительские реакции на эдипальные события. Значительные травмы в течение эдипального периода могут привести к патологическому страху успеха.

 

Для мужчин основной формой бессознательно фантазируемой мести со стороны эдипального отца является кастрация и гомосексуальное подчинение. Поскольку в нашем обществе маскулинность связывается с силой, доминированием и превосходством, не удивительно, что люди, страдающие от эдипальных конфликтов, часто связывают успех и решительность с фаллической потенцией, которая у них буквально ассоциируется с пенисом. Для них быть успешным означает иметь большой взрослый пенис. Обладание взрослым пенисом, однако, вызывает у них бессознательное соревнование с отцом за мать. От возникающей в итоге кастрационной тревоги они защищаются самокастрацией. Они чувствуют и презентируют себя так, словно они не имеют взрослого пениса.  Это может проявляться в фантазии, что их пенис слишком мал, чтобы удовлетворить женщину, или они могут быть погружены в гомосексуальные фантазии. Обе эти фантазии ведут к симптомам тревоги, которые часто обостряются после успеха.

У одного пациента, который сам был терапевтом, проявлялись эти симптомы. Он боялся прогресса в своей собственной терапии и боялся показать свой интерес к профессиональным темам. Пациент фантазировал, что аналитик будет воспринимать его желание стать опытным терапевтом как соревнование за превосходство и попытается навредить ему. Эти фантазии заставляли его держать в секрете свой интеллектуальный, профессиональный и психологический рост. Вместо этого в лечении он демонстрировал только слабости  и конфликты. Пациент также фантазировал, что у терапевта есть связи с его пациентками. В конце концов пациент завязал отношения с пациенткой другого аналитика. Он страдал от сильной тревоги, рассказывая своему аналитику об этой связи, и фантазировал, что аналитик гневается. Ассоциации пациента показывали, что он бессознательно рассматривал свою связь как победу над аналитиком и связывал свой успех с обладанием большим взрослым пенисом. Эти ассоциации раскрыли эдипальное соперничество с аналитиком. Он стремился стать экспертом, который будет лучшим аналитиком, чем его собственный. В его фантазии тогда все пациенты аналитика перешли бы к нему, особенно женщины. Далее он представлял, что он и аналитик покажут свои пенисы женщинам, которые увидят, что его пенис больше и привлекательней. В фантазии аналитик становился злым и угрожал ему ножом мясника. Пациент тогда чувствовал себя беспомощным. Обладание большим пенисом помещало его в ситуацию соревнования с аналитиком-отцом и вызвало страх кастрации. Он защищался против этого страха, представляя себя уже кастрированным, скрывая свою фаллическую потенцию.

 

Адекватные интерпретации страха успеха пациента  в терминах эдипального конфликта вызвали следующий сон: «Я нахожу мои украденные ботинки в магазине для гомосексуалистов. Когда  я забираю их назад, на меня нападает хулиган с желтыми волосами, который бьет меня по заднице каким-то инструментом». Он ассоциировал ботинки со способностью удержать фаллическую силу, а желтоволосого –  со львом, причем его отца звали Лео. Он понял, что сон подтверждает его эдипальный страх иметь маскулинную силу. В течение последующих недель он начал переживать иррациональный гнев на мужские фигуры на улице, который впоследствии направился на обижавшего его директора клиники, в которой он работал. Он сумел вовремя отделить свои амбиции от конкурентных чувств к другим и освободиться от ненужной тревоги.

