Тревога – это реакция нашего организма на столкновение с чем-то опасным, что может разрушить наше существование или ценности, которые мы отождествляем с нашим существованием.

 

Тревога в своей основе имеет чувство страха. Но у них есть отличия. Страх – это реакция на конкретную опасность. Тревога – это реакция скорее на неопределенную, неясную опасность, предчувствие опасности. Не всегда можно сказать, что человеку угрожает конкретно. Есть некая неясность, неопределенность, расплывчатость. Тревога, в отличие от страха, характеризуется чувством беспомощности перед опасностью.

 

Опасность может быть связана с внешними факторами, например, ураган, землетрясение. И это порождает беспомощность, мы не можем их контролировать. Или с внутренними, например, неконтролируемые бессознательные аффекты внутри человека, которыми он не может управлять.

 

Исследованию и конкретизации тревоги помогают три вопроса:

 

Очень часто в основе тревоги лежит вытесненная враждебность.

 

Это значит делать вид, что все хорошо и не бороться, тогда, когда это нужно или нам бы этого хотелось. Это усиливает чувство беззащитности.

 

Потому что сознание своей враждебности может быть для человека невыносимым. Например, человек может любить кого-то и нуждаться в нем, и в тоже самое время испытывать к этому человеку враждебные чувства. Например, гнев, зависть, ревность, собственичество. Выдерживать амбивалентность чувств человеку сложно, он не понимает, что с этим делать и вытесняет свою враждебность.

 

Вытеснение враждебности это самый короткий путь к спокойствию, но он небезопасен.

Потому что вытесняясь, гнев не устраняется. Он уходит в бессознательное. Теперь он находится вне контроля человека и действует как взрывной механизм. Либо внутри человека, разрушая его. Либо во вне, проецируя свою враждебность на других. Пример, это не я хочу обманывать, использовать, эксплуатировать, унижать, а другие хотят делать это по отношению ко мне.

Враждебность провоцирует тревогу, тревога провоцирует враждебность. И это замкнутый круг.

 

Есть разные способы справляться с тревогой:

 

Деструктивные способы: компульсивный трудоголизм, любая наркотизация, ригидность мышления, психосоматические симптомы.

 

Конструктивные способы: это когда мы принимаем тревогу, как вызов и стимул, для того чтобы прояснить и разрешить проблему, которая за ней стоит.

За невротической тревогой всегда лежит какая-то проблема. Тревога означает, что в нашей системе ценностей есть противоречие, там есть конфликты. Тревогу можно сравнить с высокой температурой, которая является знаком борьбы, происходящей в личности.

 

Поэтому важный шаг в работе с тревогой – это осознование. Осознание своих чувств и потребностей. Потому что подавление чувств и потребностей ведет к неврозу, а тревога это фундаментальная проблема невроза.

Важно научиться признаваться себе в том, какие чувства я испытываю? Какие не выдерживаю? Какие чувства мне нельзя испытывать и проявлять? Каким человеком я не хочу быть? Каким человеком мне нельзя быть и кто запретил?

 

Работая над осознованием самого себя человек продвигается в познании своей личности и способности влиять на свою жизнь. Становится меньше тревоги, т.к. появляется больше способности удовлетворять свои потребности, слыша себя, других и свою судьбу.

 

Важно помнить: появление тревоги – это сигнал нашей психики, что внутри нас что-то не в порядке. Тревога сигналит о том, что что-то необходимо заметить и изменить. Тревога это призыв услышать зов нашего истинного Я, которое жаждет проявления и реализации. И понимать, что для этого нужно терпение к себе и большая работа. Задача перевести невротическую тревогу в нормальную, а нормальной тревоге посмотреть в глаза, пройти сквозь нее и выйти на новый уровень развития.

 

Из рассказа Ларисы Ким

 

«Прибегает как-то с улицы моя дочь и кидает свои вещи в угол так, что они пролетели через полквартиры и с шумом стукнулись о шкаф, игрушка при этом сломалась.

- Ты сломала игрушку. Можно узнать, что случилось?

- Я играла на улице, мои вещи разобрали другие дети. А когда я стала отбирать, их мамы еще на меня же и накричали (начинает плакать).

-Дочь, а я, твои игрушки и вещи в этом виноваты?
- Нет.

- Тогда почему ты кинула свои вещи так, чтобы они сломались? И кричишь на меня?

- Не знаю.

- Я знаю. Ты расстроена и так проявляешь и эмоции. Вместо этого тебе просто надо было позвонить мне, я же специально даю тебе телефон, рассказать мне подробно, что случилось, чтобы я могла дать тебе совет. Не надо ломать вещи. Расстроена - говори мне, и вместе найдем выход. Либо я поговорю с этими родителями, либо ты просто уйдешь оттуда и займешься чем-то другим. Ты злишься сейчас – это нормально. Все люди злятся, только одни, когда злятся, ломают вещи (как ты сейчас) и дерутся. А другие выражают свою злость по-другому. Вот сейчас ты сломала игрушку и больше у тебя ее не будет. Это сделала злость и кому от этого хуже? Тем на кого ты разозлилась или тебе?

- Мне, у меня нет игрушки.

- Значит, надо как-то успокоить свою злость, чтобы не причинять себе еще больших неприятностей. Представь, что твоя злость живая и сидит у тебя в животе. И ей плохо там, вот она тебя и злит. А ты ее выпусти. Пусть идет к себе.
- Иди злость к себе, я тебя не держу»

Так ребенок не ищет виноватых вокруг, а просто успокаивается. Он понимает, что можно реагировать по-разному.

