Этика психоаналитических подходов к терапии строго запрещает психологу вступать в двойные отношения со своими клиентами, т.е. сотрудничать с ними в каком-либо еще деловом контексте, дружить, вступать в романтические и интимные отношения, а также консультировать уже знакомых людей - коллег, друзей, партнёров и родственников. Для многих людей это правило кажется странным: почему, обладая нужными знаниями и навыками, психолог не может помочь своим близким? Ведь стоматологи иногда могут лечить своих родных, парикмахеры - стричь, компьютерные мастера - помогать с починкой техники. Чем же психологическая помощь отличается от этих услуг? Неужели друг-психолог просто вредничает, ленится, имеет корыстные цели и игнорирует человеческую взаимовыручку? В данной статье я попробую ответить на вопрос о том, какие проблемы влечёт за собой ситуация двойных отношений, на примере дружбы.

 

1. Проблема неравенства. Для прояснения этой проблемы важно понимать, как устроена психологическая помощь изнутри. В терапии клиент видит лишь ее внешнюю сторону, но со стороны аналитика она представляет собой сложный и многокомпонентный процесс. Например, выбирая методы и техники терапии, психолог обращает внимание на тип личности клиента и уровень её организации, специфику переноса и динамику терапии. Профессиональный взгляд направлен гораздо глубже, чем это позволяет сделать повседневный человеческий контакт, поскольку он выявляет скрытые за запросом проблемы. Такой взгляд подобен рентгеновскому и, если подвергнуть этому взгляду друзей или близких, психолог получит о них ту информацию, которую не получил бы в ситуации дружеского контакта, что не может не сказаться на отношениях. Владение этой приватной информацией ставит психолога и клиента в неравные позиции по отношению друг к другу. Клиент приходит к психологу с неким дефицитом - информации, знаний, навыков. С запросом и вопросами. Из позиции того, кто нуждается в помощи, к тому, что способен её оказать. Если эта ситуация накладывается на дружеские отношения, она разрушает их, изымая из них равенство и спонтанность.

 

2. Проблема переноса. В психоаналитической терапии одним из самых важных инструментов работы является перенос. Клиент проецирует на аналитика материнскую или отцовскую фигуру, что задаёт структуру терапевтического процесса. Аналитик выдерживает и контейнирует перенос клиента. Перенос обеспечивает динамику терапии. Например, яркие чувства по отношению к аналитику позволяют клиенту повторно пережить тот опыт, который имел место быть в детско-родительских отношениях. Чем меньше клиент знает об аналитике, тем более "чистым" и однозначным будет такой перенос, поскольку нехватка информации открывает пространство для проекций. В ходе терапии перенос постепенно подвергается изменениям. Клиент осознаёт, откуда у него возникают те или иные реакции, как они связаны с его прошлым опытом, и возвращает эти проекции себе. В ситуации дружеских отношений весь этот процесс изначально будет дисфункциональным, поскольку обмен личной информацией препятствует "чистоте" переноса и возвращению проекций. Если человек знает о своём друге, что друг, действительно, бывает таким-то и таким-то, трудно разделить, где заканчиваются личностные характеристики друга и начинаются собственные детско-родительские проекции. Ситуация дружеских отношений делает невозможным один из столпов терапии - работу с истоками проблем.

 

3. Проблема границ. Другим столпом терапии, без которого невозможна работа, являются чёткие границы сеттинга. К ним относятся день, время, место, длительность и формат встреч. Как правило, этот формат подразумевает одну-две встречи в неделю, 50-60 минут сеанса (в зависимости от подхода) и взаимодействие, в центре которого находится клиент с его запросом и выносимым на сеанс материалом. После сеанса следует перерыв, в течение которого клиент обдумывает то, что произошло на сеансе, выполняет домашние задания, переваривает полученный в терапии опыт и интегрирует интерпретации. За это время у клиента могут возникать связанные с его запросом сны, инсайты, новые переживания и жизненные события. На следующем сеансе этот материал вновь подвергается анализу. В дружеских отношениях организация подобной цикличности означала бы потерю дружбы, поскольку границы дружбы куда более гибкие. Друзья вступают в контакт тогда, когда им удобно, друг может быть в настроении или нет, пошутить, похлопать по плечу, обидеться или устроить сюрприз. С другом можно поссориться и помириться, сделать долгий перерыв в общении и возобновить его. Все эти проявления дружбы невозможны в анализе. По отношению к клиенту аналитик, как правило, ведёт себя сдержанно, чтобы дать развернуться психическому материалу клиента. Он задаёт терапевтические вопросы и выдвигает рабочие гипотезы. Интерпретирует, но не оценивает. Регламент терапии переводит чувства клиента в аналитически-символическое пространство. Дружба же предполагает их свободное выражение, что в терапевтическом контексте стало бы отреагированием, а значит, невозможностью выйти из тех моделей поведения и сценариев, которые клиент хотел бы изменить.

 