 

Осознание успеха вызывает не только страх мщения. Поскольку оно символически приравнивается к сфантазированному убийству своего родителя, оно также вызывает вину. Опыт победы ребенка над матерью в эдипальном периоде может привести к вине за агрессивные чувства. Подавление  притязаний может, в свою очередь, привести к фобическому поведению. Если успех достигается, потребность снизить вину через страдания или выплату штрафа может привести  к потребности в искуплении, в самонаказании или к мазохистическому  приспособлению. Бессознательная потребность в наказании может быть связана не только с действительными злодеяниями. Она может быть связана с фантазиями или желаниями, которые считаются аморальными. Мы видим это в людях, которые наносят себе неумышленный вред, терпят неудачу в карьере, когда они почти достигли цели, или же не могут позволить себе наслаждаться чем-либо. У одного пациента, когда ему было четыре года, умер отец. Пациент бессознательно фантазировал, что его сексуальные желания к матери и агрессивные импульсы к отцу сделали его отца больным и убили. Вследствие этого пациент чувствовал, что он выиграл мать, но виновен в смерти отца. Поэтому он переживал ужасную вину всякий раз, когда достигал успеха в чем-либо. Чувствуя, что из-за своих гнусных преступлений он не достоин жить, он полагал, что его жизнь должна стать искуплением через страдания.

 

Аналитики уязвимы к контрпереносу на пациентов, которые прорабатывают свои эдипальные конфликты. Их реакции часто центрируются вокруг конкуренции с анализируемыми. Аналитик может идентифицироваться с кастрирующей агрессией спроецированного отцовского образа и давить своими интерпретациями на пациента. В таком случае пациент может бояться проявлять свою силу, сопротивляясь тому, что он переживает как требования подчинения со стороны аналитика-отца. Вместо этого своими неудачами пациент сопротивляется аналитику и одновременно конкурирует с ним. Если аналитик не осознает эту динамику, его фрустрация из-за отсутствия прогресса может привести даже к еще более подавляющим интерпретациям.

 

В результате идентификации с кастрированными чувствами пациента, аналитик может начать чувствовать себя импотентным или пытаться снова достичь превосходства над пациентом. Пациент, реагируя на агрессивную конкурентность аналитика, идентифицируется с ним и затем удовлетворяет его потребность во власти, приписывая свои успехи ему, а не себе. Таким образом пациент избегает страха кастрации, потому что переживает успех не как свой собственный, но как возникший благодаря воображаемым атрибутам аналитика.

 

 

В этой статье я предположил, что страх успеха происходит от регрессивных сил в психике, которые символизируются образом пожирающей Великой матери. На различных онтогенетических уровнях развития эти силы проявляется по-разному. Эти тревоги есть в каждом из нас – от низкого до среднего уровня –  и могут быть обнаружены даже у взрослых. Однако в результате травматических нарушений в ранней жизни развивается патологический страх, который с того времени действует бессознательно. Форма, которую примет этот страх, определяется особенностями травм и стадий развития. Обнаружение регрессивного материала предполагает необходимость редуктивного терапевтического подхода.

Юнг не был против редуктивного анализа – он был только против догматического и неподходящего его применения. Он считал, что в зависимости от отдельных терапевтических потребностей пациента ему подходит или редуктивный, или синтетический подход. Редуктивный подход востребован, когда «что-то надо разрушить, растворить или уменьшить...». Редуктивный анализ освобождает психическую энергию от патологических проявлений, связывая текущее невротическое поведение с ранними конфликтами, из которых оно и произошло. Редуктивная интерпретация говорит страдающему, что «его симптомы произошли из настоящего и прошлого, а не только из того или другого. Было бы несправедливо считать, что редукция в данном случае неправильна». В отличие от ретроспективного акцента редуктивного подхода  синтетический метод фокусируется на потребности психики в развитии. Юнг говорил, что энергия, освобождающаяся из патологических проявлений через редуктивный метод, имеет свой градиент. Этот градиент определяется потребностью индивидуума в индивидуации. Через продуцируемые психикой символы синтетический подход дает понимание и представляет человеку то направление, в котором он будет развиваться.