 

 23 июля 2020 г. мы подробно разберем 6 причин детской агрессивности и что важно перестроить в родительском стиле воспитания.

“Words like violence
Break the silence
Come crashing in
Into my little world” Depeche Mode

 

Слова старой песни Depeche Mode хорошо иллюстрируют явление о котором я стала задумываться в последнее время с подачи своих клиентов, так как для меня самой это не является сложностью. 
Тишина… для многих из нас она является очень давящим явлением и возникает вопрос от чего так? Ответа, который удовлетворит и подойдет всем - нет, потому как это явление заставляет столкнуться каждого с индивидуальными установками и/или эмоциями.

Чувства, которые чаще возникают при столкновении с тишиной бывают самые разные. Тут и чувство тревоги, страха и скуки и одиночества, местами я слышу про панику, горечь, у кого-то оно вызывает умиротворение и спокойствие. 
Однако названные последними чувства фигурируют в рассказах намного реже, нежели тревога, страхи и изнуряющее чувство одиночества или скуки.

Большинство из нас откровенно избегает ситуации в которой эфир ничем не забивается. Когда присутствую лишь Я и МОИ мысли, ощущения. Ассоциации так же вызывают множество размышлений по поводу причин дискомфорта при столкновении с данным явлением – темнота, одиночество, громко, кладбище…
Можно сделать вывод, что в отсутствии отвлекающих факторов человек остается со своим потаенным один на один. Тишина и темнота порождают страхи неясного и вызывают неприятные ощущения будто даже наши рецепторы нас подводят. Тишина и кладбище это про вечность, покой и страх смерти. Тишина и громкость или громкая тишина в которой можно различить собственное дыхание, сердцебиение, пульс и вернуться к мыслям, которые так упорно гонимы прочь из головы.

Тишина и одиночество самый распространенные спутники, ведь самое тревожное и страшное это быть одиноким, однако мы забываем о другой стороне медали уединение для того, что бы прислушаться к себе. 
Мы страшимся того к чему не привыкли, страшимся того чему нас не учили, страшимся обращать внимание на себя в мире, где эгоизм считается недостатком. Только по итогу мы имеем общество, у которого в недостатке здравый эгоизм и умение заботиться о себе, пополнять свои ресурсы и строить гармоничные отношения.

В современном быстротечном мире людям сложно остановиться, замедлиться и побыть с собой в той самой тишине при помощи которой и можно понять свои потребности, желания, эмоции и в общем, отклики на события или окружающих нас людей. 
Для меня лично и других людей, для которых нахождение в тишине не есть сложность концентрация коктейля эмоций из тревоги, страха, скуки и т.п. меньше, нежели у остальных.

Не буду утверждать про других, но про себя могу с уверенностью говорить, что это один из ресурсов, которые помогают мне, наполняют и позволяют знакомиться с собой, понимать свои желания, границы и позже заявлять о них миру, получая обратную связь. 
Итого могу с уверенностью сказать, что наслаждаюсь тишиной в осознании того, что она может быть как фактом пугающим, так и ресурсным и все это зависит от восприятия.

 

Вначале я думал, что психотерапевт помогает больше всего своими знаниями. Если он много знает о том, как устроен человек, его психика и отношения, значит, может указать, что делать. То есть, психотерапевту нужно много знать, а для этого много учиться и накапливать опыт. Такое представление быстро прошло.

 

Потом я думал, что психотерапевт помогает больше всего своей невовлеченностью. Если он умеет не втягиваться в то, что происходит с клиентом, тогда может заметить важные вещи, которые с клиентом происходят, но которые тот не замечает. То есть, психотерапевту нужно много работать над самим собой, чтобы его психические процессы не мешали видеть, что на самом деле происходит с клиентом. Это тоже прошло.

 

Я потом много чего еще думал. И все оно проходило.

 

А теперь все больше убеждаюсь, что психотерапевт помогает больше всего принятием. Если он умеет позволить клиенту быть, каким тот есть, то клиент сам поймет, как ему быть. И это умение самое сложное.

Потому что психологически мы создаемся принятием или непринятием. Кого-то больше стыдили в детстве, кого-то - меньше, за что-то больше стыдили, за что-то вообще - нет. Но особенности этого непринятия определяют, как мы дальше обходимся в первую очередь с собой. И как следствие - с другими.

 

Если меня не принимали в несообразительности, я вырасту умным и находчивым - ведь я тоже не принимаю себя дураком. А значит, я всегда буду раздражаться на тех, кто позволяет себе тупить. И если ко мне придет клиент, в котором я замечу глупость и несообразительность, я буду его стыдить. Я даже это осознавать это не буду, но клиент это почувствует по моим вздохам, взгляду, жестам - я всей своей невербаликой буду выдавать мое его непринятие. Клиент это тоже может не осознавать, но неосознанно он будет напрягаться - эта среда его не поддерживает. И что бы я ни знал, как круто бы я ни подмечал происходящие вещи - ничего не поможет. Потому что огромную часть сил клиент будет тратить на напряжение, и что-либо новое просто не заметит.