4. Проблема обмена и безопасности. В отличие от бескорыстной дружбы, построенной на принципе взаимности, ситуация терапии предполагает применение профессиональных знаний и навыков, а значит, неизбежную затрату на работу больших ресурсов. В эти ресурсы входят: аренда помещения, супервизии, интервизии, повышение квалификации. Чтобы иметь возможность вести сеанс, психологу важно настроиться на рабочий лад и поддерживать своё рабочее состояние в тонусе. Дружба, напротив, предполагает приятное времяпрепровождение и расслабление, она не является работой. Терапевт не может приходить или не приходить на сеансы по настроению или рассуждать в стиле "мне не нравится этот человек - не буду его терапевтировать". Свои реакции в контакте он отслеживает исключительно с профессиональной точки зрения и, если они являются чрезвычайно сильными и мешают работе, он посещает супервизии, интервизии и личную терапию, чтобы разобраться в проблеме. Терапия предполагает вовлеченность аналитика, которая должна быть подвержена регуляции, чтобы выполнять функции рабочего инструмента. Дружеские отношения, напротив, построены на личной симпатии. Это не рабочий контакт, направленный на заданную им цель, а личный выбор человека. Как правило, люди дружат с близкими по духу людьми, к которым испытывают личную симпатию. Эта личная симпатия ничем не регламентирована, она либо есть, либо её нет. Если она есть, отношения складываются сами собой, если её нет - люди расходятся. В терапии аналитик ведёт процесс не только потому что ему это нравится. Он делает это не ради любопытства, не ради собственного развлечения и удовольствия, а выполняет свою работу, предполагающую договор, обязательства и ответственность. И отдача в этих отношениях также четко регламентирована. Клиент оплачивает затрачиваемые терапевтом ресурсы деньгами, терапевт обеспечивает безопасность и экологичность процесса. Если перенести этот регламент в дружеские отношения, дружеский компонент снова будет из них изъят. Отношения станут сухими и излишне формальными. Если, напротив, внести в терапевтический контекст дружеский, это размоет границы и сделает невозможным применение инструментов работы. Пространство перестанет быть безопасным. 

 

4. Проблема близости. В терапевтических и в дружеских отношения складываются совершенно разные формы близости, которые не могут быть совместимы между собой. В отношениях с другом оба человека открыты друг другу в той степени, в какой они выбирают открытость. С другом можно обсудить какие-то интимные вещи и взаимно поделиться личным опытом. Вместе поплакать или посмеяться над чем-то. В терапевтических отношениях близость односторонняя. Их целью является помощь клиенту, поэтому они сфокусированы на клиенте. Аналитик не делится с клиентом подробностями своей личной жизни или личных глубинных переживаний. Открытость психолога имеет место лишь в рамках границ подхода и этики. Со стороны клиента, напротив, в терапии открытость является максимальной. В кабинет психолога клиент идёт со своими травмами и болезненными переживаниями, что делает его предельно уязвимым. Такой формат задаёт особую глубину этих отношений. Правило конфиденциальности позволяет клиенту не бояться вынести тот материал, который он не всегда решился бы обсудить с кем-то из близких. В том числе это может быть обида на близкого человека или трудности в отношениях. При внесении этого материала в дружеские отношения нет гарантий, что он не будет раскрыт кому-то еще, и нет профессиональной работы с ним. Именно поэтому поддержка друзей даёт лишь частичное облегчение, но не решение проблемы. При пересечении дружеских отношений с терапевтическими невозможно было бы организовать такое пространство доверия. Дружеские отношения могут начинаться и заканчиваться, а терапевт всегда остаётся для клиента его терапевтом, даже после окончания терапии. На внутреннем плане психики это всегда архетипическая фигура "целителя", с которой невозможно построить свободные от связанных с ней проекций и ожиданий человеческие отношения.

 

Помимо обозначенных проблем, существуют и другие проблемы, которые делают невозможным пересечение дружеских и терапевтических отношений. Например, наличие у друзей общего круга общения и контекста жизни, взаимная заряженность дружбы эмоциональным опытом, который препятствует непредвзятой позиции профессиональной отстраненности и личной незаинтересованности, спутанность ролей при совмещении разных форм взаимодействия. Этих причин можно выделить много, но суть вопроса сводится к тому, что отношения терапии и отношения дружбы являются принципиально разными ситуациями, построенными на разных архетипических моделях, наложение которых друг на друга травмирует обе стороны контакта, разрушая и дружбу, и терапию. В отношениях психолога и клиента задействованы архетипы целителя и исцеляемого, дружеские отношения подразумевают равную "сиблинговую" связь. То же самое разграничение распространяется на любые другие формы близких отношений (романтические, родственные), в которых человек не анализирует, а живёт. Попытки внести в них анализ в режиме реального времени приводят к тому, что они иссушаются и теряют спонтанность. Аналитические отношения, напротив, функциональны по сути, поскольку они предполагают мета-позицию, которая позволяет посмотреть на проживаемый клиентом опыт со стороны. Их смысл в том, чтобы подготовить арену для изменений в жизни клиента, но не стать ей. 

Трапився мені у знайомої блогерки пост про ментальне здоров‘я, де між іншим йшлося про середній цінник досвідченого терапевта. Немов би, ефективним може бути фахівець за 1500-2000 гривень/годину. Ця думка спонукала мене порефлексувати про цінність тих, хто лише починає свій шлях.

 

Зараз, коли мене просять порекомендувати терапевта, я раджу вже не метрів психотерапії з багаторічним досвідом, а колег, роботу яких бачу в навчальних групах та експериментах. І ось чому...

 

Я вірю, що терапевт-початківець старатиметься застосувати усі нещодавно здобуті (а від того свіжі в пам‘яті) знання. Терапевт у процесі навчання регулярно читає, працює у міні-групах, пише протоколи та аналізує свою роботу. Тож залишається в професійному тонусі. 

 

Молодий терапевт буде делікатно (інколи занадто) вести клієнта, аби не зашкодити різкими рухами. Так, важливо, аби в терапії був баланс між підтримкою і фрустрацією, проте на початку терапії підтримка багато важить для формування комфортного середовища і довіри.

 

В нашому університеті є вимога до терапевтів-початківців про постійну супервізію. Таким чином, терапевт на початку практики регулярно співпрацює із досвідченими колегами для подолання складнощів у роботі. А оскільки на старті клієнтів буде небагато, то й уваги кожному окремому випадку і від самого терапевта, і в супервізії дістанеться більше.

 

І найприємніше, що все це клієнт отримає за плату вдвічі-втричі нижчу за ціну терапевта з багатою практикою. Нижча ціна, звісно, компенсує повільніший темп на шляху до пошуку основної потреби, проте не робить менш цінною присутність та підтримку терапевта. А ще про те, чому терапія не може бути повністю безкоштовною, - важливо, аби клієнт відчував цінність процесу. Неодноразово чула від більш досвідчених колег, як найчастіше нехтували і в останній момент від зустрічі відмовлялися саме клієнти на безоплатних умовах. 

