Вопрос о том, является ли психология наукой и насколько она
может стать научной, где пределы её научности, сложный и
неоднозначный. В психологии и психотерапии есть сторонники научного
подхода, они стремятся к доказательности и точности. Есть и другое
мнение, которое заключается в том, что психология - область знаний,
которая связана с субъективным опытом человека, т.е. с его
индивидуальным, уникальным и глубоко личным процессом проживания
жизни. А, значит, психологию нельзя свести к результатам
статистических исследований, которые показывают, как что-то
устроено или работает у выборки людей, но не у данного конкретного
человека.
К.Г. Юнг был, прежде всего, практическим психологом, которого
интересовало исцеление именно каждого конкретного пациента. В своей
практике для каждого клиента он изобретал свою терапию и именно из
практики выводил свои теоретические конструкты - коллективное
бессознательное, архетипы, Тень. Все они были не пустым
теоретизированием, а тем, что наблюдается в практике и работает на
практике.
Гуманистические психологи аналогично восстают против того,
чтобы сводить личность человека к толпе или массе. Статистические
исследования несовершенны - в них могут быть погрешности
исчислений, может быть недостаточно идеальным образом подобрана
выборка, могут быть недостаточно точно разработаны методики. И как
бы мы ни старались совершенствовать наш исследовательский аппарат,
в статистических исследованиях всегда какая-то небольшая группа
людей будет выбиваться из большинства. Как и кому-то из пациентов
не подойдёт то лекарство, которое в большинстве случаев даёт
результат.
Научный подход к психологии даёт иллюзию безопасности - будто
бы, если метод апробирован на больших выборках, высока вероятность,
что он сработает и в нашем случае. Или будто бы, если психолог
параллельно своей частной практике занят научной деятельностью, он
будет лучше нас слышать и понимать. Но на практике это далеко не
всегда так, поскольку между академической и практической
психологией существует огромный разрыв.
В академической психологии мы сталкиваемся с массой
ограничений. В ней психологу важно быть исследователем-эмпириком,
опрашивать большое количество людей и анализировать огромные
массивы данных. При этом респондентов обычно уверяют, что в будущем
исследование может быть полезно для них, но, как правило, они не
очень-то замотивированы в его прохождении. В таком количестве
формальностей теряется личность человека, поскольку, если за
короткие сроки нужно провести блиц-опрос 50 или 100 человек, вряд
ли психолог сможет вникнуть в глубинные душевные переживания
каждого и убедиться в искренности его ответов.
Аналогичные ограничения будут наблюдаться и при попытке свести
практическую психологию исключительно к научной. Чем больше мы
будем стремиться к точности, тем больше, во-первых, она будет
ускользать от нас, поскольку далеко не все тонкие душевные процессы
поддаются измерениям, а во-вторых, тем больше мы отдалимся от нашей
интуиции и нашего внутреннего иррационального творческого истока,
а, значит и от самой жизни в процессе нашей работы.
Если же рассматривать психологию как искусство, и психолог, и
клиент могут чувствовать себя в ней гораздо свободнее. Когда
психология - это искусство, в ней возможен творческий подход. В ней
психолог уважает уникальную личность клиента, у которой всё
по-своему, а не так, как у большинства. В ней психолог может
предлагать клиенту терапевтические эксперименты, а не настаивать на
регулярном выполнении одних и тех же упражнений, которые у
большинства дают положительный результат. В ней психолог может
слушать и слышать именно этого конкретного человека, даже если его
случай выбивается из знакомых ему по книгам теорий.
В индивидуальной практической психологии между психологом и
клиентом каждый раз происходит уникальное взаимодействие, которое
не может быть редуцировано не только к массе других подобных
случаев, но и к тому прошлому, которое они вместе переживают в
анализе. Например, в течение первых двух лет анализа клиент мог
демонстрировать себя как исключительно пессимистичного, грустного и
вечно всем недовольного. Но вдруг на третьем году в терапии вполне
может произойти переворот, скачок к чему-то новому, когда клиент
внезапно становится активным, берёт на себя инициативу и резко
меняет свою жизнь. Вместе с изменениями в личности и жизни меняется
и проблематика клиента. И тот человек, которого несколько лет назад
мы диагностировали как паранойяльного или депрессивного, вдруг
перестаёт подходить под эти определения - в нём раскрывается что-то
совершенно иное, что не может быть заранее вычислено и
спрогнозировано никакими статистическими методами, поскольку, с
юнгианской точки зрения, любые изменения подобного рода исходят от
самой Самости. И мы бессильны измерить процесс индивидуации в
цифрах - за ним можно только осторожно наблюдать и с надеждой
ждать.
Точно так же в доказательных подходах мы ограничены в
применении оригинальных, красивых и творческих интерпретаций. В
применении арттерапевтических методик в самом широком их смысле,
включая анализ синхронистичных событий, сновидений, фантазий и
метафор. Без всего этого аналитическое пространство становится
сухим, пустым и безжизненным, поскольку оно лишается творчества.
Приближаясь к выхолощенной предсказуемости анализа, мы вынуждены
изъять из него саму его суть, душевную теплоту и надежду на чудо,
которая в гуманистическом подходе имеет место всегда.