 

Поэтому психотерапевту важно и много знать, и нарабатывать опыт, и уметь замечать важные вещи, но главнее для него - уметь принимать. Психотерапевт больше всего развивается тогда, когда расширяет степень принятия. Когда постепенно лишается внедренного когда-то токсического стыда. И в его присутствии уже не отдает стыжением - человек может расслабиться, отпустить контроль и взглянуть на свою жизнь под новым углом, впустить новый опыт. Что и меняет его жизнь. Как в Парадоксальной теории изменений.

 

Для этого приходится много работать. И для начала - организовать себе поддерживающую среду. Лучше всего - со своим психотерапевтом, который, в свою очередь, тоже умеет принимает многое. Приходится постоянно находить новые и новые ограничения, обнаруживать новый стыд и встречаться с ним. Чтобы позволить себе быть всяким: и тупым, и похотливым, и жадным, и психопатом и т.д. - хотя это еще не означает, что нужно выбирать таким быть. Но если позволить себе таким быть, то можно принять тупых, похотливых, жадных психопатов. А раз так, то, у тех появляется шанс обнаружить причины своей тупости, похотливости, жадности и психопатии. И только тогда они смогут выбрать быть другими. И жить приятнее

 

Унылость, холодность и скука, проявляющаяся в телах и в повседневной жизни — вот наиболее распространенные характеристики этого состояния. У большинства людей в депрессии отсутствует внутренняя радость и внутреннее оживление, которые добавили бы им жизненной энергии. Требуются усилия для того, чтобы встать и приняться за обычную жизнь. Человек чувствует себя не в силах сдвинуться с места.

 

Образуется внутренняя пустота и отсутствие настоящего удовольствия. При этом могут сохраняться внешне улыбка, говорливость и манеры — переносить муки с улыбкой на лице — подходящая метафора, описывающая фасадность внутренней жизни. Жизнь продолжается в холодности и расчетливости, а все вокруг воспринимается в мрачных и унылых тонах.

 

Человек замыкается, и остается внутренне одиноким. Наиболее очевидно — отсутствие эмоционального взаимодействия с окружающей средой. Как же велик соблазн забыть о возбуждении жить, о своем теле, и жить в неземной атмосфере чистого духа! Но такая диссоциация невозможна, так как человек, находящийся в депрессии, не является шизофренической личностью. Он может умертвить свое тело, но не может жить вне его.

 

Кроме прошлого в субъективном опыте человека присутствует некоторое воображаемое будущее, как правило, абсолютизированное до уровня избавления от всех страданий. Этот образ будущего представляет собой мифическое, недостижимое в реальности бытие, что еще больше увеличивает желание оттолкнуть актуальную реальность.

 

Стимулом, для появления депрессии могут служить различные факторы. Наряду с травмирующими переживаниями, такими как смерть близких, развод, потери, поводом для депрессии могут стать и менее очевидные события. Любые изменения в привычном жизненном укладе, могут приобрести депрессивное течение. Особенно, если эти изменения вынужденные, например, переезд на новое место жительства, смена работы, партнера. Так каким же образом наши переживания переходят в депрессию?

То есть, человек, будучи ребенком, не имел возможности переживать утрату чего-либо (прежнего состояния комфорта, любимой игрушки, родительского поощрения). Чувство грусти, которое возникало при этом — отрицалось тем или иным родительским вмешательством — и, следовательно — не имело возможности быть признанным как уместное при данных обстоятельствах.

 

Например: родитель отвлекает ребенка от переживаний, предлагая что- нибудь вкусное или интересное. Реализуется сразу решение в действии — «давай исправим«, запрещается грустить «плакать нельзя, не хорошо«, и т. п.. Таким образом, переживание грусти обесценивается : что толку от слез.

Тогда ребенок лишается возможности вернуться к мобилизирующим эмоциям гнева и — от него — подойти к возбуждению.

 

Естественное течение переживаний — это тревога, вызванная изменением привычного состояния, затем гнев, который в последствии может уступить место другим чувствам, возбуждению и активности, направленной на изменение обстоятельств, и лишь завершая весь этот ряд переживаний является грусть как символ утраты.

 

Сам по себе запрет на переживание печали, рождает внутреннюю безжизненность, свойственную депрессии. Блокируя грусть, мы лишаемся и других чувств, наступает тишина. Возбуждение теперь приносит вред, и возвращает нас ко всем отторгнутым эмоциям, соответственно максимальны попытки человека в депрессии влиять на возбуждение, сужая диапазон своих действий до минимума.

Если не избегать собственных переживаний, не заглушать их, а дать им право на существование, признать — это и будет первый шаг на пути к выздоровлению. Но чаще случается так, что человек в депрессивном состоянии фиксируется в своих мучительных переживаниях и мыслях, зацикливается в своей апатии. Важно вовремя признать, что состояние, в котором я пребываю, невыносимо для меня, и сам я, похоже, не справляюсь.

 

Именно с этого момента открывается возможность помочь человеку встретиться со своими чувствами, и пережить их в безопасном пространстве. В терапевтической встрече клиент осознает право испытывать и выражать, что не менее существенно, грусть в присутствии другого ( в данном случае — терапевта), и иметь — уже в современной ему реальности — эмоциональный отклик значимого человека, как знак признания его субъективной реальности. Терапевтическая работа помогает обнаружить так же причину грусти и способы фиксации на не выращенных, закупоренных чувствах, контенированных в теле.

История непроживаемой боли, сужающей наше жизненное пространство, становится , таким образом, доступной и осознаваемой. И — с этого момента — клиент, сопровождаемый терапевтом, находит русло для свободного движения замершему опыту. Новая система подвижности эмоций , направленных в контакт с миром, приносит желанную трансформацию стиля жизни.