 

Современный рынок переполнен разными типами услуг - маникюр, педикюр, макияж, массаж, парикмахерские, стоматологические услуги и т.д. Возникает закономерный вопрос: какое место среди них занимает психотерапия? Можно ли приравнять её к другим типам услуг? Каким образом она должна регулироваться, что она может гарантировать клиенту? Ведь психотерапия по форме относится к сфере услуг, но по факту представляет собой гораздо более сложную услугу, чем перечисленные выше. В данной статье я разберу ту специфику, которая отличает её от других распространённых типов услуг.

 

Во-первых, в психотерапии "продаётся" не что-то безличное или отчуждённое, а личный, наполненный эмоциями и чувствами контакт. Этот контакт может подразумевать сильную привязанность клиента к психологу, интенсивные реакции переноса и контрпереноса. Его нельзя отделить от эмпатии и полностью рассмотреть вне связи между психологом и клиентом на уровне "личность-личность", поскольку каждая из сторон является уникальной индивидуальностью, а значит, неизбежно вносит в процесс что-то своё и творческое. С другой стороны, это самое индивидуальное и творческое вряд ли возможно "продать". Скорее, формально продаётся именно время терапевта, те самые 50-60 минут сеанса, и его профессиональные знания и навыки.

 

Во-вторых, в психотерапии, в отличие от многих других услуг, трудно провести границы гарантий. Психолог не может гарантировать клиенту результат, поскольку его достижение зависит как от психолога, так и от клиента. В сферу ответственности психолога входит организация безопасного сеттинга, границ терапии, использование своих навыков по назначению, конфиденциальность, соблюдение профессиональной этики. Но в эту сферу не входит то, что клиент сам решает делать с собой - выполняет ли он рекомендации, делает ли домашние задания, работает ли над собой вне сеансов, берёт или нет те возможности, которые предлагает ему терапия. 

 

В-третьих, в связи с предыдущим пунктом, трудно провести и границы "невыполнения услуги". Например, в сфере других услуг мы чётко можем сказать, выполнил ли специалист свою часть договора - покрасил ли он ногти или волосы в нужный цвет, запломбировал ли зуб, насколько качественно это сделал, не причинил ли при этом вреда. В психотерапии мы имеем дело с более тонкими и зачастую бессознательными процессами, которые не всегда наглядны и очевидны, поэтому переживание клиентом вреда от терапии может быть связано как с непрофессиональным оказанием помощи, так и с реакцией переноса или проекциями. Исходя из такой специфики услуги, клиент значительно ограничен в её обжаловании. Трудно доказать, что психолог нарушил какие-то обязательства или причинил вред, если нет подтверждающего эти факты договора, и он действовал четко в рамках своего подхода. Трудно и отследить результаты той или иной терапевтической интервенции, т.е. доказать, насколько терапия и последующее улучшение или ухудшение ситуации в жизни клиента связаны между собой.

 

В-четвёртых, для сферы услуг, как правило, характерна предельная клиентоориентированность. Если мы заходим в магазин и собираемся что-то купить, обычно нас встречает приветливый продавец, который готов выполнить любую нашу просьбу и удовлетворить практически любое наше желание, касаемое покупки или связанного с ней выбора. В психотерапии, в отличие от прочих услуг, есть элемент фрустрации. Например, психолог не может нарушать границы сеттинга и выделять клиенту лишние 5 минут, даже если клиент очень просит. Профессиональная этика запрещает ему давать советы, как лучше поступить в той или иной ситуации. Максимум, чем он может активно "помогать" клиенту - выдвигать разные рабочие гипотезы для исследования того, как клиент реагирует на те или иные возможности решения проблемы. В этом смысле, психотерапевт отказывается выполнять часть желаний клиента, чтобы клиент мог научиться опираться на самого себя, слушать себя и принимать решения изнутри, исходя из себя, а не мнения кого-то другого. В некоторых терапевтических стратегиях важно быть рядом с клиентом в момент переживания горя, печали, нехватки чего-то, но не "спасать", чтобы не поддерживать деструктивные модели, а позволять переживаниям клиента развернуться и завершиться. 

 

В-пятых, во многих иных сферах услуг за дополнительные деньги клиент может что-то получить - дополнительное время, особые условия. Или получить скидку на какой-то товар или услугу в связи с праздником, днём рождения, распродажей. В психотерапии подобные коммерческие ходы не очень полезны и приветствуются. И максимум, на что они могут распространяться - первичная консультация-знакомство или покупка "пакета" сеансов (например, 10 сеансов по скидочной цене при оплате сразу). Однако и к таким коммерческим ходам прибегают далеко не все психологи, поскольку в психотерапии деньги имеют символическое значение. Они символизируют вклад клиента в самого себя, в работу над собой, в собственное развитие. Оплата сеансов не просто покрывает время специалиста, но и представляет ценность для самого процесса. Бесплатная терапия таит в себе опасность деструктивных переносов и серьёзных нарушений терапевтических границ, поскольку бесплатно оказывающий помощь человек может начать бессознательно извлекать из процесса скрытые выгоды, либо вызывать большое подозрение. Результаты бесплатной или скидочной терапии могут быть обесценены. В процессе бесплатной терапии труднее справляться с детско-родительским переносом, поскольку бескорыстное принятие и помощь на архетипическом уровне ассоциированы с материнской фигурой. Точно так же нельзя купить все время терапевта или расширение границ сеттинга за дополнительные деньги, поскольку это означало бы относительность этих границ, а значит, символическое отсутствие этого терапевтического инструмента. Поэтому, как правило, стоимость сеансов остаётся стабильной, а ее изменения обычно связаны с экономическим фактором инфляции и повышением затрат терапевта на обеспечение процесса. Аналогично нельзя подарить кому-то абонемент на терапию, поскольку она подразумевает именно личный запрос, личную инициативу клиента и личную готовность вкладываться и нести ответственность за это решение. При оплате терапии не самим клиентом, а другими людьми всегда возникает проблема фонового запроса тех, кто платит за терапию.