 

Хотя Юнг предложил всего несколько терапевтических идей относительно страха успеха, он сделал одно полезное обобщение по поводу осознания автоматических реакций. Он говорил про таких пациентов: «Он должен узнавать автоматизмы, враждебные развитию его личности, и через это знание постепенно учиться освобождать себя от них; но он также должен учиться использовать силу полезных автоматизмов». Первая часть комментария Юнга относится к редуктивному анализу, исследованию причин автоматического поведения, которое подавляет развитие. Вторая часть относится к поддержке импульса к развитию в психике.

 

Клинические данные  этой статьи показывают, что при работе с пациентами со страхом успеха редуктивный подход должен предшествовать синтетической интерпретации. Редуктивный интерпретативный подход помогает установить отношения между успехом и специфическими прошлыми страхами, с которыми он связан. Преждевременный акцент на поощрении потребности в развитии в психике через синтетические интерпретации вызывает бессознательные страхи  и соответствующие защиты у пациента.

 

Одной из ценностей редуктивного подхода является то, что он выявляет негативный перенос. Этот перенос дает пациенту шанс стать сознательным в отношении темной стороны Самости. Страх, боль, гнев и ненависть,  которые пациент начинает осознавать,  являются решающим опытом для развития. Через эти переносные отношения с аналитиком пациент сначала боится, затем гневается на фигуры, которые, как он фантазирует, мешают его развитию.

 

На этой фазе процессу часто мешают непонятые контрпереносные реакции. Аналитик должен справиться с тем, что к нему относятся как к наносящей вред непитающей жестокой родительской фигуре. К тому же ему потребуется воля, чтобы увидеть, что враждебные желания мешают развитию пациента. Особенные внутренние реакции аналитика – будь то отвержение, зависть, нелюбовь или кастрация – должны помочь ему в понимании соответствующих страхов пациента. Аналитик может ошибочно стать поддерживающим, чтобы успокоить напуганного пациента, что, по его мнению, будет полезным для его развития. Такие контрпереносные реакции могут мешать негативным фантазиям пациента проявиться  в переносе. Когда аналитик демонстрирует свою поддержку пациенту слишком рано, пациент чувствует, что его притязания не адекватны и сильнее подавляет их – вместе с энергией, необходимой для его развития.

Пациенты со страхом успеха открывают через анализ негативного переноса, что подавляемое ими чувства и их страхи являются на самом деле позитивными чувствами, связанными с успехом, а также агрессией, которая необходима для борьбы за эти чувства. Когда страх успеха разрешается, присущая психике потребность в развитии ускоряет процесс развития личности. По Юнгу, рост личности никогда не является случайным или функцией сознательного решения, он определяется процессом индивидуации личности. Синтетический процесс, который поощряет эти тенденции развития, связывая их с целями, символизируемыми бессознательными продуктами, полезен на этой фазе.

 

Хотя у меня нет достаточно информации от пациентов, чтобы делать четкие выводы, я хотел бы предложить некоторые размышления о внутренних целях, которых, в конце концов, и боится человек. Во всех примерах страха успеха, которые я исследовал, внешний страх успеха оказывался проявлением внутреннего страха психологического развития. Если человек преодолевает страх своего собственного внутреннего развития, страх достижения внешних целей также уходит. Во многих примерах внешняя цель – будь то слава, любовь, положение в обществе или что-то еще – были пересмотрены и изменены, когда было осознано, что они не соответствуют потребностям внутренней личности. Это показывает, что внешние цели часто неверно понимаются  и мешают проявлению символических событий.

Юнг говорил, что психическая энергия может быть пережита только через  проявления в конкретной форме. Энергия Самости, например, никогда не переживается прямо, но только через воплощение в феноменальном мире. Калшед и Шварц-Салант говорили, что Самость через идеализации трансмутируется в психическую структуру.  Ранее я предположил, что именно нуминозный аспект Самости  через процесс идеализации интернализируется и строит психические структуры.