Разговор в больничном коридоре между сестрой-хозяйкой и уборщицей:
— Карантин закончился! Всё! Закончился! Всем сказали! Нет больше никакой самоизоляции.
— Ну… да…
Я не вижу лиц. Слышу, что один голос провозглашает, зовет, настойчив, а другой сомневается, и еще какие-то интонации, который я не могу уловить издалека. Манифест и сомнения…
Я стала замечать, что отмена карантина двусмысленна и неоднозначна для людей. Кто-то, как и я, торопится начать активную жизнь — испытывает облегчение или, как сказала парикмахер в салоне, «Какие настроения? Ну, кроме появившегося чувства свободы?»

На фоне ее слов я смогла уловить, что физически переживаю освобождение. Так мне открывается дорога к возбуждению и желанию что-то поделать. Хотя, тут же, в парикмахерской, я сижу в маске и перчатках — такие правила: что можно, а чего нельзя. И я отдаю себе отчет в том, что пандемия не закончилась.
Я наблюдаю и слышу, что вероятность не заболеть очень мала. И так мне становится легче от этого, как-то примиряет с этой действительностью. Среди самых близких мне людей происходят события, которые для одних проходят легче, для других — создают потери. И это осознание, что живу я в процессе явления, на которое можно повлиять, но также есть и то, что выходит из-под моего контроля. Мне остается выбирать — следовать или создавать.
Если выходить из карантина трудно, то на что опереться? Такая растерянность возникает… Осмысляю происходящее опираясь на ценности, мировоззрение, которое формировалось долгие годы обучением и работой — поиск возможностей: творческое приспособление важнее адаптации.

Изменчивость, которую мне вручает жизнь, с разной степенью сложности ее воспринимать, обладает свойством не только пугать, разрушить, вторгаться, нападать. Радости бывают большим стрессом, как я узнала за время жизни и работы психотерапевтом. Изменения, которых мы ждали и хотели, пугают, рождают сомнения, мучительно переживаются, как не мое, а что-то чуждое, разрушительное. С этим, правда, бывает сложно встретиться, осознать. С очерчено опасным, названным как плохое, проще разобраться и создать на это такой ответ, который не подразумевает двусмысленности, даже если двусмысленность заложена в самой ситуации. Однозначность дает упрощенный ответ и утешает, уменьшает страх и противоречия.
Что выбрать в ответе на ситуацию — однозначность или многоплановость?..

Почему вирус меня еще не нашел, если так просто заразиться? Я задалась таким вопросом, и пока не могу найти на него ответ. Придется искать не один ответ, не одну формулу, а много больше. Ведь за время карантина и сейчас — попав в больницу во второй раз, пройдя анализ на ковид, снова узнав, что этот вирус обошел меня стороной, — что я могу сказать? Не так-то однозначно выглядит то, что спастись от вируса можно только строго соблюдая карантин.
В последовательности, которую я наблюдаю, это никак не складывается в логическую закономерность. И даже не стремится к ней. И также не говорит, что я не заболею. Последовательность открывает мне взгляд на целостность событий, и это помогает переформулировать вопрос: если я беру себе изменчивость, как друга, а не как врага, что я могу сделать в ответ на приходящие изменения?
Я могу следовать, и могу создавать. Другой вопрос, что создавать? Творческое приспособление или адаптацию?

Какие возможности заложены в этой новизне? Если собирать их по крупицам каждый день, найдется ли что-то жизнеспособное…
И как не потерять в этой суете то, что является не только безопасностью, то, что можно назвать потребностью в развитии и росте?
Много вопросов, на которые нужно время поискать ответы. Беру паузу.

Страх, как чувство, является ответом на внешнюю ситуацию среды. Не только моя память диктует мне опасности, как личной истории (травмы), так и памяти исторической (нашей — репрессивной). Сегодняшний мобилизованный страх я стала испытывать, как только ввели спец пропуска, рейды полиции, в ответ на вирус, способный убить тысячи людей. Мне тоже нужна была защита. И казалось, что защитить себя и своих близких я могу, только создав максимальную дистанцию от всего. Это было похоже на жизнь в подполье, на жизнь по какому-то вынужденному графику. Через неделю я поняла, что так жить я не смогу, это конфликтует с моими основными понятиями о жизни, свободе и ценностями, на которые я опираюсь и в терапии, и как человек.
Мой выбор опирается на множественность и изменчивость. Особенно — на тот минимум свободы, который еще у меня остался. На здравый смысл. На способность выносить суждения, не только опираясь на страх, но и на то, что у меня есть способность наблюдать и возможность влиять на ситуацию.
Тут легко спутать контроль и возможность влиять. Контроль — это тоже способность влиять, только это не подразумевает изменений.
Мне кажется, что сложности выхода из карантина связаны с тем, что контроль и стабильность, создавшие безопасность на фоне карантина — это сила, которая выглядит как та, что способна сохранить мою жизнь и жизни моих близких. И это, по мне, был вполне адекватный ответ на тот момент.