 

Таким образом, несмотря на похожий формат, психотерапия достаточно сильно отличается от той сферы услуг, которую мы привыкли видеть на рынке. Связанные с ней ограничения обусловлены необходимостью стремиться к эффективности терапии. Без них её работа несёт риск быть бесполезной, а то и вредной. Но, несмотря на эти ограничения, терапия не исключает человечного подхода к клиенту - уважения к нему, как к отдельной, живой, спонтанной и свободной личности со своими желаниями и потребностями. Задачей психолога является предельное их прояснение и поиск тех возможностей, которыми клиент мог бы воспользоваться для их насыщения, но не само насыщение, поскольку, несмотря на сложный личностный компонент, регулируемый сеттингом и этикой, всё-таки терапевтические отношения инструментальны в том, что они ограничены ролевыми моделями и направлены на конкретную цель - работу с запросом клиента, что, однако, не означает его буквального разрешения в пространстве терапии.

Нужно ли бережно хранить воспоминания и переживания, связанные с травматическим эпизодом в вашей жизни или стоит отпустить и жить дальше?

Начну с того, что пресловутое «отпустить» невозможно без проживания того, что произошло, без постепенной работы с этим непростым опытом.

Сложности могут возникнуть при попытке отказаться от распространенного обесценивающего способа избегания этой встречи: «Как я могу позволить себе эти чувства, когда другие люди пострадали намного больше меня».

Люди страдают от разного рода насилия: психологического и физического, в семье, обществе, от травли, в результате чрезвычайных ситуаций, от травм привязанности, разрыва значимых отношений, потери, военных действий.

Во всех случаях человек встречается с такими болезненными переживаниями: страх, тревога, ужас, вина, обида, ярость, бессилие, отчаяние, тоска, враждебность; с нарушениями адаптации и потерей прежних экзистенциальных смыслов.

Негативные переживания, связанные с травмирующей ситуаций никуда не исчезают, они копятся внутри, изменяя человека и его личность. Жизнь оказывается разделенной на «до» и «после».

Мой основной посыл в связи с этим: Разделите свои чувства с людьми, которым вы доверяете, разделите их со специалистом. Для того, чтобы пережить травмирующий опыт, нужен другой человек.

И только после отреагирования появляется свобода для жизни, для появления новых смыслов.

Мы точно не будем прежними, но это больше не разрушающий опыт. Это не становится предательством или забвением, но началом новой истории про встраивание сложного эпизода в картину своей жизни.

 

В психологической работе можно выделить два основных типа переноса - позитивный и негативный. Позитивный перенос складывается, когда клиент проецирует на психолога "хорошего" родителя, доброжелательную родительскую фигуру. На эмоциональном уровне он может идеализировать своего терапевта, стремиться ему угодить, переживать о том, что думает о нём аналитик и как относится. При негативном переносе на терапевта проецируется фигура "злого" или отвергающего родителя. Захваченному негативным переносом клиенту хочется критиковать терапевта. Ему кажется, что терапевт всё делает не так. Не так реагирует, плохо помогает, недостаточно профессионально работает, недостаточно проявляет внимание и чуткость. Эмоциональная реакция клиента на негативный перенос - злость, обида, фрустрация.

 

Несмотря на названия, из которых можно было бы заключить, что позитивный перенос - это хорошо, а негативный - плохо, на практике это далеко не всегда так. Бывает, что в позитивном переносе клиент переживает гораздо больший стресс, чем в негативном. Например, если аналитик - фигура идеального родителя, клиент может стремиться соответствовать этому спроецированному на психолога идеалу. Стараться демонстрировать только свои положительные стороны, бояться огорчить или разочаровать терапевта. Из-за этого замедляется работа с тенью, ведь в присутствии "хорошего" и принимающего родителя ему может быть страшно говорить о том, что он иногда злится, бывает отвергающим, совершает поступки, о которых потом приходится жалеть. В положительном переносе трудно проявить недовольство ходом терапии, поэтому оно вытесняется. Если клиент чувствует какие-то неудобства или не согласен с терапевтом, в позитивном переносе труднее сказать об этом, чем в негативном, поскольку есть страх разрушить контакт, испортить отношения. Плюсом позитивного переноса является ресурс, который он даёт клиенту. Позитивный перенос вдохновляет, в нём клиенту радостно ходить на сеансы, приятно общаться с аналитиком. В позитивном переносе клиент чувствует себя безопасно - ему кажется, что его любят и принимают таким, какой он есть, благодаря чему он может восполнить дефицит любви, внимания, принятия и поддержки в детстве. В самом широком смысле, в позитивном переносе клиент проецирует на терапевта не только образ хорошего родителя, но и свои собственные ресурсы, свой идеальный и гармоничный образ "я", каким он хотел бы и мог бы стать в будущем. 

 

Негативный перенос нередко переживается гораздо тяжелее, чем позитивный. Избыток негативных эмоций по отношению к процессу и терапевту затрудняет работу. Клиент постоянно находится в напряжении. Проецируя на терапевта враждебную фигуру (например, строгую мать или маму в гневе), клиент испытывает недоверие, боится раскрыться и защищается, чтобы терапевт не ранил его больше. В самых крайних вариантах психолог может демонизироваться клиентом. Это происходит в случаях тяжёлых, травматичных отношений с родителями. Клиент испытывает страх перед близостью, ему кажется, что любая близкая фигура будет причинять боль. Проекция враждебной фигуры на аналитика охватывает не только его детство, но и архетипическую структуру тени клиента. Все, что клиент отрицает и вытесняет в себе, проецируется им на аналитика. Например, вместо того, чтобы принять, что он сам бывает холодным, отвергающим и категоричным, он воспринимает таким психолога. 