 

Однако эти размышления кажутся мне слишком абстрактными и далекими от опыта. Психологические структуры являются гипотетическими конструктами, которые, как считается, лежат за всяким поведением. Психологические структуры сами по себе не могут быть пережиты прямо. Если энергия Самости воплощается только через психологические структуры, они не могут быть познаны на опыте, но только посредством гипотез. Такой вывод противоречит и моему собственному пониманию и выводам других  людей, пережившим в своей  жизни опыт нуминозного. Скорее, энергии Самости могут воплощаться через  развитие психических структур, а переживаются человеком только через действия этих структур. Я считаю, что именно целенаправленные действия человека  являются первичными средствами воплощения Самости в сознании.

 

Юнг приблизился к подобным выводам через толкование пассажа из «Розариума», когда он писал: «Художник не действует по своему собственному капризу, но принуждаем  к действию материалом. Всемогущим мастером является не кто иной как Самость. Самость хочет быть проявленной, и по этой причине опус является процессом индивидуации, становлением собой». Юнг здесь показывает, что энергия Самости проявляется в действиях человека и что эти действия только кажутся сознательно выбранными. В действительности они определяются потребностью Самости в воплощении.

Следовательно, на отношение человека к ориентированным на цель действиям  влияют его отношения с Самостью, а также его достижения во внешнем мире. Фактически, повседневные дела можно переживать как нечто похожее на религиозный опыт. Успешно функционирующее эго переживает себя как сосуд, через который проявляется творческая энергия Самости. Я считаю, что в этом конечная терапевтическая цель разрешения страха успеха.

Нехватка денег - актуальная проблема для многих людей, и часто она объясняется глобальными политическими, экономическими или социальными факторами, несмотря на то, что у неё есть свои психологические причины. Но, если всё дело в политике и экономике, почему в одних и тех же условиях кто-то достигает успеха, а кто-то другой приходит к падению и экономическому краху? Почему кто-то развивается в профессии, повышает уровень дохода и жизни, а кто-то другой может годами и десятками лет работать за небольшие деньги? По-видимому, причина в том, что разные люди по-разному относятся к деньгам, что обусловлено именно психологическими факторами. Итак, в качестве психологических причин, приводящих к нехватке денег, можно отметить следующие.

 

1. Страх успеха. На первый взгляд, сама формулировка этой причины выглядит абсурдно, ведь успех - это нечто хорошее и позитивное, и к нему стремятся многие люди, но не все достигают его. Однако стремление к успеху не отменяет двойственного отношения к нему, поскольку успех подразумевает ответственность и последствия. Так, добившись успеха, человек может вызвать зависть у своих родителей, друзей или родственников, стать обязанным перед кем-то (перед руководством, подчинёнными, клиентами), стать должным кому-то (содержать семью, отдавать свои деньги кому-то другому, если они у него есть). Кроме того, одного достижения успеха недостаточно, нужно ещё суметь удержать этот успех. А это значит поддерживать соответствующий ему уровень жизни. Так, например, если человек поднялся по карьерной лестнице, ему нужно привыкнуть к новым обязанностям и новому образу жизни, вжиться в новую роль. 

 

2. Семейные запреты. В семейных историях бывают драматичные ситуации, в которых кто-либо из семьи или рода лишился средств из-за политических репрессий, экономических кризисов или по иным причинам. Этот опыт запоминается родом и передаётся дальше с посланием, что иметь деньги опасно - опасно их зарабатывать и копить, потому что само наличие у человека денег влечёт за собой риск, что кто-то отнимет их и/или навредит ему. Такая установка приводит к тому, что человек боится денег и предпочитает их не иметь, чтобы застраховать себя от связанных с ними угроз. И тогда он может зарабатывать деньги, но не копить их, либо жить в вечных долгах и кредитах, либо предпочитает зарабатывать как можно меньше, чтобы ни у кого не возникло желание отнять эти деньги и наказать его за них.