А сейчас?
Вижу людей — тех, кто хочет выдохнуть, передохнуть от взятой вынужденной мобилизации во время карантина. Лето зажгло желание жить, рано просыпаться и бежать куда-то, чтобы почувствовать динамику движения. Контакт — это движение. Вернуть себе ощущение тела, рассекающего воздух, ног, нащупавших землю, запахов цветов, листвы, обилия цвета. Присутствие людей вокруг как-то слегка пьянит. Я помню, как вышла из тренерской и обнаружила своего клиента, стоявшего в коридоре. Он стоял в полный рост! (так пронеслось в моей голове). Ощущать человека не то же самое, что видеть его в окошке ноутбука. Мне стало проще понять, как тело и жизнь напрямую связаны через продолженность импульса, резонанса, возникающего друг от друга и нуждающегося найти в Другом ответ о собственном существовании. Это так прекрасно, что ко мне снова вернулось это ощущение!

Вижу и слышу людей, тех, кто ищет безопасности. Ко мне приходит скорое понимание, что выходить из карантина трудно. Самоизоляция далась большой ценой. Трудно поверить в то, что жизнь изменилась и нужно как-то начинать жить, а как — не совсем понятно. Люди потеряли и близких, и работу, и деньги и много другого — привычного. В голове крутится образ — мир, как младенец, который заново учится ходить. Я желаю нам стать друг для друга добрыми родителями… Помогать жить заново. Другие — больше, чем я одна. Люди и доверие к ним помогают мне выходить из изоляции, как социальной, так и внутренней. Одна из женщин рассказала историю, как попав в больницу, испытала отчаяние и много плакала, а в это время ей стала писать подруга, как почувствовала, говорит. И стала писать настойчиво, пока та не ответила. И женщина, моя соседка по палате, ответила. И закрутилось, подруга оказалась способной помочь в этой ситуации. Вот эта настойчивость позвать другого трогает мое сердце. Услышать зов и поверить ему.
В нынешней жизненной ситуации зазвучали сложные, экзистенциальные вопросы — как мне/нам теперь жить?
В моей палате лежит много женщин в различных жизненных ситуациях. Никто в палате не носит маску. Каждая ищет возможность обратиться к другой. Мы смеемся вместе, ищем поводы для разговора, потом замолкаем, уходим в себя. Берем паузу. Потом снова. Такой ритм возвращает меня в жизнь, такой пульс — вместе, порознь, снова вместе. Надеюсь, что мы снова изобретем этот пульс вместе.

     

Недавно я увидел в инстаграме любопытный пост. На чёрном фоне было написано: “Не беспокойтесь о людях, которых Бог удалил из вашей жизни… Он слышал разговоры, которые не слышали Вы, он видел действия, которые Вы не могли видеть”. Я язвительно ответил тому, кто запостил это: “А теперь подумай о том, что из жизни этих людей этот же Бог удалил тебя”. Мы посмеялись.

 

Затем я начал размышлять о том, что это довольно расхожий способ не сталкиваться с болью отвержения - фантазия, что это к лучшему, что с нами рядом остаются только “нормальные”, а все те, кто недостойные какашки, отправляются после разрыва с нами на отдельный остров, и там потихоньку скурвливаются (excuse my French).

 

Самый “дешёвый” (требующий наименьших психологических ресурсов) способ справиться с болью, которая появляется в конфликте или при разрыве отношений, - представить себе, что тот, с кем мы порываем - недостойный человек.

 

Разрыв отношений всегда вызывает много чувств, и даже приятные чувства могут вызывать боль - ведь благодарность, нежность, радость, любовь больше нельзя передать тому, кто их вызывает. Мы остаёмся наедине со своими чувствами. Это больно. Тогда действительно проще всего, но и опаснее всего, - осудить / очернить того, кто был очень дорог. Собственно, это способ как-то обратиться с предательством, которое неизбежно, ведь многие отношения в течение жизни начинаются и заканчиваются, и тот, кто был близок, может однажды уйти и стать близким для кого-то другого.

 

Я взял радикальный пример, чтобы проиллюстрировать сам механизм - что люди часто готовы жертвовать реальностью (что разрыв вызывает боль, но при этом не делает другого кем-то плохим), только чтобы не сталкиваться с невыносимыми переживаниями. А пойдёт речь совсем о другом - о токсичности.

 

Я постараюсь продемонстрировать, что понятие токсичности, которое, вообще говоря, относится к специфическому способу обращения с эмоциями либо к отношениям, неверным образом стало своего рода психологическим ярлыком, который клеят на тех, кто не угодил.

 

Эта идея - что есть некие токсичные люди (десятилетием раньше их же клеймили “психологическими вампирами”), пагубна, причём именно для тех, кто пытается встроить её в свою картину мира для обретения большего психологического комфорта. Распространяется эта идея через тексты популярной психологии, на различных форумах и сайтах. В своей предельной форме она выглядит, как простенький чек-лист о том, как опознать токсичного человека, или кратенькую статью с изображением психологического портрета “токсика”. А дальше идёт простая и понятная инструкция, что делать, чтобы одолеть негодяя.

 

Если вы встретили чек-лист психологического толка, помогающий определить токсичного человека, бегите оттуда!

 

Обычно в таких текстах токсичным называют человека, рядом с которым мы чувствуем психологический дискомфорт. Вместе с тем, эта токсичность - комплекс наших собственных реакций, которые возникают по отношению к этому человеку. Но вместо того, чтобы разбираться со своими реакциями и чувствами, нам предлагают просто окрестить человека токсичным и тем самым обосновать для себя разрыв отношений. 