В позитивном переносе от клиента требуется гораздо меньше усилий, чтобы совладать со своими эмоциями, выдержать напряжение. Но негативный перенос, несмотря на его давление и тяжесть, в некотором смысле открывает большие возможности, позволяя клиенту заглянуть в глубину своей тени, заново прожить опыт родительского отвержения в ситуации терапии, чтобы завершить его. Негативный перенос открывает доступ к ресурсу тени, к золоту тьмы, а на осознание этой ситуации как ресурсной и присвоение себе этого ресурса часто уходит довольно длительное время.

 

В негативном переносе есть большой риск сорваться, уйти с терапии, отреагировать своё напряжение. Чтобы этого не произошло, важно проговаривать свои чувства в терапии. Экологичнее всего делать это в формате "я"-высказываний. Если клиент чувствует, что переживает негативный перенос, ему стоит сконцентрироваться именно на своих реакциях, а не на фигуре терапевта. Дать себе возможность понять - "я обижаюсь", "я злюсь", "мне неприятно", "мне страшно", "меня сейчас задевают слова терапевта", "мне не хватает любви", "мне не хватает участия", "я не чувствую понимания". В ответ на эти переживания аналитик обычно предлагает клиенту вспомнить о том, в каких ещё ситуациях клиент переживает подобные чувства, с чем они связаны, какие потребности стоят за этими чувствами.

 

Ещё одним важным моментом работы с негативным переносом является проведение различий между ним и ситуацией, когда аналитик и клиент по каким-то причинам не подходят друг другу. Бывает и так, что клиенту не подходит метод работы или конкретный человек. Тогда реакция злости, обиды, фрустрации может быть сигналом того, что стоит попробовать другой подход или выбрать другого терапевта. Как же отличить одно от другого? Как понять, стоит ли оставаться в терапии с негативным переносом и терпеть неудобства дальше ради золота тени? Ответ на этот вопрос приходит только в процессе терапии. С негативным переносом стоит работать, раскрывать его, наблюдая происходящую в жизни и внутреннем мире клиента динамику. Например, несмотря на негативные эмоции в терапии, клиент может фоном отмечать, что в процессе терапии его жизнь меняется в лучшую сторону. Или благодаря этим чувствам клиент понимает о себе то, чего раньше не мог осознать. В негативном переносе важно видеть смысл и пользу, понимать, к чему идёт процесс, и держать в фокусе эту цель. 

Для эмоционально травмированного человека отношения становятся невозможны по определению. С нормальным, адекватным партнером он будет пытаться выскочить куда-угодно. Будет внутренне метаться, измучивать близкого и держать дистанцию. Будет подозревать, цепляться к мелочам, искать прореху в безопасности. Одиночество - его постоянная величина, его внутренняя дыра. Из этого пустого пространства до жути страшно не то, что выйти - просто заглянуть за край.

 

В отношениях травмированный сжимается, но пробует казаться бесстрашным: открытым, зрелым и таким как надо. Беда в том, что у адекватного партнера не очень есть это "как надо" про личность другого человека, только про себя. Адекватный за свободу. И сталкиваясь с тем, что ему не предлагают влезть в уже готовый костюм образа, травматик теряется еще больше. И находит таки того, кто готов навязать, подчинить и затолкать в неудобную глухую одежду. Эмоциональные травмы к сожалению частая история. Вот двое, переживших каждый свое, встречаются друг другу. Что тогда? Рядом оказывается человек не стабильный, так же травмированный, но хуже всего, если это психопат.

 

Помните про внутреннюю дыру - только яркая палящая вспышка, а психопаты умеют зажечь вулкан, брызжущий лавой во все стороны, привлекает внимание, проникает за границу дыры. Но травматик, просидев в своем внутреннем мире, чаще не разбирается в том, что эти брызги лавы способны спалить до тла все что угодно, включая его самого. Он словно не замечает признаков надвигающегося пожара. Впереди очевидное насилие, абьюз. Из таких отношений, получив ран и шишек, приходиться бежать. И вот мир для него повторяется. Близости нет. Безопасности нет.

 

Но случается, что его здоровый инстинкт про жизнь все таки оставляет его в отношениях с подходящим человеком, способным удержаться и удержать рядом такого недоверчивого партнера. И тогда травматик находит нечто угрожающее во вне или внутри себя.  Дети, соседи,обстановка, природа, погода, болезни, политика - найдется что-то, что поселяет ужас и напряжение в его голове и теле. Когда не нашлось подходящего кошмара, он организует опасность, притянув что-то разрушающее в текущие отношения. Начинается бег по-кругу, ведь от себя не убежишь. Очередное доказательство - безопасности нет, близости нет. Нет ее только внутри его.

 

Шансы пройти пустоту есть. Если это случится естественным путем, то цена исцеления может стать крайне дорога. Должна возникнуть ситуация, где самая первая и давняя травма повторится, но счет будет в пользу травмированного. Ему нужно будет еще раз выжить и победить того, кто эмоционально отвергает и добивает. Это страшно и опасно, только эмоциональным насилием такое может не ограничиться. История Маргариты Грачевой, многих других...

 

А как же тот самый подходящий партнер, росший без потрясений? Может ли он заполнить великую пропасть внутри любимого человека? Если травмированный найдет силы делиться историей о себе, своих переживаниях, открыто говорить про отношения, то возможность перепрожить опыт отвержения увеличивается. Для этого второму из пары нужен запас теплоты, внимания и близости, способность хорошо осознавать себя, объяснять раздражение, которое на раз читается травматиком и всегда в свою сторону. Требуется терпение, желание и время, не год и не два, чтобы отогреть недоверчивую душу. 