 

3. Низкая самооценка и нехватка или отсутствие самоуважения. Чтобы добиваться успеха и зарабатывать хорошие деньги, человеку важно понимать, что он достоин этого, т.е. что он заслужил и может себе позволить этот успех, что его услуги, действительно, стоят дорого. В случае, когда человек сам низко оценивает качество своего труда, он вряд ли сможет претендовать при этом на высокую зарплату или выставлять высокие цены. Если, сравнивая себя с другими, человек постоянно переживает, что с ним что-то не так, что он менее профессионален, чем другие его коллеги, либо стесняется просить за свой труд больше денег, ему будет трудно подняться, поскольку он привык принижать себя. И, как бы хорошо он ни работал, этим всегда будут пользоваться другие - те, которые считают, что не согласны платить ему больше и могут экономить на его работе.

 

4. Нехватка социальных навыков. Достижение успеха и зарабатывание денег подразумевают активную коммуникацию с другими людьми. Чтобы устроиться на работу, важно хорошо себя презентовать, чтобы обрести клиентов - делать рекламу. Рост по карьерной лестнице требует коммуникаций и переговоров, ведь охотнее руководитель повысит того человека, который приятнее ему в общении, если будет выбирать из равных по результатам работы. Или охотнее человек направит клиента к кому-то, кого знает лично и к кому испытывает чувство симпатии. Точно так же и наоборот: если человек имеет плохую репутацию и известен асоциальным или антисоциальным поведением, даже, несмотря на хорошее качество его работы, мало кто захочет иметь с ним дело. Поэтому для успеха и повышения уровня дохода очень важно учиться общаться с другими людьми, вести переговоры и устанавливать полезные связи.

 

5. Неумение принимать. С деньгами часто испытывают проблемы те люди, которые привыкли жить для других, а не для себя. Они охотно откликаются на чужие просьбы, но не могут позаботиться о самих себе. Им хочется много делать для других, но не хватает времени и сил на себя. Но, чтобы зарабатывать деньги, важно иметь психологический "резервуар" для их принятия и удержания. Без такого символического контейнера деньгам будет некуда поступать, и их будет некуда положить. Если человек отказывается от своих потребностей, не хочет ничего для себя, он ставит себя в позицию того, кому не нужны деньги. И тогда, в лучшем случае, он является проводником денег для других и думает, что, если бы не они, он мог бы обойтись и без денег, либо меньшим количеством денег, ему много не надо. Однако установка "мне много не надо" приводит к тому, что он, действительно, зарабатывает немного. Ведь, чтобы зарабатывать много, нужна именно внутренняя мотивация, потребность и цель, важно понимать, для чего это нужно именно ему, что он хочет себе оплатить или купить, поскольку человек не может делать что-то без смысла.

 

6. Негативное отношение к деньгам. Многие люди жалуются на капитализм и на то, что сейчас в мире всё продаётся и покупается, что отнюдь не способствует изменению ситуации. Презирая деньги и считая, что деньги не нужны, человек символически отказывается от денег, но всё же продолжает в них нуждаться, ведь ему надо где-то жить, что-то есть, покупать себе одежду. Пренебрежительное отношение к деньгам приводит к тому, что человек не ценит и не бережёт их и, например, готов спустить много денег на то, в чём не сильно нуждался. Презирающий деньги человек не ценит и свой труд, например, может оказывать кому-то услуги бесплатно. И, если он ставит себя в позицию того, кому не важны деньги, ему трудно начать зарабатывать хорошие деньги, поскольку тем самым он начнёт противоречить самому себе и своим идеалам, расшатывая свой внутренний конфликт. Поэтому порой нужно разделить идеологию и жизнь, ведь от того, что мир глобально не нравится нам, не меняется наша жизнь, а, откладывая её до момента, когда мир изменится, мы рискуем никогда этого не дождаться.