 

Такой чек-лист предлагает нам простую, не детализированную картину мира, то есть объяснительный принцип, который мы накладываем на свою психологическую реальность. Это удобно, поскольку позволяет часть ответственности возложить на сам этот принцип. Это может звучать так: «Токсичность существует, вот есть чек-лист. Я читаю его и узнаю в нём этого человека, значит, он токсичный. Здесь всё верно, я по чек-листу проверил. Уже давно было такое ощущение… Я всё надеялась(ся), но теперь мне всё ясно!». Остальная ответственность за утилизацию психологического дискомфорта ложится на самого токсичного человека: «Мне плохо, потому что он токсичный».

 

В этой модели отсутствует важнейший элемент, относящийся к психологической взрослости, - личная ответственность.

 

Сталкиваясь с дискомфортом в отношениях (когда кто-то с нами несогласен и нам это невыносимо, либо когда мы находимся в конфликте, либо когда случилось расставание), легко воспользоваться объяснительным принципом, который позволяет с помощью нехитрого алгоритма сбросить часть ответственности, а затем уличить другого в токсичности, и таким образом а) сбросить остальную ответственность за то, что происходит в отношениях, б) справиться с психологическим дискомфортом.

 

Ничего страшного в этом нет - ну да, люди по-разному справляются со сложными ситуациями, а все отношения - сложны и уникальны, если ещё живы, поэтому как ни втискивай отношения в прокрустово ложе концепций о том, каковы эталонные отношения, ничего не выйдет - жизнь шире и объёмнее любых концепций.

 

Важно заметить следующее: любая психологическая помощь направлена на адаптацию клиента (в терминологии Карла Роджерса), или обретение способности к творческому приспособлению (в терминологии Фрица Перлза). В любой версии психотерапии или психологической помощи конечным результатом считается возрастающая способность человека к тому, чтобы опираться на себя, нести ответственность и успешно адаптироваться к меняющемуся контексту отношений.

 

Что же делает чек-лист по токсичности:

 

 

Психолог или психотерапевт - как раз тот, кто должен способствовать разрушению ригидных невротических способов построения отношений, в том числе треугольника Карпмана, и в частности, он не должен отыгрывать роль спасателя!

 

Есть ещё один важный нюанс: психологическое взросление всегда связано с осознанием, что мы несём часть ответственности за любые отношения, в которые вступаем. Человек, достигший некоего уровня взрослости, вполне осознаёт эту, иногда неприятную, истину: мы тоже участвуем в отношениях, и мы всегда несём за них часть ответственности. Упомянутая в самом начале фразочка про Бога и то, как он нас оберегает от дурных людей, очень хорошо иллюстрирует инфантильное отношение, включающее в себя представление и о токсичных людях, и об энергетических вампирах. Эта позиция довольно высокомерна, поскольку она предполагает мнимое моральное превосходство и абсолютную правоту. То же высокомерие мы обнаруживаем в ликбезах о токсичности: они предлагают найти изъян в другом человеке и этим изъяном объяснить свой психологический дискомфорт. Это, скажем так, психология курильщика, тогда как психология здорового человека - это любопытство к тому, как строю отношения я сам, что стоит за словом “дискомфорт” как я его переживаю, что за чувства там скрыты, и в чём для меня ценность выстраивания отношений с людьми, которые способствуют моему психологическому дискомфорту. И кстати, более глубокий вопрос - откуда у меня идея, что отношения должны быть всегда комфортными? Реалистично ли требование к миру, что он должен служить моему комфорту? Что вообще я считаю комфортом? Что приемлемо в отношениях для меня, а что мне не подходит?

 

Последняя мысль: в пространстве психотерапии человек учится обращаться со своими потребностями прямым образом - запрашивать у других людей то, что ему необходимо, и безопасным для себя и других образом обращаться с результатами такого запроса - ведь другой может поддержать меня в удовлетворении потребности, а может и отказать! Идея токсичности другого человека усиливает тенденцию к непрямому обращения со своими потребностями. Например, в отношениях для меня чрезвычайно важна безопасность, но я получаю много критики и осуждения, которые разбивают мне сердце и причиняют боль. В пределах моего контроля - просить и даже настаивать на том, чтобы другой не подвергал меня критике без запроса с моей стороны, а вот охарактеризовать его в целом как токсичного человека - это уже нарушение мной его границ. 

 

Где уместно употреблять термин “токсичность”:

 

 

Возвращаясь к названию, - токсичных людей нет.

 

Мне интересно изучать и наблюдать не только сами по себе характерологические особенности людей, психические расстройства или заболевания, но и то, как общество их воспринимает и реагирует на них. Сразу хочу сказать, что любое заболевание психики или расстройство - это, в первую очередь, страдание, даже если речь идет о нездоровом оптимизме, характерном для маниакальных расстройств, когда человек вроде бы не выглядит "страдающим". Страдание - это не обязательно о безудержном горе или страхе. Страдание может быть неосознанным, но создающим определенные мысли и диктующим определенное поведение, которое не способствует максимальному раскрытию потенциала этого человека, а иногда и становится опасным для него самого или для окружающих. 

Человек в депрессии часто может вызывать недоумение со стороны "вечных оптимистов", так же, как и человек с повышенной тревожностью вызывает недоумение среди флегматиков. Обычно они и являются авторами такого рода "советов": "займись спортом и вся твоя депрессия пройдет", "забей, это все пустяки, не о чем волноваться". Конечно же, это все так просто не работает, ведь если бы работало, то у психологов, психотерапевтов и психиатров не было работы или бы для нее было достаточно одной консультации. Но все же, я замечаю, что довольно часто люди в депрессии или с повышенной тревожностью все-таки вызывают у общества чувство сострадания. 