 

Остается еще вариант - кабинет психолога. Обычно сюда доходят уже после нескольких сложных попыток найти близость. Инстинкт выживания приводит травмированного в место где можно победить опасность бескровным путем. В паре с психологом, кто точно выдержит и тебя, и весь груз прошлого опыта исследовать бездонную пугающую пропасть не так страшно. Да, это снова не год и не всегда два... Первые чуть заметные результаты чувствуются практически сразу, уже в кабинете специалиста. Через тревогу, сопротивление, желание убежать проявляются ростки доверия психологу и через это себе.

Я не уверена, что все клиенты психотерапевтов знают об этическом кодексе. А нарушения этического кодекса существуют. Поэтому я решила прописать важную для меня этическую часть клиент-терапевтических отношений.

 

Клиент и терапевт не должны состоять в двойных отношениях и проводить совместное время вне терапевтических сессий. Они не могут дружить, быть любовниками, коллегами, состоять в иных рабочих отношениях (клиент не может делать ремонт терапевту, фотосессию, давать юридическую консультацию и т.д.). Это будет использованием клиента.

 

В гештальт-терапии клиент и терапевт строят равные отношения (в классическом психоанализе они иерархические изначально). Но и в ГТ есть часть неравенства. Клиент особенным образом относится к терапевту, прислушивается к мнению, доверяет, в некоторых случаях даже влюбляется и превозносит (есть и другой полюс, но сейчас важен этот). Это отношение влияет на принятие решения, оно не объективное. Вы, клиент, можете поставить для терапевта ниже цену за свою работу (условный ремонт), потому что хотите угодить терапевту или согласиться на сексуальные отношения «в благодарность» за чуткость и внимательность терапевта.

 

Выше было про переход из клиент-терапевтических отношений в любовные, дружеские и т.д. В обратную сторону работает такое же правило – я, терапевт, не строю клиент-терапевтические отношения с друзьями, коллегами, родственниками. Если вы идёте в терапию к своему родственнику, то можете попасть в ловушку: или не сможете говорить обо всём, что вас волнует, чтобы это случайно не ушло дальше в семью, или расскажете обо всём и потом будете переживать, что терапевт нарушит конфиденциальность и информация станет доступной кому-то ещё. Хотя у вас есть договорённость о конфиденциальности, всё равно фоново напряжение будет возникать.

 

Ну и когда о вас человек знает очень много такого, чего может не знать больше никто, то появляется огромное поле возможности для манипулирования, в тот момент, когда вы выходите за пределы кабинета для терапии и находитесь в других ролях.

 

Если психотерапевт просит вас сделать что-то, что выходит за рамки терапии, предлагает какие-то отношения вне клиент-терапевтических – важно проверить случайно ли это или намеренно, осознает ли терапевт, что происходит, подходить ли так вам, клиенту, такое.  В этой точке у вас есть возможность выбирать: договориться о рамках, не договариваться о них; продолжить терапию или завершить; если важно, вы можете обратиться в этический комитет института, к которому принадлежит терапевт или организации в которой он работает.

Если вы, клиент, предлагаете услуги терапевту, и он от них отказывается, не спешите отвергаться –  вы выбрали достаточно профессионального терапевта, который придерживается кодекса.

 

Я понимаю и осознаю, как и в следствие чего может возникать желание перевести клиент-терапевтические отношения в другие. Для чего это клиенту, в чём потребность такого перехода – предмет исследования в процессе терапии.

 

Не все клиенты строят двойные отношения. Не все терапевты строят двойные отношения. В своей работе психотерапевта я выбираю следовать этическому кодексу Киевского Гештальт Университета, основанному на кодексе ЕАГТ. Приглашаю клиентов и терапевтов ознакомиться с ним: https://www.kgu.org.ua/page/etika_codecs

Сколько бы человек ни пытался изменить свою жизнь, но кардинальных перемен не случится, пока он не изменит личность. То есть, способ взаимодействия с миром. 

 

Конечно, изменения в жизни случаются, и тут уж кому как повезет. Одному муравью вы можете подкинуть крошки, другому - отдавить лапку, и их судьбы из-за этого сложатся по-разному. Но в любом случае эти изменения зависят не от них, а от внешних для них факторов. Но их способность инициировать какие-либо изменения совсем не меняется - в этом они так же реактивны. 

 

Так и с людьми - кому-то повезло, и когда формировалась его личность, ему окружающая среда подбрасывала качественные  "стройматериалы". А кому-то не повезло, он чаще встречался с фрустрацией, и ему пришлось формировать личность из говна и палок. У этих людей разные получились способы взаимодействовать с миром, а раз так, то и разные у них возможности получать от жизни блага. И как бы они ни пытались, возможности эти меняются мизерно. 

 

За этими изменениями человек и приходит к психотерапевту. И вместе они меняют его способ контактировать с миром (личность). За счет чего же она меняется? 

 

У всякой психотерапии для этого действуют два инструмента - самопознание и принятие. Первый может отличаться в разных направлениях: у одного это рефлексия, у другого осознавание, у третьего - исследование и т.д. А вот принятие должно быть у всех. 

 

То есть, мало обнаружить, что я, оказывается, устроен так-то и так-то. Например, что-то не могу. Хотя это очень, очень важно - так я получаю новые, как правило, более адекватные способы удовлетворять мои потребности. Важно также это обнаружение и поддержать. То есть, чтобы кто-то принял: "Ты мне такой ок". А раз так, то я сам себя начинаю таким принимать. 

 

В противном случае, какими бы грандиозными ни были открытия и новые возможности, переживание своей неокейности не даст принять их. Потому что личность будет всячески сопротивляться тому, что ей не ок, ибо это вызывает ужас и панику - для этого у нее много защитных механизмов. И если все они проломаются, то наступит просто депрессия с ее тотальной безнадегой. 