 

Помимо перечисленных выше психологических причин нехватки денег, можно выделить и иные, если обратиться к личной и родовой истории человека, к его установкам, убеждениям и мотивам, которыми он руководствуется, когда получает профессию или устраивается на работу. Так, например, если самое важное в жизни для человека - стабильность, эта ценность исключает рост, связанный с риском. Или, если человек тратит всё свободное время на то, что не приносит деньги, воспринимая работу как нечто формальное и не нужное лично ему, вряд ли он сможет совершенствоваться и расти в профессии, поскольку для роста нужна увлечённость. 

 

Работая над психологическими причинами нехватки денег, мы можем внезапно обнаружить, что получить повышение или поднять цены на свои услуги не так-то сложно, и во многих случаях проблема вовсе не в "объективных факторах" (не в среднем уровне цен по рынку аналогичных услуг, не в слепой Фортуне и не в том, что люди не готовы платить больше), а в нашей собственной неуверенности и неспособности ценить себя и свой труд. 

 В каждом человеке есть внутренняя нарциссическая часть, которая позволяет ему ценить себя, добиваться успехов и чувствовать себя уверенным, опираясь на опыт побед и достижений. Каждый может найти в себе что-то, чем он мог бы гордиться или в чём он превосходит других. Именно из этих чувств уверенности, гордости и собственного могущества можно преодолевать тяжёлые кризисные ситуации, находить в себе ресурсы в экстремальных условиях. 

 

Но, помимо того, что мы умеем и можем, есть и обратная сторона нас, которая проявляется в слабостях и бессилии. Это могут быть некоторые черты нашего характера, способности или внутренние ограничения. Например, человек может быть силён в одних дисциплинах и слаб в других, но это не значит, что он не смог бы освоить вторые. Но из-за того, что они даются ему труднее, он потратил бы на них больше времени, чем на те, которые даются легко. Или сейчас не испытывает острого интереса к каким-то областям знания, в которых в будущем хотел бы разобраться. 

 

Как сильные, так и слабые стороны человека имеют значение, ведь он не может состоять только из силы и могущества. Есть ситуации, в которых мы сталкиваемся с собственной слабостью и бессилием. И не всегда преодоление слабостей является конструктивной стратегией, поскольку, во-первых, чтобы сильные стороны человека по-настоящему расцвели, ему нужно хорошо тестировать реальность и понимать свои ограничения, во-вторых, слабые стороны требуют бережного отношения, при отсутствии которого к себе человек рискует дойти до истощения, а, в-третьих, цельная личность и уникальная индивидуальность каждого складывается из сочетания сильного и слабого, что предполагает признание как одного, так и другого. 

 

Попытки разобраться в слабых и сильных сторонах человека были предприняты в дифференциальной психологии, в которой можно найти разные варианты типологий. Опираясь на тип, можно решать задачи профориентации, адаптации и даже реабилитации человека. И юнгианская типология, из которой впоследствии выросла соционика, является одной из таких попыток. По сути, эта типология говорит нам, что в некоторых аспектах взаимодействия с реальностью человек силён и способен сознательно управлять этой силой, тогда как другие глубоко погружены в бессознательное, а, значит, в меньшей степени контролируемы им. И, делая ставку на свои слабые функции, важно понимать, что для их реализации потребуется гораздо больше энергии, чем для реализации сильных, а, значит, иметь возможность сделать сознательный выбор, стоит ли оно того.

 

Помимо слабых функций, бессилие человека может проявляться в ситуациях, в которых сама реальность ставит ему жёсткие ограничения. Например, устраиваясь на работу в период экономического кризиса, человек сталкивается с большей конкуренцией и меньшим количеством выгодных предложений, сам поиск идёт труднее, чем в спокойные и стабильные периоды. Иногда бессилие касается ситуаций, называемых в экзистенциализме "пограничными", т.е. когда человек вынужден делать выбор между сохранением или поддержанием своего существования и качеством жизни, что может проявляться в невозможности прямо сейчас покинуть нелюбимую работу, чтобы заняться делом мечты, из-за кредитов, долгов и иных финансовых обязательств. Бессилие переживается и в ситуации столкновения с экзистенциальными данностями - болезнью, смертью, утратой близких.