Повышенная эмоциональная лабильность (частая смена эмоций) нередко воспринимается как "тонкая душевная организация". Шизоидное расстройство часто вызывает иронию или своеобразное восхищение некоторой загадочностью этого человека. Люди с демонстративной акцентуацией или же с истероидным расстройством, в одних случаях, вызывают улыбку от чрезмерной гротескной театральности в поведении, в других - восторг (когда они "хорошие актеры").

Интересно обстоит дело с нарциссизмом. Нарциссы, по моим наблюдениям на сегодняшний день, вызывают наиболее ярко выраженную негативную реакцию со стороны общества. Стоит только кому-то написать что-то из серии "мой парень - нарцисс, что мне делать?" (кстати, чего-то подобного о девушках обычно не пишут), как мгновенно обрушивается шквал комментариев о том, что это ужасные люди и от них надо спасаться бегством. Интересно, что на самом деле, люди с любым расстройством могут быть как "достаточно интересными и приятными", так и "ужасными", в зависимости от того, как они ведут себя с окружающими, но страдает в первую очередь сам этот человек. И если бы кто-то сказал, что нужно бежать, например, от жены, у которой депрессия со словами "она и тебя в нее загонит, ищи позитивную" или сдать тревожную бабушку в дом престарелых, чтоб не вносила лишнее беспокойство в жизнь, то, скорее всего, такие комментарии посчитали бы жестокими и бесчеловечными. Однако, когда речь заходит о нарциссах, так никому не кажется. 

Само собой, в некоторых случаях надо "бежать", но далеко не только от нарциссов, человек с любым расстройством может сделать жизнь невыносимой, и без расстройств, в том числе. И в тоже время достичь более-менее здоровых отношений тоже возможно, в том числе и с людьми, страдающими теми или иными расстройствами, как бы противоречиво это ни звучало, если лечиться, работать над собой и отношениями. Можно стать настолько "высокоорганизованным психопатом", что будешь выглядеть здоровее любого среднестатистического невротика, которыми  почти все из нас являются. 

И вот что наиболее интересно - от чего возникает такое отвержение именно нарциссов? Да ведь нарциссизм - это бич современности! Мы воспринимаем нарциссизм преимущественно как самолюбование, однако это очень упрощенное толкование. Нарциссы любят себя за свои достижения, точнее даже, они любят себя только тогда, когда достигли в чем-то успеха, и теряют эту любовь к себе при неудачах и поражениях. Они действительно нередко очень успешны, в результате чего все другие могут казаться неспособными превзойти их, недостойными и т. д., они могут быть склонны, в связи с этим, обесценивать то, что делают для них другие. И это ненамеренное обесценивание, за ним, как правило, стоят множественные разочарования и фрустрации. Это такой уровень недоверия миру, что лучше все сделать самому, чтоб другие не "запороли", ведь они всегда "недостаточно хороши" (но и сам нарцисс считает себя "достаточно хорошим", только когда хватает звезды с неба). Работы с психотерапевтом это, кстати, тоже касается, такому клиенту очень сложно доверять тому, что делает терапевт, и он либо вообще не обращается к психотерапевтам, либо бесконечно их меняет в поисках идеального, либо рассказывает терапевту, что ему делать, либо делает сам всю работу в присутствии и с ненавязчивыми интервенциями терапевта (и это успех для терапии) и - обесценивает работу терапевта, не замечает ее результатов. Все это безумно истощает нарцисса. Он раз за разом достигает успеха и в итоге чувствует себя, как выжатый лимон. Он не может ни на кого положиться, и даже пытаясь сделать это, всегда неудовлетворен результатом. И опять - делать все самому, и опять истощение. Весь этот "успешный успех", достигаторство, бесконечное развитие - это также про нарциссизм. Только мы все это не называем этим "ужасным" словом. 

Исходя из теории проекций, что все, что у нас вызывает яркую негативную реакцию, является отображением чего-то, что мы не может принять в самих себе и, отвергая это в себе - проецируем на окружающих, я думаю, что как раз те, кто больше всего ненавидит нарциссов, очень даже сами могут ими являться. Здесь, конечно, важно понимать, что именно вкладывает тот или иной человек в это понятие, так как оно может отличаться от профессионального определения. Но даже если, допустим, этот "ненавистный нарцисс" понимается только как "самовлюбленный" - может быть это тот, кто его ненавидит и сам, на самом деле, таким же является, но не замечает этого или не может принять эту "самовлюбленную" часть своей личности?

В общем, мне кажется, нарциссы крайне необоснованно не получают того же сострадания, которое проявляют ко многим другим людям, имеющим те или иные личностные проблемы или психические расстройства. Конечно, никто не обязан сострадать или сочувствовать всем подряд. Но я не представляю себе терапию без сострадания, может, не во всем, но в центральной болевой точке - должны быть чувства терапевта. Иначе это все может быть очень технично, но без души. Так что я искренне стремлюсь если даже не помочь, то хотя бы понять каждую такую "боль" клиента, встретиться с ней в своей душе и выдержать ее - и тогда, бывает, начинает вырисовываться путь. 