 

Собственно, непринятие окружающей средой человека в начале его жизни и приводит к тому, что ему приходится не формировать свою проактивность, то есть, способность отвечать окружающей среде (response ability), а всячески подстраиваться под них, то есть, быть реактивным. Характер человека, то есть, ригидная личность - это всего лишь его застывшая реактивность. 

 

То есть, когда родители стыжением транслируют ребенку, что он им - такой, какой он есть - не ок, тот никак не может опираться на себя такого, какой он есть. Соответственно, не может развивать возможность по-новому взаимодействовать с миром. Вместо этого ребенок вынужден большую часть своей энергии, своего внимания направлять на контроль себя - чтобы быть для окружающей среды (родителей) максимально ок. 

 

Очень быстро этот навык становится автоматическим и неосознаваемым. И потом кто-то может быстро менять свое взаимодействие с миром, то есть, творчески приспосабливаться к изменениям окружающей среды - соответственно, получать от жизни больше благ. А кто не может. Большая часть его сил уходит на удержание сформированного образа своего я - на постоянный контроль себя. То есть, на то, чтобы оставить личность, как она есть. Ибо малейшие изменения в ней вызывают ужас и панику. 

 

Но при этом жить человек хочет по-новому, а это - как я написал выше - без изменений личности невозможно. Он оказывается в тупике. 

 

Тут то и нужен тот, кому человек таким будет ок. И психотерапевту - если это он - необязательно даже что-либо специально говорить. Достаточно не стыдить. Это будет чувствоваться - во взгляде, мимике, жестах. Для этого психотерапевту приходится самому прорабатывать собственный стыд - то есть, расширять собственное принятие. 

 

Только получив принятие от другого, человек начинает принимать себя сам. Просто кому-то везет это бесплатно получить в раннем детстве, а кому-то приходится обращаться к психотерапевту. 

 

А дальше уже все идет по Парадоксальной теории изменений - когда изменения наступают не тогда, когда человек пытается изменить положение вещей, а наоборот - когда принимает его. В данном случае - себя. 

 

Пишу это, обдумывая изменения с клиентами и собственные изменения. Мне, оказывается, очень долго недостаточно было поддержки моим психотерапевтом - не было у меня навыка доверять чьему-либо принятию. Поэтому я долго недоумевал, почему так медленно меняется жизнь. Но вода камень точит, и, вот чуть осмелевший, я новообнаруженный для себя очень опираюсь на близких. Которым я такой, оказывается, ок. Так и безнадега медленно проходит

Идущий на жизнь, приветствую тебя. Когда будет трудно, прочитай это.

Знаю,что тяжело подниматься из болота, от самого дна. Такого привычного, жидко-тягучего, хлюпающего вокруг, теплого и даже уютного в своей непоколебимости.. Вставать, грести руками. Кажется, что это бесконечно. Пройдет день, месяц, год, еще сто лет тяжкого одиночества. Ноги липнут обратно, засасывает, но еще напрягаешься, тянешь себя вперед. Кажется только догадываешься, что где-то далеко - свежий воздух, твердая земля и голубое небо. А пока - месишь жижу и пробуешь разлепить глаза. Страх навсегда остаться в этой стоячей воде, теплой и затхлой, подстегивает. С трудом рыпаешься в стопятый раз. И вот, когда силы на исходе, вдруг выныриваешь.

Секундное ошеломление, нервный глоток воздуха, невозможность задышать. Знобит от порыва ветра. А когда привыкаешь, когда сердце только-только расходится, обнаруживаешь, что до земли еще идти и идти, пробираться по болотной жиже. Берег еле виден, так еще до него далеко. И новая волна разочарования готова захлестнуть, опрокинуть назад. Какое-то отчаянное упрямство заставляет рвануться дальше, к краю, что еле заметен. Путаясь, тяжело вытаскивая ноги из плена продираешься вперед. Удивленно смотрят окружающие болотные обитатели, чего тебе не сидится, чего мутишь покойный мир?

В который раз остается пара метров до заветной суши, но силы, силы оставляют... Еле хватает на то, что бы уцепиться за какую-то ветку, наощупь, попытаться подняться. И вдруг понимаешь, что эта ветка тянет тебя вперед. Кто-то там, на этом заветном берегу видит тебя. Не удивляется, не возмущается желанию вылезти на поверхность, не толкает назад. Просто крепко держит тонкий прут, ждет пока ты поднимешься выше. И вот уже можно протянуть руку. Как это непривычно, странно и сложно. Ты уже давно рассчитываешь не на свои силы, а на то, что они тебя оставят. Неужели в том, кто стоит на суше нет подвоха? Но в глубине души оживает надежда... Судорожно хватаешься за руку, чуть не сдергиваешь ее обладателя вниз, в мутную грязь.

Тепло ладони такое живое, спокойное. Оно передается тебе. Кажется удивительным, забытым ощущением. И вот вы стоите рядом, на берегу. Ты смог, вылез. Ноги дрожат от напряжения, подкашиваются. Радость просыпается, несмотря на ссадины и грязные потеки. Небо становится ярче. А этот второй, приветствует тебя. Какое-то время, пока ты пошатываясь, привыкаешь к твердой почве, он идет рядом, поддерживает, там где еще сложно. Рука освобождается, отпускает тебя. Дальше ты сам - туда где за лесом видны новые земли. До которых еще идти и идти. Ноги ступают уверенно, ты теперь точно знаешь - дойдешь. Одиночество закончилось.

Ты вместе с собой, с тем кого повстречаешь, с миром, с жизнью. Только не думай, что идти теперь легко и скоро достигнешь края. Нет края у земли. Есть твой путь, туда куда захочешь, туда куда приведет дорога. А может и обратно, если понадобиться. Счастливого пути! Помни, что я тоже с тобой, рядом. Жду, когда ты поднимешься выше, чтобы протянуть руку, помочь и отпустить.

Давай, осталось только самое сложное - решиться подняться из теплого месива.

Я верю в тебя.