 

Почему же бессилие не всегда полезно преодолевать и зачем признавать его, какой ресурс это может дать? Преодолевая бессилие, мы пытаемся превзойти самих себя, и, помимо постановки изначально в малой степени реалистичных целей и истощения, на этом пути мы рискуем потерять самое ценное, что у нас есть, - контакт с собой. В преодолении мы отбрасываем бессилие в сторону, как бы отрицая его или погружая себя в чувство вины. Так, человек может говорить самому себе, что у него нет никаких слабых сторон и сложностей, он просто ленится, а, значит, надо заставить себя пойти и что-то сделать. Такая стратегия вызывает сопротивление у той части души, которая должна, но не может или не хочет сейчас проявлять силу. А, значит, эта стратегия ведёт к актуализации внутреннего конфликта, который заберёт гораздо больше энергии, чем мирное сотрудничество обеих сторон. 

 

Признание бессилия, напротив, позволяет нам расслабиться и с принятием отнестись к тому, что мы не идеальны, не всемогущи, у нас есть ограничения, а, значит, мы являемся совершенно обычными людьми, которые не обязаны всегда быть в рабочем состоянии, никогда не болеть, спасать других, идеально исполнять свои социальные роли. Иногда мы можем плохо себя чувствовать, иногда - ошибаться, что-то и вовсе нам не по силам, а, если по силам, оно вряд ли стоит того, и это нормально - в чём-то не быть успешным, могучим и непобедимым. Признавая это, мы позволяем себе быть собой и учимся любить себя безусловно, а не только за внешние успехи и достижения. Просто за то, что мы есть, а не за особые волевые усилия. 

 

Принятие бессилия даёт возможность открыть в себе новую силу. Сознавая, что есть нечто, чего мы делать не хотим, не можем, либо что получается у нас плохо, мы одновременно можем противопоставить этому то, что, наоборот, хочется, можется и хорошо получается. И тогда именно эта точка становится оптимальной для приложения сил. 

Потеря смысла жизни часто сопровождает кризисные и переломные моменты, в которых ключевой жизненный проект человека терпит крах. Это может быть потеря работы, развод, утрата кого-то близкого или внезапная смена жизненной перспективы. Все эти события объединяет то, что они ломают привычный ритм жизни человека. В течение длительного периода он думал, что ему есть, ради чего жить, стремился к определённой цели, был мотивирован ей, и вдруг он осознаёт, что этой цели у него больше нет. Такого рода слом может наступить не только в результате негативных, но и в результате позитивных событий, например, когда поставленная человеком цель уже достигнута, и он не знает, к чему стремиться и как жить дальше.

 

Как правило, потеря смысла жизни сопряжена с тем, что человек не понимает, кто он такой и чего он хотел бы. И все те занятия и интересы, которые увлекали его раньше, вдруг становятся серыми и бессмысленными, ведь он не понимает, ради чего что-то делать и к чему-то стремиться. Без смысла невозможна и радость, поэтому с потерей смысла жизни человек нередко погружается в депрессию и обрывает контакты. 

 

 

Во-первых, важно понимать, что смысл неотделим от вовлечённости. Чем больше в переживании бессмысленности человек отдаляется от других людей и жизни, тем дальше становится от него смысл, поскольку смысл порождается в живых контактах и активной деятельности, где человек может почувствовать самого себя и как-то отнестись к себе, другим и происходящему. Поэтому, в первую очередь, необходимо вернуть себе чувство вовлечённости в жизнь, а делать это стоит теми методами, которые лучше всего подходят конкретному человеку. Кого-то лучше всего оживляет спорт, кого-то другого - новые знакомства, кто-то ещё "пробуждается" в поездках и путешествиях. Важно выбрать тот вид деятельности, который мог бы встряхнуть человека в кризисе, заставить его остро ощутить контакт с самим собой и с жизнью.