***

После смерти Нарцисса пруд наслаждений превратился из чаши сладостных вод в чашу соленых слез, и плачущие ореады вышли из рощ, чтобы спеть песни для пруда и дать ему утешение.
Когда они увидели, что пруд превратился из чаши сладостных вод в чашу соленых слез, то распустили зеленые пряди своих волос, и воззвали к нему, и сказали: «Мы не дивимся, что ты оплакиваешь Нарцисса, ведь он был так прекрасен».
«Но разве Нарцисс был прекрасен?» — спросил пруд.
«Кто может знать лучше тебя? — отозвались ореады. — Мимо нас он всегда проходил, не замечая, но к тебе он всегда стремился. Он лежал на твоем берегу, всматривался в тебя и в зеркале твоих вод видел отражение своей красоты».
И ответил пруд: «Но я любил Нарцисса потому, что, когда он лежал на моем берегу и всматривался в меня, в зеркале его глаз я видел отражение моей собственной красоты».

Это обзорный текст о том, как можно использовать записи по работе с клиентами для осмысления своей практики. В первую очередь в случаях среднесрочной и долгосрочной терапии.

Отработали вы, например, сессий двенадцать с клиентом. «Это много или мало?» — спрошу я. «Зависит от контекста, от того, с чем и как сравнивать», — справедливо ответите вы. Десять-двенадцать часов общения на фоне всей жизни выглядят каплей в море. Но если смотреть не по хроносу, а по кайросу, то в эти часы вполне могут случиться минуты, меняющие ход событий или окрашивающие их проживание в другие цвета. И чтобы заметить произошедшие изменения, иногда нужны произвольное внимание и специальная фокусировка.

Что я время от времени делаю? Листаю записи по каждой сессии, выписываю повторяющиеся фигуры — ситуации, потребности, чувства — и феномены нашего контакта. Это уже «второе сито», потому что сами записи — тоже результат такого отбора. Теперь я ищу повторы не в отдельно взятой сессии, а на длиннике двенадцати встреч.

Например, клиент рассказывает много историй, в которых он перед кем-то виноват. Или, когда я предлагаю ему не назвать чувства, которые он испытывает, а выразить их прямо сейчас, клиент обычно начинает рассуждать о том, что это бессмысленно. Или я, например, не успев отследить, что чувствую и думаю по поводу только что озвученной клиентом ситуации, тут же слышу следующую — и не останавливаю клиента, а пытаюсь угнаться за его новым рассказом… В общем, ищу и выписываю эти «системные факты». Также ищу то, что сперва повторялось, но кто-то из нас «сломал систему». Клиент перестал открывать сессию словами: «У меня все хорошо». Или, наоборот, впервые начал не с возмущения тленным миром, а с рассказа о приятном событии.

По ходу могут возникнуть вопросы, над которыми я не размышляла ранее. Например, что я чувствую, когда клиент резко сменяет одну историю другой, не оставляя мне место для отклика. И на что опираюсь, не пытаясь его остановить. Это необязательно сигнал к тому, чтобы делать что-то иначе. Возможно, говорить без остановки — сейчас наиболее приемлемый для клиента способ общения. Тогда важно поразмышлять, что за чувства и потребности стоят за этим способом, как это связано с жизненной ситуацией клиента и нашими отношениями. Затем проверить свои предположения опытным путем. Гипотез может быть несколько: если другие клиенты уже говорили в моем кабинете без остановки, тем более тщательно нужно проверить, не расчесываю ли я этого клиента чужим гребешком. За одним и тем же поведением скрывается уникальная ситуация.

И когда ответы будут найдены, можно двигаться дальше — предлагать клиенту другие возможности удовлетворения этих потребностей. Или же по ходу размышлений и последующего прояснения сама ситуация изменится — а с ней и способ контактирования… В общем, замечание фигур дает пищу для ума: как эту фигуру поддерживать и что препятствует дальнейшему прохождению по кривой контакта.

Сюда же можно выписывать идеи экспериментов, интервенции. Я делаю это в первую очередь для собственного осознавания, а не для воплощения на практике. Потому что загодя подготовленные интервенции лишены жизни текущего момента. А вот понять принцип — на что хорошо направлять свое внимание и действия в той или иной ситуации, как раз вполне уместно. Тогда в нужное время это фоновое знание, наполнившись энергией актуального момента, может «выстрелить» интересной интервенцией или экспериментом. Ведь спонтанность — это не реактивность, не импульсивность. Это чувствительность с опорой на опыт и знания.

Когда такая процедура проделана, становится виднее, какие фигуры уже получили разворот или завершение. Это греет души — терапевтические и клиентские, особенно склонные к обесцениванию. Также становятся выпуклее многократные неудавшиеся попытки развернуть ту или иную фигуру. Похоже, каких-то ресурсов для этого не хватает, какие-то силы ситуации не видны — и процесс не движется. Это часто называют «сопротивлением». Мне этот термин не нравится, но если не вдаваться в детали: основная мысль — мы не «ломаем» сопротивление, а изучаем, каких ресурсов для движения фигуры недостаточно. С какими ценностями связан сохраняемый способ контактирования? Похоже, клиент опасается лишиться чего-то для себя важного. Чего именно?.. Ну и, пока мы всем этим занимаемся, мы разворачиваем и поддерживаем те фигуры, которые «вызрели», для движения которых достаточно энергии и прочих ресурсов в клиент-терапевтическом контакте. Фигур в поле всегда предостаточно.

После таких периодических «ревизий» происходящего в терапии я захожу в кабинет с бОльшим энтузиазмом, любопытством и легкостью.