 

Я работаю с темой привязанности, потому что: это основная причина проблем человека в сфере отношений, а т.к. мы строим отношения по одной схеме, сформированной в детстве, рядом и благодаря значимым взрослым, то можем бегать как по замкнутому кругу всю жизнь, но можно вырваться; психологические проблемы родом из детства и даже младенчества, и даже внутриутробной части нашего бытия, поэтому работа с привязанностью - это возможность  cтроить близкие отношения и вклад в здоровье, продолжительность жизни. Тип привязанности — это лишь стойкая привычка, с ней можно работать. Чем я и занимаюсь, имея в арсенале разные виды психотерапий: целенаправленная работа с привязанностью( типирование, суггестивный метод для формирования внутренней фигуры идеального значимого взрослого); переработка травматикт методом дпдг

перестройка тела( мышечный панцырь, выученные реакции, соматизация) через телесную SOLWI-терапию; гештальт- развития эмоционального интеллекта, научение осознавать себя, свои потребности.

 

Немного теории) УзнАете себя?

Первым ученым, обнаружившим, что для ребенка жизненно важна привязанность к заботящемуся о нем взрослому, стал английский психиатр и психоаналитик Джон Боулби. Если абстрагироваться от сантиментов, связанных с детско-родительской любовью, становится понятно, что она несет важную функцию для выживания вида.

Психоаналитики считали, что младенец поддерживает отношения с матерью просто ради удовлетворения физических нужд, Боулби же добавил к этому социальную составляющую. Привязанность к значимому взрослому — это полигон, на котором оттачивается способность завязывать социальные отношения и определяется степень базового доверия к миру. На это у ребенка есть примерно два года — в возрасте до двух месяцев младенцы улыбаются, лепечут и плачут, чтобы привлечь внимание любого взрослого, с двух до шести они учатся различать взрослых и выбирают среди них наиболее значимого, а после шести месяцев начинает формироваться устойчивая привязанность.

Поскольку младенец чисто технически не может выйти из отношений с родителями, ему приходится адаптироваться к любому отношению со стороны взрослого, в том числе к холодности, отвержению или непредсказуемому поведению. Разделявшая идеи Боулби психолог Мэри Эйнсворт в 1960-х и 1970-х годах исследовала то, как этот опыт влияет на паттерны привязанности. Ее знаменитый эксперимент получил название «Незнакомая ситуация»В возрасте от года до полутора лет малышей с матерями приглашали в лабораторию, где моделировали разные ситуации: присутствие матери и разделение с ней, а также появление незнакомца. Исследователей интересовало, насколько ребенка будет тревожить отсутствие матери, насколько смело он будет готов исследовать новую ситуацию, как будет реагировать на чужого человека и последующее возвращение матери.

По итогам Эйнсворт выделила четыре основных типа привязанности.

 

Такие дети уверены, что мать может удовлетворить их потребности, и тянутся к ней за помощью при столкновении с чем-то неприятным. При этом они чувствуют себя достаточно защищенными, чтобы исследовать окружающую среду, понимая, что взрослые непременно придут на помощь в случае опасности. В будущем такой ребенок будет ценить любовь и доверие, но при этом останется достаточно самостоятельным и уверенным в себе.

 

Он формируется, когда ребенок не уверен, что мать или другой значимый взрослый будет рядом, когда он понадобится. Поэтому такие дети обостренно реагируют на разлуку, настороженно относятся к чужим и не очень готовы действовать самостоятельно, потому что не чувствуют себя в полной безопасности. Интересно, что у такого ребенка формируется неоднозначная реакция на возвращение матери: он и рад этому возвращению, и зол на то, что его бросили. Такие дети вырастают неуверенными в себе и в своих отношениях с другими людьми, часто они слишком сильно нуждаются в подтверждениях взаимности.

 

Это самые независимые дети, которые не особенно расстраиваются из-за отсутствия матери. Такие младенцы рано столкнулись с холодом или отвержением со стороны опекающих взрослых. В отличие от предыдущего типа, здесь у ребенка не возникает избыточной потребности во внимании и заботе — наоборот, он перестает их ждать. Эти дети усваивают, что потребность в близости приводит к разочарованию, и стараются в дальнейшем обходиться без нее.

 

Такие дети демонстрируют противоречивое поведение, они то тянутся к взрослым, то боятся, то бунтуют. Как правило, такой стиль поведения связан с серьезными психологическими травмами.

 

Вырастая человек строит любые отношения по такой же схеме, отталкиваясь от своего типа привязанности.

 

Взрослые с надежным типом привязанности чаще других строят здоровые и сбалансированные романтические отношения. Они способны высоко ценить как себя, так и другого человека, формируют прочные связи, но остаются самодостаточными и не впадают в зависимость от партнера.

 

Тревожные недооценивают себя и переоценивают партнера, они часто склонны к созависимым отношениям и постоянно ищут подтверждения собственной значимости. К сожалению, такой стиль построения отношений в какой-то степени поощряется культурой: мы часто романтизируем всепоглощающую, жертвенную любовь, помещающую объект привязанности в центр Вселенной. С точки зрения психологов, такое поведение — признак патологии, да и сам объект удушающей любви часто не в восторге от того, что стал чьим-то Вронским или Беатриче.

 

Избегающе-отвергающие — противоположность предыдущих: они считают себя самодостаточными и в идеале хотели бы полный иммунитет от чувств. Такие люди неосознанно боятся уязвимости и отвержения, поэтому они либо все время держатся на дистанции, либо, если уж с кем-то сошлись, часто рвут отношения «на опережение» из-за страха быть брошенными. С таким типом привязанности сильно искушение считать себя просто «сильным и независимым» человеком, не отдавая себе отчета в том, что способность рисковать и открываться перед другим так же важна для сильной личности, как и умение быть самостоятельным.

 

Тревожно-избегающих раздирают постоянные противоречия: они и хотят близости, и боятся ее