 

Во-вторых, как процесс утраты, так и процесс обретения смысла часто происходит одномоментно и спонтанно, поэтому вряд ли стоит ставить себе задачу найти смысл за ближайшую неделю, месяц или даже год. Смысл обретается не столько сознательно, сколько иррационально, когда вдруг то, что человек делает, встречается с некой будущей перспективой, которую он в этом видит. Но эту перспективу невозможно обрести, если ничего не делать. Чтобы она появилась, нужно уже идти определённым путём и быть вовлечённым. А смысл обычно появляется внезапно, подобно вспышке озарения. Поэтому смысл нельзя превратить в цель или сделать цель смыслом, ведь смысл - нечто большее, чем просто цель. Смысл охватывает собой не только когнитивный и эмоциональный, но и духовный пласт человеческой жизни. А, значит, смысл не подчиняется алгоритмам, и его появление требует терпения. Попытки механизировать смысл или найти его во что бы то ни стало, когда его нет, напротив, приводят к тому, что он ускользает.

 

В-третьих, само подвешенное положение между старым и новым смыслом отнюдь не бессмысленно, это очень ценный опыт. Обычно такое состояние крайне мучительно и дискомфортно для человека, поскольку оно представляет собой ситуацию неопределённости. Но из этой ситуации тоже можно извлечь нечто полезное для себя, если научиться выдерживать неопределённость. Да, сейчас прежний смысл утерян, нового нет, и неизвестно, когда смысл появится вновь, но тогда пришло время для продуктивной пустоты и экспериментов. Пока новый смысл ещё не появился, человек свободен делать с собой и со своей жизнью что угодно - пробовать то, чего он ещё не пробовал, начинать что-то новое и бросать это, если оно ему не откликнулось. Готовый смысл во многом ограничивает человека, ведь с ним он уже знает, ради чего живёт. Незнание, напротив, открывает максимально широкую перспективу, а, значит, именно этот период неопределённости может стать отправной точкой для кардинальных перемен в жизни. И самые абсурдные эксперименты порой становятся решающими поворотными моментами для выбора дальнейшего пути. 

 

В-четвёртых, перед тем, как найти новый смысл, нужно попрощаться со старым. А для этого важно, с одной стороны, отгоревать его утрату, ведь старый смысл какое-то время служил человеку, мотивировал его, сопровождал на жизненном пути, в связи с чем бывает очень жаль расстаться с этим отрезком жизни, оставить его в прошлом. С другой стороны, потеря старого смысла является не только печальным, но и радостным событием, поскольку оно позволяет родиться чему-то новому. Если прежний смысл был утрачен, вероятно, в нём было что-то такое, что либо уже сбылось, либо чему не суждено было сбыться. И благодаря потере прежнего смысла человек осознаёт, что он гораздо шире и больше этого утраченного смысла. Потерянный смысл не исчерпывает всю его жизнь, к нему не сводится всё его существование. В разные периоды жизни смыслы могут меняться, а, значит, будет место и для нового смысла. Поэтому иногда потерю старого смысла можно даже отпраздновать. Например, в тех случаях, когда человек ставил себе некую цель, но в итоге разочаровался в ней, ведь лучше было достичь и понять на собственном опыте, что нечто ему не подходит, чем оставить этот опыт непрожитым.

 

Переживая потерю смысла жизни, можно также попробовать найти опору и поддержку в людях, которые сталкивались с похожим опытом, обратить внимание на то, как они преодолевали подобный кризис, что помогало им, что из этого откликается, что - нет. Ситуации, которые приводят к потере смысла жизни, у разных людей могут быть разными, но часто в них обнаруживаются общие корни и механизмы, когда прежний смысл был переоценён, а новый порой находится в самой неожиданной сфере, в момент хорошего контакта человека с самим собой и миром вокруг.